Шкура дьявола - Алексей Шерстобитов

Свобода – ответственность

Сбивающиеся в один ком события, обрастающие, все новыми обещаниями верхов и полным не пониманием происходящего низами, вперемежку с недовольством и недоверием, не прибавляли ни надежды, ни оптимизма, но не это делало выбранные устои в виде службы военной шаткими и сомнительными, а вообще отношение к офицерскому корпусу. Именно их, еще юношей, желающими стать офицерами, выбор, сделанный ими в молодые годы, сейчас признавался кем-то наверху ничтожным, не нужным и ошибочным.

Уже после, много позже, мне не хотелось и вспоминать тех разговоров, которые велись по началу в курительных комнатах, а после и вовсе открыто. Появились директивки о предложениях сокращения офицерских должностей, уменьшения их статуса, а чуть позже и статья увольнения, звучавшая примерно так: «По уходу в народное хозяйство».

Отец демобилизовался и начал искать себя на гражданке. Что-то получалось, но со скрипом и ненадолго. Тестя ждала та же участь, но у него была возможность остаться на кафедре – в его услугах нуждались.

На наших встречах втроем, по приезду Ильича из северной столицы, уже не было видно в глазах стареющих вояк, блеска от того служивого задора, но надежда на продолжение традиций в виде молодого, уже старшего лейтенанта, не пропадала. Сила моего голоса стала для стариков мощнее, но лишь для них. Им не нравилось ни общество, в которое они попали, скорее из-за устоявшегося отношения из прежней жизни к этому обществу, не военному и не армейскому, ни отношения в нем к себе подобным, и тем более их положение, хотя последнее больше относилось к моему бате.

А может просто рушилось все, к чему они привыкли и главное – эти два, впитавшие пыль военных дорог и запах пороха, солдата, не могли спокойно смотреть на агонию армии – для них живого существа, с которым они срослись не только кожей и мышцами, но и нервами! Добавляло к этому и отношение основного числа граждан, теперь уже России. Эти солдаты были солдатами Империи, как они считали, равной которой не было, а стали пенсионерами какого-то незнакомого им государства, не только отпускающего из своего «тела» народы с территориями, часто никогда им не принадлежащими, но и просто раздающей исконно русские земли обильно политые кровью таких же, как мы солдат!

В общем, все как всегда – Россией опять пользовались как кому хотелось, причем за это ничего никому не было и по всей видимости не будет.

До поры до времени я оправдывал их надежды и по правде говоря, пока не видел для себя иной стези, пусть даже на сегодняшний день и такой. На очередном праздновании дня моего рождения почти все желали, в том числе, и терпения. Я то был согласен терпеть многое, в конце концов это моя обязанность прописанная в присяге мною принятой, но так что бы это не перекладывалось на Ию и нашего будущего ребенка.

Тающее денежное содержание со всеми пайками, командировочными и им сопутствующим, усугублялось растущими инфляцией и многократным удорожанием цен на необходимое. Попытка устроить семейный бюджет работой на стороне имела последствия выговора, а после и предложение должности с понижением перспектив, с переходом в параллельную, хоть и мягко говоря более выгодную «структуру». На это пойти я не мог и единственный выход был в предоставленном выборе: либо получить в ближайшее время выговор в виде «неполное служебное несоответствие»,[15] который перечеркивал весь возможный карьерный рост, либо самому написать рапорт об увольнении по новой статье.

В личном составе управления многое поменялось, плюс все вышеописанное и тот духовный дисбаланс, образовавшийся в душе, подвигли на откровенный разговор с командиром, который не хотел терять меня как подчиненного, но сам видел лишь один выход, а потому прямо из кабинета позвонил своему старому боевому товарищу и рекомендовал меня. Положив трубку на тангетту телефонного аппарата, крепко выругавшись, подписал рапорт, с настойчивой просьбой стараться не пропадать и на случай лучших времен дал слово офицера, что вспомнит обо мне. Так и вышло, но было уже поздно… слишком поздно!..

Домашние восприняли это как уже не новость, тесть констатировал: «Давно пора, вообще не знаю как ты столько продержался!». Отец выпалил более лаконично:

«Они потеряли больше, еще попомнят!» – что было очень прозорливо, но на деле совсем неожиданно. Ильич предложил ехать с ним в Питер, да и Ийке может быть там будет вольготнее: больше знакомых, больше возможностей. Я был несколько другого мнения да и климат там, по сравнению с московским, ужасный, хотя со временем почему бы и нет, ведь и моих сослуживцев там не мало.

В любом случае следующий день был посвящен, еще службе (месяц пришлось рвать душу и себе и ребятам, половина из которых тоже в ближайший год так же уйдут в отставку – жаль коллектив, в нем не было ни лишних, ни фальшивых). Вечером же я отправился «наводить мосты» с другом командира, который с порога объявил, что не может раскрыть все карты, и для начала предложил попробовать «личку»[16] с напарником, в семье одного его хорошего знакомого, а он пока поколдует с моим личным делом, может и найдет вариант оставить меня в армии, обмолвившись: «Нам такие люди в МО нужны!». Договорившись преступить к работе сразу на следующий день после полной отставки от службы, мы попрощались, оба удовлетворенные встречей.

Как только я покинул кабинет, боковая дверь приоткрылась и в нижнюю часть образовавшейся щели «выглянула» болтающаяся, коленом на колено положенная нога, хозяин которой произнес:

– Ну надо же, старый знакомый!.. – И чуть погодя добавил:

– У нас на него отдельные планы – кажется то, что нужно. Присмотрись иии… не дай Бог упустишь!.. Дааа…, и пусть пройдет переподготовку…, даже оплати ему, только пусть не воспримет это как ступени…, а вот куда… – После чего нога толкнула дверь и в образовавшемся проеме появился тот, которого я знал как «товарищ майор» или «покупатель»!!!..

Выстрел

«Но твой успех тебе же и погибель».

Кто бы знал, что через пару лет, после выпуска из военного училища, сразу после демобилизации, я встречу «Камня» в одном из центров переподготовки, расположенного недалеко от Мытищ…

…Неожиданно, прощаясь командир вручил бумагу с надрезанным бумажным пакетом со сломанной сургучной печатью и еще не распечатанный конверт, чуть меньшего размера, с надписью: «Вскрыть лично». На бумаге значилось направление меня на неопределенное время в какую-то воинскую часть, расположенную где-то на Дальнем востоке. Я с удивлением посмотрел на него, не в силах произнести ни слова, ибо перестал понимать происходящее.

Вынув носовой платок, сняв фуражку, полковник протерев намокшую от пота внутреннюю сторону головного убора, прилегавшую к голове, отвернулся, по всей видимости, чтобы скрыть растерянность во взгляде, и с мешающим говорить першением в голосе, надрывно произнес:

– Знаешь, «старлей», я и сам не совсем понял, но вот…, вот это вот, прислали с фельдъегерем без объяснений… Хрен его знает, но без поездки туда тебе отставку не дадут. Твари…, знаешь, ты по возрасту в сынки мне…, я же вижу что ты для армии рожден…, в общем полагаю, что поездка эта…, хрен его знает…, может тебе дать шанс…, к чему вот только?! Ну не «пиджак»[17] – разберешься!.. Вообще я с таким первый раз сталкиваюсь – у других по-другому… как-то… давай, Алексей, не пропадай… Честь имею!..

Уже вернувшись домой я распечатал маленький конверт. Оказалось содержимое было только с указанием точного адреса, временем прибытия и перечнем вещей и обмундирования, с которыми я должен был появиться пред грозные очи непонятного начальства.

Одно было хорошо – место назначение на ближайшие несколько месяцев было под Москвой, а не за тысячи километров. Но чудеса только начинались…

Через три дня я стоял у каких-то металлических ворот с написанным на них корявыми буквами адресом, без признаков КПП, и вообще признаков какой либо обитаемости объекта. Пол часа спустя появился какой-то вояка без погон и небрежно поинтересовался, что, собственно говоря, я тут делаю. После кратких объяснений, пристально осмотрев меня снизу вверх, будто с кем-то сравнивая, спросил:

– А где второй?

– Не могу знать…, второй?

– Второй, второй – двое должно быть… – Через минуту на горизонте появился и «второй», походка его кого-то напоминала – что-то близкое и узнаваемое было во всем его облике. Когда стало возможным различить лицо, я даже пошатнулся от неожиданности. Улыбаясь во весь рот своих белых мелких зубов, мне навстречу топал Виталик Елисеев, с видом привычно проходящего здесь каждый день прохожего…

В казарме, где нас разместили с несколькими офицерами, к вечеру появился еще один старый знакомец, ошарашивший своим появлением нас обоих – Каменев Андрей, только на сей раз звание его было повыше, а взгляд не просто с «метелью», но с огоньком, пробивающимся сквозь холод и безразличие. Найдя нас глазами, он подошел, пожал руки и представился нашим куратором на время переподготовки, впрочем больше ничего не сказав…, да и говорить почти о том периоде нечего, ну может быть это…