ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много писем в связи с маминой смертью. И все очень хорошие, не казенные.
Недели две тому назад в воскресной "Нью-Йорк тайме" лекция Набокова о Достоевском, рекордная, с моей точки зрения, по своему злому легкомыслию. Боюсь, что от Набокова мало что останется, что все в нем исчерпывается его "блеском".
Книги (прочитанные "случайно", в минуты отдыха):
П.Б.Струве "Дух и слово" . Сборник его газетных статей и застольных "речей". Особенного интереса не возбудила.
Странник (ел. Иоанн Шаховской) "Переписка с Кленовским" . Переписка двух удивительных эгоцентриков. Одного – вполне счастливого в этом своем эгоцентризме, другого – отчасти несчастного (потому что недостаточно признанного…).
Письма Мориака ("Lettres d'une vie"2 ).
О Достоевском:
"…je viens d'achever "Humilies et Offenses" de D. et j'en sors humiliedenotre litterature. Sa qualite essentielle est d'etre superficielle. Le classicisme frangais – c'est Г etude des apparences de 1'homme – que Moliere est done plat!.." (p.69, juin 1914 a R.Vallery-Radot). [Grasset 1981]3.
1 факультативный (англ.).
2 "Письма одной жизни" (фр.).
3 "…я только что закончил "Униженные и оскорбленные" Достоевского, и закончил с ощущением унижения нашей литературы. Существенное ее качество – поверхностность. Французский классицизм – изучение внешнего человека, и выходит, что Мольер плосок, зауряден!" (стр.69, июнь 1914, письмо Р.Валери-Радо). [Издательство Грассе, 1981] (фр.).
О Ницше:
"…et le mystere de Jesus dans Nietzche: qu'une certaine negation vaut mieux quecertaines adorations! Que certains refus sont des signes d'un plus profond amour que les adhesions des philistins avares et sournois. Je ramene tout au Christ, malgre moi" (p.277)1.
Четверг, 17 сентября1981
Опять уныние от надвигающихся поездок – в Сиракьюс, на Аляску, от этого вечного "сгорания времени", напора дел, мелочей, от опустошения всем этим души, от сознания, что из-за этого напора, наплыва все делаешь впопыхах, неглубоко, поверхностно…
Вчера – завтрак с С.С.В. Полная дружба, полный мир, и меня это страшно радует. Столько лет вместе! Вечером в Syosset у Трубецких.
Безнадежные попытки наладить "ритм" жизни.
Пятница. 18 сентября 1981
Вчера – ужин у нас с о. Д[аниилом] Цубяком]. Разговор до этого – о положении в Syosset, особенно о двух монашках. Они были у меня на прошлой неделе. Впечатление не столько путаницы, сколько своего рода "прелести", в которую, мне кажется, как-то почти автоматически впадают все эти специалисты и специалистки по "духовной жизни".
Суббота, 19 сентября 1981
Я говорю о.Д[аниилу]: что меня поражает больше всего в этих безостановочных "трудностях" – будь то Сайосет, будь то любой из бесчисленных и "скоромимопреходящих" скитов, обителей и т.д. – это неблагодарность . Всем этим монахам – всегда плохо. Их "не понимают", им не дают "монашествовагь", их обижают и т.д. Всегда какой-то "кризис", и всегда, увы, эгоцентризм…
Говорил с о.Д[аниилом] о Церкви, об ее "состоянии". Грустный разговор. Все какие-то интриги, ущемленные самолюбия, амбиции, борьба и – главное и самое страшное – удивительная мелочность интересов и "проблем". И все оттого, мне кажется, что сама Церковь воспринимается как какая-то безостановочная и лихорадочная "активность". Это умножение "департаментов", "комиссий", собраний, заседаний. Этот поток документов, меморандумов, информации. Для этой активности нужны деньги, для добывания денег нужна опять-таки активность. Вечно-порочный круг.
В ее данном состоянии Церковь – карикатура на мир. С тем различием, однако, что в миру все это – и борьба, и "организации" и т.д. – реально , так или иначе относится к "борьбе за существование". В Церкви же все это иллю -
1 "…и тайна Иисуса у Ницше: что иногда отрицание стоит больше, чем некоторые преклонения! Что иногда отказ – знак более глубокой любви, чем верность скупых и неискренних обывателей. Я привожу все к Христу, вопреки своей воле" (стр.277) (фр.).
зорно , ибо не отнесено ни к чему. Для "спасения" суета эта не нужна, для "радости и мира в Духе Святом" тоже не нужна, для "тихого и безмолвного жития" тоже не нужна. И все это сводится к вопросу: для чего нужна Церковь? Вот вопрос, который Церковь должна ставить перед собой всегда, все время – перед началом каждой акции . Церковь – это отнесенность и отнесение всего – ко Христу. А это-то и отсутствует, потому, прежде всего, что считается "самоочевидным". Зачем об этом говорить, давайте прямо начнем с денег или с каких-нибудь организационных задач… Или "юбилея"… И тогда все пронизывается самой ужасной из всех – "клерикальной" – скукой…
Прочел новую книгу Буковского "Cette lancinante douleur de la liberte"1 . Почти вся – о безнадежном непонимании Западом советской опасности. Все книгу хвалят, и все продолжают неудержимо ползти в пасть дракона. Удивительно.
