Гамбургский оракул - Анатол Имерманис

Опять привычный с детства, шумный, пропахший морем, непоседливый Гамбург, опять Рольф имеет право надевать мундир.

- Ты ведь знаешь, - Боденштерн неопределенно пожал плечами, он никогда не рассказывал, какую роль играл в этой истории, - в таких случаях ищут не вину, а к чему придраться. Твой отец был достаточным поводом.

- Прости, - сказала Трауте, прижимаясь щекой к сукну мундира, так приятно пахнущего табаком.

Как-то в беседе с одной боннской знакомой она случайно упомянула отца. Отец Трауте служил в специальном батальоне СС. Сколько раз, когда она малышкой сидела у него на коленях и слушала его сказку про Рюбецаля или спящего в горе кайзера Барбароссу, приходил вестовой в форме мотоциклетного отряда, с пылью на желтых крагах и нестерпимым гуталиновым блеском на подпирающем подбородок ремешке фуражки. Отец исчезал - на день, на два, на неделю. Возвращался он усталым и в первый день никогда не рассказывал сказок. Он брал ее на колени, гладил по смешно торчащим льняным волосикам и скупо повествовал об очередном расстреле врагов родины. Придут такие дни, когда люди, лишенные чувства истории, осмелятся его осуждать, так говорил отец. Пусть же она, его дочь, всегда помнит, что без его кровавой работы Германия никогда не стала бы великой. Потом он принимал снотворное, а на следующее утро опять превращался из железного вершителя судеб нации в заботливого отца и доброго сказочника.

- Помнишь статью, которую он написал, когда судили моего отца? Трауте, торопливо запихивавшая бутерброды в целлофановый пакет, на миг прервала свое занятие.

- Я ничего не забываю, - Боденштерн встал. - Есть имена, которым место лишь на могильной плите. Одно из них - Магнус Мэнкуп.

- Его убили?

- Надеюсь! Хотя ничего определенного еще не известно. Не те времена. Одни хлюпики.

С улицы долетел автомобильный гудок - три коротких сигнала.

- Когда я тебя увижу? - спросила Трауте, подавая ему темно-коричневый, с двумя застежками портфель. Этот портфель был единственным болезненным уколом в привычной солдатской процедуре провожания. Слишком уж он напоминал самое несчастливое время - те три года, когда Рольф, скрывавшийся после возвращения из плена во французской зоне, где его никто не знал, был вынужден работать бухгалтером на заводе искусственного удобрения. Потом друзья написали, что он может без риска вернуться в Гамбург, Рольф успешно прошел денацификацию, был сразу же принят в уголовную полицию, а через несколько лет получил назначение в Бонн.

- Не знаю. - Боденштерн поправил кобуру. - Завтра едва ли.

Вот так он всегда уходил. И каким бы продолжительным ни было отсутствие, ему и в голову не приходило позвонить домой, успокоить, справиться о самочувствии жены. А вздумай позвонить, Трауте, вероятно, даже огорчилась бы. Его дело - исполнять свой долг, исполнять без оглядки на домашние обстоятельства, а ее - провожать в дорогу. Варить кофе, готовить бутерброды, укладывать их в этот противный канцелярский портфель. Но в этом пункте Рольф не шел ни на какие уступки. "Мы живем в государстве, где делами заправляют лощеные очкарики, - говорил он с горечью. - Если хочешь продвигаться по служебной лестнице, приходится приноравливаться".

- Не скучай! - Он потрепал ее по щеке.

Никогда ему не приходило в голову поинтересоваться, чем в его отсутствие занимается жена. А ведь она была намного моложе его, еще вполне привлекательная, спокойная, самоуверенная женщина с огромными серыми глазами. Недаром он придумал для нее ласковое уменьшительное "Трау", что означает "верь". Трауте ни разу не изменила ему, если не считать годов оккупации. Но разве можно называть изменой физиологический акт, совершенный без всякого желания, ради куска хлеба?

Он уже открыл дверь, когда Трауте спросила:

- А если это все-таки убийство?

Боденштерн стиснул зубы.

- Я сделаю все, что в моих силах. Врачу, который оперирует язву, не место на скамье подсудимых!

- У тебя могут быть неприятности по службе, Ро!

