Сборник статей и интервью 2009г (v1.22) - Борис Кагарлицкий

Однако вернемся к текущей ситуации. Антикризисные меры по всему миру в очередной раз оказались направлены на помощь тем, кто виновен в кризисе. И, как следствие, привели к тому, что причины, породившие кризис, не только не устраняются, но, напротив, усиливаются. По существу, господствующая сейчас на глобальном уровне «антикризисная» политика является важнейшим фактором углубления и затягивания кризиса, она блокирует стихийные процессы, которые могли бы привести к оздоровлению экономик за счет «выбраковки» провалившихся компаний и структур, но одновременно не создает механизма для эффективного государственного участия через новую инвестиционную политику, социальные преобразования и регулирование рынков.

Представьте себе, что вору, обокравшему граждан, суд вместо наказания давал бы щедрое денежное вспомоществование, поскольку факт кражи наглядно доказывает: её виновник нуждался в деньгах. Мало того, что пострадавшая от краж публика компенсирована и удовлетворена таким вердиктом не будет, но и кражи не прекратятся. Они станут, наоборот, более массовыми и наглыми, поскольку доказано, что такое поведение не наказывается, а поощряется. А поскольку у наших «судей» своих денег нет, им придется уже на законном основании изъять средства у однажды уже обворованных граждан. Иначе выполнение вердикта окажется под вопросом.

Главным результатом такой политики в среднесрочной перспективе становится даже не усугубление кризиса, который довольно быстро (скорее всего, к концу лета) вернется в форме «второй волны» увольнений, банкротств и закрытия предприятий. Затем мы снова увидим падающие цены на нефть, всплеск инфляции и панику среди банковских вкладчиков. Это, по крайней мере, вполне предсказуемые события, к которым можно подготовиться. Гораздо серьезнее то, что «вторая волна» кризиса будет сопровождаться растущим неверием населения в способность властей что-то сделать для изменения ситуации.

Уникальная особенность нашего времени в том, что данные процессы начинают почти синхронно происходить во всем мире. И события в одной части планеты стремительно резонируют с событиями, происходящими в других местах. Информация распространяется быстро - с непредсказуемыми (для правительств) последствиями.

Политики и биржевые игроки всё время говорят, что суть антикризисных мер в восстановлении доверия. Тезис спорный, но ещё более спорными являются сделанные из него практические выводы. Похоже, главный вывод, который делают мировые политики из опыта последних двух лет, состоит в том, что врать надо иначе, врать надо убедительнее. Между тем проблема не в количестве и качестве красивых и успокоительных слов, публикуемых оптимистических докладов и радужных экспертных прогнозов, а в том, что срок, в течение которого жизнь разрушает подобные «веселые картинки», становится раз от раза всё короче.

Увы, кризис доверия не будет преодолен. Ибо трудно доверять тем, кого постоянно уличаешь во лжи…

ИХ И НАША

Трудности классового подхода

Во второй половине XIX века Фридрих Энгельс потряс читателей циничной констатацией очевидного, но неприятного факта: «Каждый класс и даже каждая профессия имеют свою собственную мораль, которую они притом же нарушают всякий раз, когда могут сделать это безнаказанно». Этические системы, хоть и выдают себя за нечто вечное, неизменное и абсолютное, на самом деле условны, изменчивы, а главное отражают не вечную истину, а конкретные социальные потребности, правила жизни, которые нужно поддерживать для того, чтобы сохранялся определенный социальный порядок.

Понимание условности моральных доктрин было общим итогом Просвещения, результатом идеологических перемен, которые принесло XIX столетие, поставившее науку выше религии, успех выше подчинения, провозгласившее своим принципом рациональное знание. Однако тот же XIX век принес с собой трагический парадокс: понимание условности этических систем вовсе не освобождает человека от требований морали, не снимает с него личной ответственности за свое поведение и решения. Подводя итоги идеологическим поискам эпохи, марксизм сформулировал принцип классовой морали, но это отнюдь не означало, будто этические ограничения с людей снимаются. Энгельс не прославлял классовую мораль, противопоставляя ее «общечеловеческим нормам», он лишь констатировал классовую (или даже более узкую, корпоративную) основу любой морали, сколько бы она ни претендовала на всеобщую значимость. Иными словами, социальная ограниченность морали это не то, чему надо радоваться, но то, о чем надо помнить. И сохраняться эта ограниченность будет до тех пор, пока общество остается разделенным на классы.