Расставил на своем письменном столе фотографии. Папа в последний год своей жизни, на скамеечке [на кладбище] в Ste. Genevieve – перед могилой, где теперь он лежит. Мама – в Лабель с Аней и Машей, еще подростками. И настольные часы дедушки Николая Эдуардовича, которые помню с самого начала моей жизни. И – "все блаженней дышать прошедшим на земле…"2.
1 ноября – это сообщено официально – карловчане канонизируют "новомучеников", и среди них царскую семью. Меня все время спрашивают, что я об этом думаю. А думаю я прежде всего, что важно не только кого прославляют, а и – кто прославляет. И вот за теми, кто совершает это прославление, я не признаю права делать это. Не права юридического, а нравственного, духовного. Они, то есть карловчане, делают это не для Церкви и не для России, а для себя . Это акт их самоутверждения, или – на духовном языке – гордыни . И потому это акт ложный.
Воскресенье, 20 сентября 1981
Только что вернулся из Сиракьюс, с празднования тридцатилетия на приходе о.А.Воронецкого. Торжественная архиерейская Литургия, бесконечный банкет – все как всегда. И сильное утомление… А послезавтра – на Аляску!
Никак не могу вернуться к "Таинству Святого Духа". Перечел и – никакой искорки. Все кажется ненужным, вымышленным.
Осень. В Сиракьюс – вся листва уже желтая. И высокое, печальное небо. И воскресная пустота улиц. И, может быть, потому – внутренняя отрешенность, при полном участии в праздничной суете.
Вчера, роясь в столе, нашел записную книжку лета 39 года (когда мы до декабря застряли в Париже). Нужно было бы всю ее переписать, да лень…
Нашел в ней цитату из Достоевского ("Подросток"): "Ни на одном европейском языке не пишется так трудно, как на русском".
До чего же это верно! На каком ужасающем языке пишется, например, все газетное, даже когда пишут "интеллигенты". Все как-то рядом, либо же одно
1 "Эта острая боль свободы" (фр.).
2 Из стихотворения А.Блока "Прошли года, но ты – все та же…" Правильно: "И все чудесней, все лазурней – / Дышать прошедшим на земле".
сплошное клише. Исчезает, выдыхается мелодия языка. Все как будто переведено с какого-то другого, ужасающе бедного и грубого языка. В русском современном языке разрыв между "высоким" языком и "низким" (явление, общее для всех языков) более резкий, чем в каком-либо другом.
Анкоридж. Вторник, 22 сентября 1981
Весь день в аэроплане – и вот, опоздавши на последний – из Анкориджа в Кадьяк, сижу в отеле в Анкоридже. Тут все золотое (листва), синее (море) и белое (горы). Поразительная красота…
Понедельник, 28 сентября 1981
Четыре дня Аляски – с 22-го по пятницу 25-го сентября. Епархиальное собрание, начало учебного года, пастырский "семинар". И, как всегда, впечатление света, благодатности, радости. Особенно – службы в набитой алеутами церкви. А также незабываемая поездка (спустя одиннадцать лет после первой – в дни канонизации) на Еловый остров. Всегда, все время: "хорошо нам здесь быти…".
Книга некоего George Woodcock о Thomas Merton ("Monk and Poet")1 дает новую пищу размышлениям – привычным, всегдашним – о "духовности", о месте и значении этого огромного по своему объему монашеского, духовного "сектора" в христианстве. Все это можно свести, мне кажется, к одному основному вопросу: о смысле слов Христовых "если же хочешь быть совершенным, отдай все и следуй за Мной "2 . Что значит это следование, в чем тотальность христианской жизни? Куда и как нужно следовать "? И в чем это "раздаяние всего"?
Вторник, 29 сентября 1981
"Упадок душевных сил". От суеты, от съедания по частям моего времени, от мучительной невозможности чем-то заняться, от звонков, требований, проблем… "Le propre du pretre est d'etre mange par les hommes"3 . Кажется, это или что-то вроде этого сказал Мориак. И вот меня "съедают". Только охоты быть съеденным у меня нет, и от этого – упадок сил.
Прием, одного за другим, новых студентов, первое, поверхностное знакомство с ними. Почти все – "конверты"4 , то есть "максималисты", но без корней, без кровного, будничного опыта Православия. И у них все "полочки": иконы, "духовная жизнь", догматы… Трудность Православия здесь в том, что Америка живет в непрерывном нервном возбуждении, в какой-то психологической взвинченности. Все время что-то "происходит" или "должно произойти". И этому