В гору - Анна Оттовна Саксе

— Я ваших коров больше кормить не стану, — ответила Мирдза. — Кончилось мое рабство.

Саркалиене сверкнула глазами, но сама косить не пошла. На лугу могли быть мины, и не рисковать же, упаси боже, из-за скотины жизнью.

С овцами и ягнятами никто не мог совладать. Они перескочили через канаву и бросились к отаве. Изголодавшиеся, они щипали траву и не шли на зов своих хозяек. Пора было отправляться в путь. Чтобы не задерживаться, Гаужен натравил на них собаку. Овцы понеслись обратно на большак, только старая овца Пакалнов упрямо оставалась на лугу и, став в боевую позу, замахнулась на собаку передней ногой. И надо же было тому случиться, — все это видели, но никто не спохватился остановить ребенка, — через канаву перебралась маленькая девочка, это была Дзидра, и побежала мелкими быстрыми шажками, чтобы пригнать непослушную овцу. В воздух взлетел столб пламени и дыма, оглушительный взрыв потряс землю. Когда люди опомнились, они прежде всего взглянули на луг. Посреди зеленой отавы зияла черная яма, а на краю ее билась в предсмертной агонии Дзидра. Не думая об опасности, которая еще могла таиться в земле, несколько мужчин бросилось к ребенку. Матери, потерявшей дар речи, они смогли передать лишь безжизненное тело девочки.

На следующее утро белая лошадь привезла в «Кламбуры» повозку, на которой сидела постаревшая женщина с ребенком на коленях. К повозке была привязана корова, а позади шел мужчина. Ни у кого из них в глазах не было радости возвращения. Она не заискрилась и тогда, когда дедушка, старый Пакалн, завидев и узнав едущих, бросил косу и поспешил к ним навстречу.

— Значит, вернулись! — кричал он еще издалека. — И моя внучка тоже. Ну, и радость же будет ей, киска маленьких принесла… — он сразу замолчал, увидев окаменелые лица снохи и сына.

— Прими, отец, — произнес усталым голосом молодой Пакалн, подходя к повозке, чтобы взять ребенка из рук матери.

Старик взял на руки внучку. Долго, не веря своим глазам, он смотрел ей в лицо, пока, словно во сне, не услышал голос сына:

— Понесем в клеть, там прохладнее.

Сын хотел помочь нести, но дедушка не позволил. Бережно, как самую драгоценную ношу, он понес свою любимицу через двор в клеть и положил на постель. Он стоял перед ней и, не отрываясь, смотрел на бледное, обрамленное светлыми кудрями личико, пока из его глаз не покатились две крупные слезы. Медленно покачивая седой головой, старик прошептал:

— Разве это можно простить?

5

ОПУСТОШЕННЫЕ ГНЕЗДА

Перед возвращением угнанных жителей красноармейцы успели разминировать лишь ту часть волости, которая была освобождена еще до начала большого наступления. Теперь же они проверяли только что оставленную немцами местность; мин было так много, что в одном только местечке, на улицах и в домах, их извлекли уже несколько тысяч.

Когда Густ Дудум, вместе с семьей сестры, уже много лет батрачившей на его полях, свернул на дорогу к своему дому, он увидел трех красноармейцев с миноискателями, приближавшихся с другой стороны.

— Красные мародеры! — прошипел он. — Ходят и разнюхивают зарытое добро. Видишь, какие вилы смастерили, вещи накалывать.

Красноармейцы, увидев приближавшихся хозяев, приветливо улыбнулись и остановились во дворе, поджидая их. Густ на их улыбку не ответил. У сестры Густа, вдовы Эммы Сиетниек, при виде красноармейцев с диковинными вилами перед глазами мгновенно промелькнули все описанные «Тевией» ужасы: она даже было почувствовала, как в ее тело вонзаются острые вилы.

«Уж лучше бы я на мину наскочила, как Дзидриня Пакалнов, — подумала она. — Все же более легкая смерть…»

В ответ на приветствие красноармейцев Густ что-то невнятно пробурчал, Эмма тоже едва слышно что-то прошептала.

— Хозяева, наверно, издалека вернулись, устали? — спросил один из красноармейцев, что был постарше.

— Да. А чего вы тут ищете? — сказал Густ, приосанившись.

— Ищем оставленные немцами «айеры»[2], — улыбнулся молодой красноармеец.

— Вон что? Боитесь, чтобы латышу не достались? — зло ухмыльнулся Густ.

— Стараемся, как можем, чтобы латышам это добро не досталось, — пошутил в ответ красноармеец. — Петя, проверим дом, чтоб хозяева могли отдохнуть.

Густ хотел было броситься к дверям, но один из красноармейцев преградил ему дорогу.

— Погодите, мы еще не успели разминировать, — раздраженно воскликнул он.

Первую мину извлекли из-под крыльца. Другие были заложены под окнами, с расчетом, что взорвутся, когда откроют окна. Только когда вокруг дома все было тщательно проверено миноискателем, саперы открыли дверь. Густ ходил за ними по пятам, словно немцы могли оставить в доме невесть какие ценности, а саперы покусились бы их забрать. Войдя в комнату, они увидели омерзительное зрелище. В нос ударило зловоние от валявшейся в углу квашни. Отвратительнее всего было то, что немцы, злобно издеваясь, нагадили также в тарелку и поставили ее на стол.

У молодого красноармейца от сдерживаемого смеха передернулись губы, но тот, что был постарше и которого на дворе назвали Петей, серьезно покачал головой и спросил Густа:

— Должно быть, вы здорово насолили немцам? Иначе зачем же они стали бы над вами так издеваться?

Густу стало неловко. Ему очень хотелось колкой фразой дать понять красноармейцам, что немцы культурнее их, но испоганенный стол говорил совсем другое: «Ты, латыш, для нас свинья».

Наконец Эмма тоже осмелилась перешагнуть порог. От вони и противного зрелища у нее захватило дыхание. Она хотела выбежать к оставшимся на повозке детям, но, увидев свою квашню, закричала с таким искренним возмущением и укором в голосе, что, хотя это было сказано по-латышски, ее поняли и красноармейцы:

— Вот скоты, вот скоты, не нашли другого места, где оправляться!

Обезвредив в доме и вокруг него до десятка мин, красноармейцы, пошутив с детьми, простились.

Эмма долго смотрела им вслед, пока они шли к следующему дому; старший шел немного сутулясь, а молодые о чем-то переговаривались и покачивали головами.

— Знаешь, Густ, — задумчиво сказала она, — вначале я страшно боялась этих большевиков. Чего только о них не писали и не говорили. Ты сам каждый день рассказывал ужасные вещи. Но совсем не видно, чтобы они собирались вырывать ногти и выжигать звезды на лбу.