Заметим, что классовая мораль - это уже шаг вперед, по сравнению с моралью, допустим, племенной. В племени, например, разрешено есть людей, но только если они - не свои. А общественная мораль, даже самого отсталого классового общества уже таких вольностей не допускает. И, наконец, говоря о «пролетарской» морали, Энгельс (позволявший себе довольно ироничные замечания по этому поводу) отнюдь не утверждал, будто морально все то, что служит победе данного класса в противостоянии с другими классами. Он лишь подчеркивал, что с точки зрения пролетариата, как и с точки зрения буржуазии, морально то, что в данный момент большинство считает этически оправданным. Изменение жизни и настроений массы меняет и ее представления о допустимом, желаемом и «правильном» поведении.

Трагический ХХ век поставил вопрос куда жестче. Революция 1917 года, сопровождавшаяся ожесточением Гражданской войны, по существу, поставила вопрос об отказе от любых моральных ограничений и норм, применительно к представителям противостоящего класса. А победителям нужно было не только пытаться создавать «новую мораль» в государстве, но и противостоять моральному одичанию общества, пережившего хаос войн, голод и безвластие. Понятно, что новая этическая система должна была организовать жизнь советских рабочих, не только их борьбу с классовыми врагами, но и их повседневность, их взаимоотношения между собой (что, по Энгельсу, кстати, как раз и является главной задачей классовой морали).

Новая система правил, закрепленная сталинской системой репрессий, просуществовала достаточно долго, постепенно деградируя, и превратилась под самый конец в невнятный «Моральный кодекс строителя коммунизма», развешанный по всем советским конторам, никем не читаемый и никем всерьез не воспринимаемый. Дискуссия по проблемам этики окончательно свелась на нет вместе с прекращением террора. С того самого момента, как общество утвердило для себя некоторые правила элементарной гуманности, не только спорить, но и думать больше оказалось не о чем: людей больше заботил вопрос о поиске дефицитных товаров и престижном потреблении, нежели о нравственных проблемах.

Между тем дискуссия о революции и морали, начатая и забытая в СССР, продолжалась в мировом левом движении, среди интеллектуалов, политиков и активистов, которые, в отличие от советских функционеров, отнюдь не склонны были считать нравственные вопросы раз и навсегда решенными.

Самый известный эмигрант ХХ века, Лев Троцкий в 1938 году написал знаменитую статью «Их мораль и наша», которую с полным правом можно назвать одним из самых ярких и одновременно самых слабых его произведений.

Человек, который будет судить о статье Троцкого только по заглавию, наверняка подумает, будто речь в ней идет о буржуазной и пролетарской морали. Ничего подобного! Пафос статьи направлен против левых критиков троцкизма, социал-демократов и анархистов, осуждающих большевизм за диктаторские меры. Больше всего его возмущает, когда на основе формальных признаков фашизм приравнивают к коммунизму или обвиняют большевиков в аморализме, ссылаясь на то, что они нарушают общепринятые буржуазные нормы.

«Основная черта этих сближений и уподоблений в том, что они совершенно игнорируют материальную основу разных течений, т. е. их классовую природу и, тем самым, их объективную историческую роль. Взамен этого они оценивают и классифицируют разные течения по какому либо внешнему и второстепенному признаку, чаще всего по их отношению к тому или другому абстрактному принципу, который для данного классификатора имеет особую профессиональную ценность. Так, для римского папы франкмасоны, дарвинисты, марксисты и анархисты представляют близнецов, ибо все они святотатственно отрицают беспорочное зачатие. Для Гитлера близнецами являются либерализм и марксизм, ибо они игнорируют «кровь и честь». Для демократа фашизм и большевизм - двойники, ибо они не склоняются перед всеобщим избирательным правом. И так далее.

Известные общие черты у сгруппированных выше течений несомненны. Но суть в том, что развитие человеческого рода не исчерпывается ни всеобщим избирательным правом, ни «кровью и честью», ни догматом беспорочного зачатия. Исторический процесс означает прежде всего борьбу классов, причем разные классы во имя разных целей могут в известных случаях применять сходные средства. Иначе, в сущности, и не может быть. Борющиеся армии всегда более или менее симметричны, и, если б в их методах борьбы не было ничего общего, они не могли бы наносить друг другу ударов«.