Неженка (СИ) - "Ann Lee"

— Любовь, голубушка моя, Эдуардовна, — начинает Всеволод Архипович, — ну а как же? Кто у нас руководитель отдела развития? И тем более вы вложили столько в эту книгу, думаю, вам самой захочется всё контролировать!

Ну да, ну да! Всё верно. Конечно, хочется. Конечно, контролирую.

Вот только такой подставы от судьбы я не ожидала. Встретится с Матвеем, после двух месяцев, и делать вид, что меня не задел его непонятный уход. Без объяснений, без каких-либо причин. Как смогу я быть хладнокровной рядом с ним. Не выдать обиду, и досаду.

Но деваться не куда. Это моя работа, а проект моё детище, и как любая мать, я глотку перегрызу за своего ребёнка.

Едем с Волчанским на служебной машине.

Молчим.

Я нервничаю и просматриваю бумаги, чтобы хоть как-то успокоится.

Перед выходом тщательно обсмотрела себя в зеркало. Хотелось предстать в лучшем виде, главное ещё морально выдержать.

На мне модный брючный костюм, с коротким жакетом и белой блузкой, в меру закрытой, сверху пальто. На ногах полуботинки, на высоком каблуке. Тщательно наложенный заново макияж, и раз сто поправленная прическа. И хотя отражение мне говорило, что выгляжу я прекрасно, внутри я вся дрожала от предстоящей встречи, потому, что этот мужчина изначально подавлял меня, подчинял, и как быть уравновешенной, когда знаешь, что он вытворял с моим телом, как называл меня своими пошлыми прозвищами.

Я опять впадаю в панику. Нет, я не смогу. Не смогу.

Мысли судорожно мечутся в голове. На ум приходит десятки причин, которые я могла бы донести Волчанскому, чтобы соскочить с этой встречи. И мне они кажутся довольно разумными и весомыми. Останавливает только одно. Это мой проект. Я вела его с самого начала, и просто не могу позволить бросить это дело, из-за какого-то сумасброда, пошляка, и лжеца.

Вот так. Сразу полегчало. Думать надо о деле, о концепции, о предстоящем релизе, о реализации поставленных задач. А Матвей Холодов, просто партнёр, который поможет воплотить мои цели, и амбиции.

Но всё это сыпется. Стекает, и улетучивается, когда мы проходим в ресторан, и хостес ведёт нас к столику, за которым ждёт нас он.

Стоит вполоборота, разговаривает по телефону. Высокий, монолитный, большой. На нем кипенно-белая рубашка, подчёркивающая смуглость кожи. Она расстегнута на груди, и на шее видна массивная серебряная цепь. Подвёрнутые манжеты, открывают красивые сильные жилистые кисти и массивные часы на правом запястье. Тёмно-синие узкие брюки, обтягивают сильные, длинные ноги. Широкий ремень на талии. Начищенные туфли. Модная стрижка аккуратно уложена, волосы зачесаны назад, открывая широкие брови и светлые, холодные, серые глаза. Полные губы кривятся, словно он говорит собеседнику гадости.

Он лощённый, элегантный и брутальный. Я даже любуюсь его статью, пока мы идём к столику. Мгновение, и он замечает движение в направлении него, и поворачивается к нам. Смотрит на меня, и рука с телефоном медленно опускается, он растерянно взирает, на то, как я приближаюсь. Смотрит не отрываясь. Серые глаза просто впиваются в моё лицо, и я не могу отвести от него взгляда. Сердце грохочет под рёбрами, бьётся в ушах пульс, я ничего не вижу, кроме этих глаз. Светлых, холодных, родных.

Я останавливаюсь напротив него. В голове пусто. Дрожь гуляет по телу. Губы пересохли, и щёки горят. Боже, как же хочется стать бесчувственной и пустой, циничной, чтобы глядя на него не стекать лужицей возле его ног.

Матвей тоже молчит. Смотрит озадаченно.

Положение спасает Волчанский. Он здоровается с Матвеем, и представляет меня. Матвей тянется ко мне, пожать руку в знак приветствия, и я перевожу взгляд на неё.

Как зачарованная, смотрю на его пальцы, и развёрнутую ладонь. Потом собираюсь с силами, наклоняюсь через стол, и протягиваю свою, и вкладываю в его, слегка сжимаю. На мгновение меня обжигает его жар. А горький аромат щекочет ноздри. Так и не разобралась, что это полынь, или лаванда. Волнующий, горький, жесткий. Аромат полностью отражает характер Матвея.

Он тоже сжимает руку, и я стараюсь унять дрожь, что проносится по телу. Замираем. Я перевожу взгляд на Матвея, и силой вытаскиваю руку, тут же сжимаю в кулак. В его глазах мелькает боль, и я залипаю. Не может быть, чтобы он сожалел, ведь он сам ушёл. Не может быть. Мне просто показалось. Показалась тоска и печаль. Я сама это придумала, потому что дура. И не могу забыть его.

Положение опять спасает Волчанский. Он помогает мне снять пальто, и отодвигает стул. Я сажусь. Зрительный контакт наш разрывается, и я словно выпадаю в другой мир.

Здесь тихо играет музыка, и бренчат приборы, о тарелки, звенят бокалы, и пахнет вкусной едой, приглушённо текут разговоры. К нам подходит официант, и мы делаем заказ, прежде чем говорить о делах.

Взгляда Матвея я избегаю, боюсь снова попасть в плен. Я от голоса то его в ступоре. От этого низкого баритона. Он коротко бросает пару фраз, а я вздрагиваю.

Волчанский начинает первым. Он наверняка увидел все наши переглядывания, но не предал этому значения. Всеволод Архипович, разливается соловьём, рассказывает Матвею про все выгоды, и в конце добавляет, что весь проект моя заслуга. Я поднимаю на Матвея глаза, и молча, протягиваю ему коммерческое предложение. Он забирает его, но даже не смотрит.

— Я согласен, — говорит он, — на всё!

Я вздрагиваю, и недоумённо гляжу на него.

— Но вы даже не прочли, — подаю я, наконец, голос, — может, мы хотим…

— Это не важно, Любовь Эдуардовна, — перебивает меня он, — я согласен не все ваши условия!

Он что это делает из чувства вины передо мной. Так мне этого не надо!

— Я настаиваю, Матвей Сергеевич, чтобы вы прочли наше предложение, и выдвинули свои условия для сотрудничества!

— У меня только одно условие, — отмахнулся Матвей, — над проектом должны работать только вы! — и при этом, посмотрел на Волчанского.

— Это, даже не подлежит ни какому сомнению, Матвей Сергеевич, Любовь Эдуардовна, начинала этот проект, ей его и вести до конца, и так скажем все лавры тоже ей! — кивает Всеволод Архипович.

— Ну ладно, — вздыхаю я, — раз мы так скоро сговорились, тогда я возвращаюсь в издательство.

— А обед? — в один голос спросили мужчины.

Я усмехнулась и собрала со стола все бумаги, только оставила перед Холодовым предложение, которое он так и не прочел.

— Я не голодна, — ответила я, и встала, прихватив пальто — если возникнут вопросы, там есть мой телефон, — я постучала пальцем, по бумаге, лежавшей перед Матвеем, — до свидания, господа!

Я может, всё же и голодна, но мне кусок в горло не полезет, рядом с ним. Не смогу я притворяться, что ничего не было. Не смогу учтиво улыбаться и пытаться скрыть в глазах боль. Не смогу и всё. Скорей бы релиз книги, и больше не сталкиваться с ним.

Я обернулась, и остолбенела, Матвей шёл за мной. Я прибавила шаг, и поспешила по длинному коридору, где в конце виднелись туалетные комнаты. Снова обернулась. Он за мной. Почти рядом. Догоняет. Я залетаю в туалет, и прямо перед его носом закрываю дверь, и дёргаю задвижку. Ручка дёргается.

— Люба! — слышу из-за двери его голос.

Я медленно пячусь назад, и таращусь на дверь, словно он стоит передо мной.

— Люба, открой! — снова говорит он.

Я верчу головой, как будто он увидит.

Упираюсь в стенку, и стекаю вниз. Сижу и смотрю на дверь.

Не могу, я слышишь, не могу! Смотреть на тебя, говорить с тобой.

Да и что говорить?

Унизительно, выспрашивать, за что ты так поступил со мной? Невыносимо, только от одних догадок.

Я проговариваю всё это про себя, и жду, что снова дёрнется ручка двери, но она остаётся недвижимой.

Он ушёл.

Я надеюсь, что он ушёл.

2

Матвей стоял и смотрел на чёрную дверь, за которой скрылась Люба. Сбежала от него. И даже голоса не подаёт. Видеть не хочет. Слышать видимо тоже.

Он вздохнул и вернулся к Волчанскому. Тот не умолкая, болтал весь обед, о том какой перспективный проект, рассказывал об авторе книги, которую они издавали, и, конечно же, нахваливал Любу.