Я буду рядом - Кун-Суук Шин

– Ты не выглядел удивленным.

– Да ты только поднялась на ноги, так разразилась слезами, как же ты могла заметить, удивлен я или нет?

Мне нравился его запах. Вдыхая этот запах, я почему-то не хотела больше спрашивать его, где Миру. Возможно, если бы я сумела больше разузнать о ней, то смогла бы и его узнать поближе? Я начала волноваться: почему он не хотел рассказывать о Миру? У меня возникло ощущение – если я услышу, как он говорит о ней, мне придется слезть с его спины и в одиночестве с болями в босых, израненных ступнях отправиться домой по беспокойному, охваченному хаосом городу. Меня вдруг охватил страх из-за острого любопытства к происходящему с Миру. Я гадала, вдруг то, что я узнала бы, сблизило бы нас с Мен Сё или же, наоборот, оттолкнуло бы друг от друга? Я привыкла считать: люди узнают друг друга, делятся секретами и постепенно становятся ближе. И потому я специально не раскрывала свои самые сокровенные секреты, не хотела ни с кем сближаться. О, какое невероятное чувство потери ранее охватывало меня, когда я обнаруживала, что дорогие моему сердцу тайны, о которых так сложно было говорить, которые я хранила глубоко в душе, на следующий день теряли свою ценность и передавались из уст в уста посторонними людьми! Думаю, именно в такие моменты я начинала по-настоящему осознавать: изливая душу другому человеку, вы не становитесь ему ближе, а обедняете себя сами. И я подумала: «Возможно, сблизиться с другим человеком получится гораздо быстрее, если просто молча сопереживать друг другу».

Из-за его спины город виделся мне переплетением паучьей паутины – здания с их бесчисленными окнами, выстроившиеся рядами фонари, узкие улочки и беспорядочно развешанные вывески, по которым сложно определить, какому именно магазину каждая принадлежит. И хотя движение на улицах было перекрыто, светофоры работали как часы. На улицах не было прохожих, рекламные щиты наполняли пустой ночной воздух разноцветным сиянием. Я окинула взглядом переулок, но непроницаемая темнота не дала мне различить, где он заканчивается. Мен Сё пересек небольшой пешеходный переход, миновал пустую телефонную будку, пронесся под эстакадой и перешел еще один перекресток. Странное молчание долго не отпускало нас. И хотя мы уже приближались к моему дому, но все-таки были похожи на людей, которым некуда идти.

Должно быть, минут двадцать мы не говорили ни слова.

– Остановись, пожалуйста, здесь. – Я указала на цветочный магазин.

Дверь в этот магазин оказалась широко распахнута, тем и выделялась среди остальных магазинов с наглухо закрытыми ставнями и дверями, словно им не было дела до покупателей. Горсть земли с маминой могилы лежала в глиняном горшке за окном моей комнаты. Каждый раз при выходе из дома я оглядывалась и смотрела на этот горшок. Я купила его, чтобы посадить какое-нибудь растение, но не могла выбрать, и земля в горшке постепенно засыхала.

– Почему здесь?

– У меня дома есть цветочный горшок, хочу в него что-нибудь посадить. – Я указала ему на зеленое растение на пороге цветочного магазина. Оно определенно было декоративным, но мне неизвестно. На самом же деле я искала предлог, чтобы слезть с его спины, и не смогла придумать ничего лучше.

– Похоже на пальму.

– Опусти меня.

Он опустил меня на тротуар около цветочного магазина. Дома в цветочном горшке было мало земли, и, чтобы посадить в него другое растение, потребовалось бы добавить еще. Магазинчик оказался не больше чулана. Если идти быстро мимо, его можно было и не заметить. Крохотное помещение походило на нишу в стене здания, посередине на стуле сидела женщина средних лет в очках. Заметив нас, она встала. Я уловила доносящийся откуда-то запах жареной макрели. Должно быть, где-то поблизости на улочке с закусочными жарили рыбу. От аппетитного запаха ужасно захотелось есть.

Когда я заглянула в магазин, женщина пошла навстречу. Я спросила ее, как называется растение, похожее на пальму, и она ответила, что это карликовая пальма. Значит, Мен Сё оказался прав.

Среди растений в магазинчике было мало цветущих экземпляров, повсюду только валялись лепестки бальзаминов и гиацинтов, а их листья выглядели увядшими и блеклыми.

– А вы, молодые люди, возвращаетесь с демонстрации?

