Планета-мечта - Лилия Баимбетова

…Наш проводник сидит во дворе, подальше от нас. Ему явно неуютно в любых зданиях, даже в бревенчатых домах. Он сидит сейчас на скамье возле забора, на ней по вечерам выходят посидеть хозяева. Я видела их вчера, хозяин, худенький мужичок с темным морщинистым лицом, сидел, степенно сложив руки на коленях, его жена и две дочери, все полные и румяные, сначала грызли семечки тыквы (здесь тыквы растут красные, их явно завезли с Рио-то; хороший повод для Куна почувствовать легкую дозу ностальгии, жаль, что он с нами не поехал). А потом женщины пели. Михаил Александрович все бродил поблизости с диктофоном в руках, пытаясь выбрать место для записи.

Проводник наш меня очень интересует. Он, и правда, очень странный. Он сидит, опустив по обыкновению голову, а вокруг бродят куры, не обращая на него ни малейшего внимания. Никто до сих пор не знает ни что он ест, ни где он спит. Он исчезает куда-то ночью и возвращается с рассветом. И сторониться нас.

Я не удержалась-таки, вышла из дома и присела на скамью рядом с ним. Одна штанина у него была разорвана до колена, на ноге красовался большой кровоподтек. Я хотела спросить его, что случилось, но не решилась. Он и так ведет себя словно дикий кот. Погода сегодня неустойчивая, то дождь, то неожиданно жаркое солнце, и все испаряется, духота стоит невыносимая. Я сидела рядом с ним, а тучи постепенно скрывали солнце и, наконец, скрыли совсем. Стало прохладно. Ветер налетал порывами, то вдруг ударит, то стихнет вдруг.

— Начинается дождь, — сказала я, когда первые капли упали на утоптанную землю двора, — Пойдем в дом, не будешь же ты сидеть здесь под дождем.

Он вдруг вскочил, словно безумный, его черные глаза сверкнули сквозь свисающие на лицо волосы, и он бросился в дом.

Когда я вошла, он сидел возле печи, в самом углу, откинув голову. Лицо его было почти не скрыто волосами, но оно оказалось настолько грязно, что черт было не разобрать. Глаза его были закрыты.

Я принесла ему тарелку с горячей кашей, просила его поесть, но он лишь покачал головой. Сидел он, весь как-то сжавшись, словно дикий зверь, попавший в клетку.

После обеда мои, так сказать, сожители собрались в Дом Сказаний, и я потащилась за ними, сама не знаю зачем. Такие уж они люди…. Стэнли пытался шутить, смешить меня, только мне было не очень весело. Эмма Яновна, в черных брючках и свободном легком свитере длиной до колен, шествовала под руку с Михаилом Александровичем. Они болтали о чем-то о своем. Эмма Яновна все-таки поразительная женщина. По грязной деревенской улице, в обычной походной одежде, она умудряется идти с таким видом, словно по роскошной зале в бальном платье, в жемчугах; и главное — все окружающие тоже почти видят эту залу, платье, расшитое золоченым кружевом, жемчуга, обвивающие ее шею. Так-то. Этому не научиться нигде, с таким талантом нужно родиться.

Дом Сказаний стоял на соседней улице. Это был большой бревенчатый дом за высоким зеленым забором, с крышей, выкрашенной охряной краской. Михаил Александрович отворил невысокую калитку в воротах и прошел во двор. Мы вошли за ним. Хранитель Дома Сказаний стоял в дверях, боком к нам, уперев локоть в дверной косяк. Это был невысокий седенький человек в темной куртке с неподходящими по цвету заплатами на локтях. Услышав шум, он оглянулся на нас и сбежал с крыльца. У него было худое, темное, сильно морщинистое лицо, светло-светло-голубые, словно выцветшие глаза и широкий рот, придававший внешности этого человека что-то странное. Поговорив с Михаилом Александровичем, хранитель пригласил нас внутрь.

В Доме Сказаний сейчас днем было темно и пусто. Эмма Яновна, Стэнли и Михаил Александрович остановились с хранителем возле небольшой двери, отделявшей общественное помещение Дома от комнат, где и жил хранитель. Дверь было приоткрыта, и оттуда сочился слабый свет.

Я ходила по темному помещению, разглядывала бревенчатые стены, сооруженную из досок сцену и длинные, из половых досок сколоченные скамьи для зрителей. Обстановка была грубая, словно бы временная, однако ж стена за сценой обшита была деревянными панелями с потемневшей, старой, но все же изумительной по красоте резьбой. Нагулявшись по этому не слишком привлекательному помещению, я подошла ближе к говорившим.

— И что у вас в репертуаре? — спрашивал Стэнли.

— Есть прекрасные варианты "Песни о странствии", — начал было хранитель с оживившимся выражением худого морщинистого лица, — сейчас у нас есть один молодой человек с прекрасным голосом…. Ну, да ладно, — неожиданно оборвал он сам себя, видно, вспомнив о судьбе воронов, — Есть еще новые сказания, — продолжал он уж без того оживления, — мой помощник привез их с южного материка в том году. Очень своеобразные. И по содержанию, и по поэтике….

— Простите, где вы учились? — влез вдруг Михаил Александрович, видимо, чувствуя себя забытым в этом разговоре и для того задавая ненужный и неуместный вопрос, чтобы показать только, что и он участвует в обсуждении. Каверину явно скучно было это обсуждение, но и просто молча стоять рядом ему показалось неуместно.

— У Ловата, — коротко бросил хранитель и продолжал говорить о сказаниях, — На юге весьма оригинальные сюжеты, да и жизнь там совсем иная. Вам, я думаю, интересно было бы послушать. Или вот, например, сказание о проклятой семье. Вы еще не слышали? Это написал один из студентов Альверденского искусственного (он имел в виду Альверденский университет искусств). Говорят, это история его семьи. Есть уже и прозаический, и поэтический варианты. Очень талантливо, талантливая нынче пошла молодежь… — он снова осекся. Всюду были запретные темы, о чем ни заговори.

Прикусив губу, я подумала вдруг, что, пожалуй, этот человек должен ненавидеть нас. Не зря так он прерывает свою речь, словно не дает прорваться настроению. Как же все нас должны ненавидеть здесь! Не крестьяне, не горожане, нет, не те — обыватели, но те, кого в иных местах зовут интеллигенцией, элита, объединенная магическими искусствами. И этот человек в заплатанной куртке, он ведь тоже маг, не зря учился он в одной из самых престижных магических школ. Хранители Домов Сказаний такие же полноправные маги, как и те, кто читает заклинания и занимается прочими вещами. Сказание — это ведь тоже магия, и некогда на Земле об этом знали. Скандинавы, по крайней мере, знали. Был у них такой бог по имени Один, который добыл мед поэзии…. Сила слова велика, в этом сходятся представители магических сословий всех планет, будь магия, которой они занимаются, подлинной или мнимой.

Впрочем, теперь я думаю — есть ли мнимая магия, кто рассудил, мнимая ли она? Откуда во мне некогда бралось это высокомерие? Казалось бы, мне, координатору, не пристало огульно так судить; ведь кому-кому, а нам известно, что все во Вселенной вовсе не так однозначно, как кажется иной раз людям, не выходящим за рамки своей устоявшейся жизни. Теперь я думаю: магия всегда есть магия, но, как и всякое природное, она тиха и незаметна. Так действие лекарств наглядней и быстрее, чем действие травяных отваров, однако ж и они тоже действуют, и действие их мягче и меньше вредит организму. Так же и магия. Быть может, все эти наговоры, нашептания, заклятия имеют силу, но действуют они исподволь, незаметно….