Хроника либеральной революции - Олег Мороз

Эта примитивная логика вызывает выкрики из зала:

— Позор! Позор!

Хасбулатов:

— Никакого позора нет. Ребята растерялись.

«Ребята растерялись…». Это о правительстве Российской Федерации. Присутствовавшие на заседании члены кабинета прореагировали на хасбулатовские словеса весьма резко. Многим запомнился телевизионный кадр, когда, повинуясь решительному жесту Геннадия Бурбулиса, который, напомню, в ту пору был первым вице-премьером, правительство вновь покинуло зал — на этот раз в знак протеста против оскорбительно-фамильярных выпадов спикера в свой адрес. Конфронтация вернулась к исходной точке.

Как заявил позднее Бурбулис, поведение Хасбулатова «полностью обнажило его личную причастность» к кризису, возникшему на съезде. Его коллега по кабинету Александр Шохин заметил, что между правительством и Съездом вполне можно было достичь компромисса, однако этому помешало «полное нежелание компромиссов», проявленное спикером. «Это доказывает, — сказал Шохин, — что личные интересы здесь гораздо выше интересов России».

После, как водится, Хасбулатов не столько извинялся за свои хамские речи, сколько «объяснял» их смысл.

Заявление об отставке подало также правительство Москвы во главе с Юрием Лужковым и мэром Гавриилом Поповым. В заявлении говорилось, что оно подается в знак солидарности с правительством Гайдара и протеста против постановления VI съезда народных депутатов России о ходе экономической реформы. Это постановление расценивалось как наступление консервативных сил на реформы.

Как видим, в ту пору Лужков был вполне «прогрессивным», почти демократическим деятелем.

После очередного скандала, затеянного спикером, лидеры депутатского корпуса предпринимают новую попытку добиться примирения с кабинетом. 14 апреля проходят очередные многочасовые «мирные переговоры» руководства парламента и правительства. По итогам этих переговоров подготовлены проекты двух документов — декларации «О поддержке экономической реформы в Российской Федерации» и постановления «О взаимодействии законодательной и исполнительной власти в период радикальной экономической реформы». В проекте декларации говорится, что Съезд «поддерживает действия президента РФ по реформированию экономики»; что касается требований, содержащихся в постановлении, их выполнение авторы ставят в зависимость от «реально складывающихся экономических и социальных условий»: дескать, будут подходящие условия, — выполняйте, не будет условий, — что ж поделать… Второй из упомянутых документов предписывает кабинету заботиться о «сохранении и укреплении денежно-финансовой системы» и не допускать «принятия решений, подрывающих ее в интересах отдельных ведомств и социальных групп», то есть делать именно то, на чем всегда настаивало само правительство и чему всеми силами пытались помешать депутаты. Одним словом, оба документа фактически дезавуируют постановление Съезда, придавая ему рекомендательный характер.

15 апреля декларация и новое постановление после внесения некоторых поправок были приняты Съездом.

Одержана явная победа над консервативным съездовским большинством. Пусть победа временная — это ясно покажут дальнейшие события, — и тем не менее. Команда Гайдара впервые предприняла самостоятельный политический шаг, причем очень ответственный, и добилась успеха.

В этот же день Ельцин в телефонном разговоре с Гайдаром сообщает ему, что полностью поддерживает правительство и, соответственно, отставку кабинета не принимает.

Вице-премьер Сергей Шахрай предложил Ельцину воспользоваться смятением в рядах депутатов и поставить на голосование вопрос об утверждении Гайдара председателем правительства. Наверное, и тактически, и стратегически это действительно было бы вполне оправданно. Однако Ельцин решил, что для этого не настало еще время, предложение может провалиться. На следующем съезде, в декабре, ему придется двигать Гайдара в премьеры в гораздо худших, практически безнадежных условиях. И по-крупному проиграть.

Центральной установкой Ельцина в его выступлениях на съезде — он выступал несколько раз — было найти какой-то компромисс со своими противниками. Ради этого он готов был идти на серьезные уступки. Так, выступая 11 апреля, он заявил, что правительство готово скорректировать свою структуру и внести персональные изменения в состав министров (этого требовали депутаты), причем он сам, президент, намерен «ввести опытных, авторитетных производственников, промышленников». Уж это был и вовсе бальзам на душу оппозиционеров. Их голубая мечта — заменить «правительство завлабов», оперирующих какими-то непонятными для них категориями — инфляция, укрепление курса рубля, финансовая стабилизация, процентная ставка, «денежный навес» — правительством «крепких производственников», знающих, как выбивать фонды, как выполнять план, как давать разнос подчиненным и т. д. «Программой-максимум» для них, конечно, было — убрать Гайдара. Ельцин уходил от этого вопроса. Он попросил съезд, который требовал от него представить кандидатуру премьер-министра (не Гайдара, конечно), отложить этот вопрос хотя бы до октября (позже пообещал сделать это в конце июля).

Ельцин заверил депутатов, что и он, и члены правительства готовы выслушать все замечания, любую критику, готовы к откровенной и конструктивной дискуссии.

— Мы начали реформу вместе, — сказал он миролюбиво, — и ее продолжение во многом будет зависеть от того, насколько нам удастся сохранить стабильность во взаимодействии законодательной и исполнительной власти. Считаю большой политической ошибкой попытки встать в некую оппозицию друг к другу. В это тяжелое время мы не имеем права устраивать политические игры, борьбу за иллюзорное первенство.

Примирительным было и выступление Ельцина в последний день работы съезда 21 апреля. Президент призвал депутатов поскорее устранить разногласия между исполнительной и законодательной властью, заверил, что лично он сделает для этого все возможное. Стараясь достичь компромисса с парламентом, Ельцин заявил, что осуждает требования участников митинга «ДемРоссии» (он состоялся двумя днями раньше) разогнать съезд как орган законодательной власти (понимание, что съезд стал непреодолимым препятствием на пути реформ, крепло в обществе день ото дня). Что касается разговоров насчет референдума о доверии съезду, президент сказал, что считал бы его возможным только в том случае, «если бы депутатский корпус вообще отверг курс на радикальные реформы».

В то же время особо рьяные противники Ельцина в течение всех дней, пока шел съезд, «крыли» его, не стесняясь в выражениях (хотя все-таки меньше, чем членов правительства). Так, Сергей Бабурин, одна из наиболее приметных оппозиционных фигур 1992–1993 годов, заявил, выступая на съезде: «Если мы конституционалисты, то начинать разговор надо было с вопроса об импичменте президенту», — ибо, как полагал этот депутат, нарушения Конституции, допущенные Ельциным, «чудовищны».

В последний день своей работы — 21 апреля — съезд успел принять еще одно «историческое» постановление — «О защите конституционных органов власти». Там были удивительные вещи. Говорилось, например, о том, что необходимо пресекать «действия граждан, направленные на дискредитацию органов власти путем распространения заведомо ложных сведений». Иными словами, восстанавливалась юридическая норма, позволяющая карать людей за «агитацию и пропаганду», которая не нравится властям…

Депутат Сергей Юшенков написал пародию на это постановление. В его варианте оно называлось — «О дальнейшем совершенствовании, расширении и углублении работы средств массовой информации и обеспечении ее регулируемой правдивости». Начиналось оно так:

«VI съезд народных депутатов… выражая свою приверженность свободе слова, приятного органам представительной власти… а также стремясь защитить народ России от дискредитации его лучших… представителей, с благородным гневом констатирует:

— средства массовой информации подозрительно часто допускают распространение искаженных фактов, имевших место в действительности;

— происходит злопыхательская дискредитация органов представительной власти без одобрения этих органов…».

Далее следовала постановляющая часть:

«VI съезд, с присущими, как известно, ему компетентностью и ответственностью заявляет, что не намерен более мириться ни с чем, в том числе и с так называемыми средствами массовой информации, забывшими, кто является хозяином, и что он (Съезд) немедленно примет исчерпывающие меры по дальнейшему развитию этих средств и их немедленному пресечению при малейшей надобности на то.