Мы молчали, не зная, что ответить. Она глубоко вздохнула и нахмурилась:

– И когда же эта страна перестанет, наконец, бунтовать? Я даже не могу упорядочить работу своего магазина. Мне часто приходится закрывать его в рабочее время, а воздух здесь такой плохой, что цветы не выдерживают и вянут. Вы только взгляните! В этой клетке у меня жили две птички, но вчера они умерли. И посмотрите на мое лицо. Даже в таком возрасте я не могу избавиться от угрей на коже, а все потому, что каждый день дышу слезоточивым газом.

– Вот как!

– Если вам что-нибудь понравилось, возьмите себе. Здесь все так увяло, что было бы неправильно брать с вас деньги.

Женщина с печальным видом взяла ту карликовую пальму и поставила ее в пластмассовый горшок, а затем в пакет.

– Когда придете домой, то пересадите растение в другой горшок, затем хорошенько полейте. Мне жаль, что мы, старшее поколение, не смогли дать вам жизнь, где никому не пришлось бы митинговать. Мне очень жаль!

Пока владелица цветочного магазина приносила свои неожиданные извинения, Мен Сё рассеянно смотрел на мои босые ступни, но вдруг он сорвался с места и перебежал на другую сторону улицы к телефонной будке. Владелица цветочного магазинчика, похожего на чулан, чувствовала себя чужой в этом городе.

– Это может показаться смешным, словно история о том, как кошка высиживала яйцо, но… вы, дети, правы, но… если вы продолжите и дальше устраивать все эти митинги и демонстрации, нам, еще оставшемуся в живых старшему поколению, тоже придется что-то делать. Тогда нам придется устраивать демонстрации против всех демонстраций. – Она горько улыбнулась. – И дело вовсе не в том, что вы поступаете неправильно. Дело в том, что мы тоже не можем так жить дальше.

– А как?

– Мы должны зарабатывать на жизнь.

Хозяйка цветочного магазина убеждала меня, словно мы были родственниками. Я не знала, как отвечать на ее резкие слова. Я не сделала ничего плохого, но стояла перед ней с виновато опущенной головой. Я надеялась, что Мен Сё скоро вернется за мной. Чем больше она говорила, тем беспокойнее я вглядывалась в темноту на другой стороне улицы, в очертания телефонной будки.

– Наше время упущено, а вы можете сделать этот мир лучше для следующих поколений.

Все с тем же печальным лицом женщина заперла дверь своего магазинчика. И вот она и ее цветы исчезли, и я уже не могла с точностью утверждать, разговаривала ли с кем-то еще несколько мгновений назад, когда передо мной поблескивали в темноте лишь холодные металлические ставни. Чтобы уменьшить боль в коленях, я прислонилась к закрытым ставням, соскользнула на землю и наблюдала, как Мен Сё вышел из телефонной будки и направился ко мне.

Он уселся на землю рядом со мной.

– Сейчас придет Миру, – сообщил он.

– Миру?

– Я попросил ее принести тебе что-нибудь из обуви. Какой у тебя размер?

– 235[9].

– У Миру тоже.

Похоже, он знал о ней абсолютно все.

– Откуда она придет? – спросила я.

– Со стороны Мендон.

До переулка мы уже миновали Анквудон. И поскольку автобусы не ходили, Миру придется всю дорогу идти пешком. Сегодня днем я по карте выбирала длинный маршрут для возвращения домой и хотела отправиться в сторону дворца Токсогун, пройти мимо ратуши и ворот Кванхвамун, а затем двинуться в сторону Квайхвадон, пройти через Анквудон, мимо Укромного сада и Мендон. На эту прогулку ушло бы два часа, а я подумывала о маршруте подлиннее, чтобы вернуться домой хотя бы через три часа. Но с тех пор, как я ушла из университета, прошло уже несколько часов, от здания городской ратуши Мен Сё нес меня на спине, но мы оказались всего лишь на Анквудон.

– Миру переехала на Мендон с Тунсандон? – поинтересовалась я.

– Мы жили вместе на Тунсандон.

– Что?

– Мы жили в доме, который родители Миру оставили ей и Мире, – ответил он.

– Мире?

– Это старшая сестра Миру.

– У Миру есть старшая сестра?

Он кивнул в ответ, а затем вдруг произнес мое имя и принялся неловко теребить пластиковый пакет с пальмой. А затем он взял мою руку и положил к себе на колено. Я почувствовала корку засохшей грязи на его джинсах.

– Если честно, я не хочу, чтобы вы с Миру стали подругами, – признался он, – но каждый раз, когда вы меня видите, то непременно спрашиваете друг о друге.

– Миру спрашивала обо мне?

– И вы обе очень настойчивы, разыскиваете друг друга. Я уже и не помню, сколько времени прошло с тех пор, когда Миру кем-нибудь так интересовалась. Мне следовало бы порадоваться за нее, но вместо этого я очень встревожен.

– Почему? – спросила я.

Он глухо рассмеялся и сказал: