Окно в другое измерение - Галина Каган

С тех пор прошло почти двадцать лет. Иногда и сейчас я спрашиваю у мамы — сколько же можно ждать? Но мы ждем. Иногда я думаю, что мама все это придумала, чтобы я не очень расстраивался. Она знала, как я любил папу и что он значил в моей жизни. Она боялась, что я не выдержу. Наверное, она была права. Но мы с ней выдержали. Она даже научилась выпиливать из дерева кинжалы и мечи, как это делал папа, и у меня собралась большая коллекция. А потом папины друзья подарили мне в день двадцатилетия настоящий меч из металла, который они отлили на заводе. Ведь они были металлурги, как и мой папа!

Маршрут второй

Экскурсия в мой музей оружия

Конечно, все думают, что любовь к оружию привил мне папа. Наверное, это так. Но мне кажется, что и не совсем так. С самого моего детства я помню, что папа, чтобы меня развлечь, вырезал мне из дерева своим перочинным ножиком (этот ножик я храню до сих пор) шпаги, ножи и даже мечи. И все наши друзья приносили нам разные палки, ветки деревьев, даже распиленные куски старой мебели — в общем, все, что могло пригодиться для этой цели. Я мог часами смотреть, как он это делает, мне сразу понравилось это занятие. Именно это! Ведь папа еще лепил мне разных зверей из пластилина, строил замки из кубиков, рисовал корабли и машины, но все это было мне не так интересно. А когда я видел новый меч, когда я наблюдал за точными и нежными движениями папиной руки, полирующей изогнутую поверхность, я был самым счастливым!

С тех пор мы с папой начали изучать всё, что можно было найти о мечах. Это сейчас в Интернете есть все, что хочешь. А тогда было счастьем, если попадалась какая–нибудь книжка о самураях или рыцарях, и там были рисунки мечей и шпаг, и папа мог по этим рисункам делать мечи. Иногда, когда папа бывал в командировке, мама пыталась тоже что–то выпиливать. И она научилась здорово это делать, как будто бы знала, что ей придется заменить папу. Теперь–то, здесь, в Израиле, у меня очень много книжек и о рыцарях Круглого стола, и о самураях и их мечах. Когда мне исполнилось 30 лет, мне подарили целый комплект самурайских мечей с настоящей подставкой, с очень красивым орнаментом и обтянутыми кожей рукоятками. И я запомнил их странные названия — катана, тати, вакидзаси. И я знаю, как их правильно положить на подставку — обязательно лезвием вниз — и как их крепят к поясу…

У меня есть и меч короля Артура (ну конечно же, не настоящий, но очень похожий), и испанские мечи, и короткие женские кинжалы, которые дамы прятали в складках широких юбок, чтобы защитить себя от нападения. А на отдельной подставке лежат сабли. Одна очень старинная, мы ее купили на арабском рынке в Иерусалиме. Есть у меня и шпаги мушкетерские, и две рапиры спортивные, и даже есть настоящий морской кортик — нам его продал бывший капитан Северного флота, человек замечательный, но большой любитель выпить. Однажды, когда у него не было денег на водку, он его и продал нам недорого.

В отдельном ящике лежат разные пистолеты, кольты, браунинги и револьверы, а на стенке висят только два самых красивых дуэльных пистолета. Конечно, все это не настоящее, но сейчас так хорошо научились делать подарочные экземпляры, что сразу не отличишь. О мечах и вообще об оружии я могу рассказывать долго, но ведь это, может быть, не всем интересно…

А когда я вижу такой меч, какого у меня еще нет, я жалобно смотрю на маму и она понимает, что тут делать нечего — придется покупать… Хотя, наверное, скоро у нас стенка рухнет от мечей, пистолетов и другого оружия. Но что же делать, если очень хочется потрогать своими руками, рассмотреть рисунок на лезвии меча, узор на ножнах? Я понимаю маму, а она — меня. Каждый раз мы с ней договариваемся: «Это последний…» Какое–то время мы даже близко не подходим к этим магазинам, а потом приближается мой день рождения и все у меня спрашивают, что бы я хотел… хотя заранее знают мой ответ. А что еще я могу хотеть?..

Помню, что, когда я был маленький и не хотел кушать манную кашу, бабушка мне часто говорила:

— Чего же ты хочешь? Дордочки с паутинкой? Или достать луну с неба?

Что такое «дордочки с паутинкой», ни она, ни я, конечно, не знали. И луну, понятно, не достать, и вряд ли ее можно кушать. В общем, мы тогда вместе смеялись и приходилось кушать манную кашу. «Хотеть, — говорила бабушка, — можно только то, что можно купить, а мечтать — это другое дело, мечтать можно даже о совсем несбыточном».

У меня–то, конечно, своих денег тогда не было. Но позже я завел себе копилку и собираю деньги, которые мне иногда дарят вместо подарков на день рождения. А потом уже покупаю то, что мне больше всего хочется: или оружие, или книжки об оружии, или исторические книги, или конструктор ЛЕГО, чтобы строить замки. Иногда мне хочется купить красивую одежду и красивые туфли. Но это всегда дарят мне мама или родственники. Я очень люблю красиво одеться и пойти в гости или с мамой на концерт, если в зал можно проехать на коляске.

Мама очень редко мне отказывает, если я что–то прошу. И всегда говорит с грустной улыбкой: «Хотеть не вредно!» Но мне так мало можно хотеть! А мечтать–то, конечно, можно о чем угодно. Чаще всего я мечтаю о разных странах, и если бы меня спросили, куда я хочу поехать, то я ответил бы, что больше всего хочу в Японию. Мне так много читали о загадочных самураях и их обычаях. Интересно было бы своими глазами посмотреть на знаменитую японскую сакуру. Иначе как понять, что предназначение самураев — «быть похожим на опадающие лепестки сакуры»?

Я хотел бы побывать и в знаменитом саду камней Рёандзи, в котором человек попадает в какое–то особое состояние. Может быть, и я почувствовал бы там что–то особенное?

Но самое, конечно, удивительное — это самурайский кодекс чести «Бусидо» (какое красивое слово!), что означает — «Путь воина». Мне кажется, что главное в нём — это защита чести. И если самурай совершает какой–то нехороший поступок, который по правилам «Бусидо» считается недопустимым, то он предпочитает совершить самоубийство — харакири, вспарывая себе живот кинжалом. Такая смерть считалась столь же достойной, как смерть в бою. А самое интересное, что женщины тоже обучались этому, в день совершеннолетия им дарили маленький кинжал, которым в случае необходимости они могли совершить этот ритуал. Но женщина вскрывала себе сонную артерию на шее и в отличие от мужчин делала это, если оскорбление нанесли ей и затронули её честь. Обычай, конечно, очень жестокий. Но тут уж ничего не поделаешь: так принято. Один наш знакомый, побывавший в Японии в конце Второй мировой войны, видел своими глазами, как один японский генерал сделал себе харакири из–за того, что его армия сдалась в плен.

Но вообще в этом «Бусидо» мне не всё понятно, а со многим я не согласен. Разве это правильно, что путь воина означает смерть? И что жизнь не имеет никакой ценности? Даже для меня это не так — я ни за что не хочу умирать! Наверное, все–таки я никогда не был самураем. Может быть, я был просто мушкетером где–нибудь во Франции? Или рыцарем Круглого стола? Они мне как–то понятнее. Если бы я мог побывать в Англии, то обязательно поискал бы чашу Грааля и настоящий меч короля Артура — а вдруг они исполнили бы мои желания?! Ну хотя бы одно на нас двоих с мамой… А пока мы собираем самые разные мечи и шпаги, сабли и кортики, дуэльные пистолеты. И каждое утро сражаемся за каждый наступающий день…

К моему тридцатилетию мама посвятила мне стихотворение. Оно мне очень нравится.

Нам тридцать лет, нам тридцать бедНа долю выпало нести,И каждый день встречать рассвет,Как будто в трудный бой идти.

Нам тридцать лет, нам тридцать бед!Быть может, еще будет случай,И нам поможет пистолетИ самурайский меч могучий.

И враг невидимый падет,И майский гром по поднебесьюПри блеске молний нам споетСвою излюбленную песню.

Нам тридцать лет, нам тридцать бед,Но день встречаем мы с улыбкой.Луч солнца, возвестив рассвет,Смычком провел по синей скрипке…

Это правда. Ведь у нас столько оружия! И мы не сдаемся… Но, как говорит мама, к сожалению, стареем. Вот мне уже 40!

А теперь я хочу провести вас по тропинкам, ведущим к моим родителям. Ведь я — это они. А им тоже пришлось из–за меня перестроить всю свою жизнь.

Маршрут третий

Дорога к маме

С мамой, я думаю, мне просто повезло. На протяжении сорока лет она почти всегда была рядом со мной — днем и ночью, на расстоянии слышимости моего негромкого и невнятного голоса. Я чувствовал ее спокойное дыхание, я знал, что она готова выполнить любое мое желание. Ее друзья стали моими друзьями. Я всегда был рад видеть их приветливые, улыбающиеся лица. Наш гостеприимный дом встречал их пирогами и чаем, задушевными разговорами, стихами и песнями.