Боденштерн незаметно поморщился. Ро было его уменьшительным именем. Трауте придумала его в ту первую ночь, когда все ушли по сигналу воздушной тревоги в бомбоубежище и они остались в квартире одни. Свои письма с фронта он всегда подписывал: "Твой Ро". Но сейчас это имя вызывало неприятную ассоциацию. "Ро-Ро-Ро" - так называлась книжная серия издательства, выпускавшего самую отвратительную либеральную труху.

- У меня тоже есть принципы, - сказал он жестко. - Я уже заявил об этом начальнику. Конечно, в деликатной форме. Предложил поручить расследование другому, если он считает недостаточно объективным меня.

- И как он прореагировал? - с тревогой спросила Трауте.

Боденштерн усмехнулся. Дверь мягко захлопнулась. По бетонным плитам лестничной клетки гулко застучали шаги. Лифт зажужжал и пошел вниз. Спустя минуту Трауте услышала шум отъезжающей машины.

* * *

Уже сидя в машине, Мэнкуп подозвал официанта и попросил принести две бутылки шампанского. Ехать надо было не очень далеко. На полпути Мэнкуп предложил Магде сесть за руль.

- Празднество удалось на славу, я пьян! - заявил он. - Но не настолько, чтобы подвергать риску жизнь моих ближних, а тем более собственную.

Гамбург отошел ко сну. Жилые казармы монотонно повторяли одну и ту же картину - на сотни темных квадратов два-три светлых. Но центральные улицы по-прежнему лихорадило от обилия витрин, неоновых вывесок, автомобилей.

- Мы занимаем второе место в Европе! - Мэнкуп, чуть-чуть раскачиваясь, уморительно пародировал преисполненного локального патриотизма оратора: - По развитию автомобилизма! Об этом свидетельствует красноречивая цифра: на тысячу душ населения - пятнадцать катастроф со смертельным исходом. Если же причислять к этим покойникам отделавшихся более легкими увечьями - лишением водительских прав, ампутацией конечностей, трепанацией черепа и прочими бытовыми травмами, - то мы имеем все возможности стать первой нацией в мире!

Дейли сидел за Магдой. Мимолетные отблески световых реклам скользили по ее сиреневому жакету. Каждый раз, когда красный отсвет придавал ткани багровый отлив, Дейли невольно представлял себе ее темно-вишневую изнанку. Впервые это навязчивое видение нахлынуло на него в театре. Надолго вытесненное другими ассоциациями, оно сейчас снова вынырнуло на поверхность. Дейли почти был уверен, что видел этот жакет, еще до знакомства в кафе "Старая любовь", видел в его вишневом воплощении. Видел на женщине, удивительно похожей на Магду. Но где? Как он ни рылся в бесчисленных ящиках своей памяти, вместо ответа возникали несуразные видения. Белое облако, белые крылья, одетые в белое стюардессы.

- Ну как вам понравилась гамбургская кухня, господин Дейли? - спросил Мэнкуп.

- Что? - не расслышал Дейли.

- Интересуюсь вашим мнением о лабекаусе.

- Мой язык еще сейчас блаженствует. Но если бы я к тому же знал, что находится в моем желудке...

- Попробуйте отгадать. - Мэнкуп рассмеялся.

- Гамбург знаменит тем, что предлагает иностранцам кулинарные кроссворды, - заметила Магда.

Дейли пытался отгадать, но мысли его витали в ином измерении. Пока Мэнкуп с видимым удовольствием перечислял мелко накрошенные селедку, картошку, огурцы, копченое бычье мясо и различные пряности, из которых состояла оригинальная каша, Дейли с чудовищным упорством пытался решить другой кроссворд. Белое облако, белые крылья, одетые в белое стюардессы. Как только он вспоминал темно-вишневый жакет, в подсознании выплывала именно эта несуразная каша смутных видений.

Мэнкуп принялся за Муна. Отведанное им загадочное блюдо с красочным названием "кислый хвост" давало неисчерпаемый материал для юмора. Мэнкуп шутил по всякому поводу - к месту и не к месту.

Незаметно они доехали до района Харвестехуде, где высился массив с иголочки новых высотных домов. В одном из них, на последнем, четырнадцатом, этаже жил Мэнкуп.

- Я квартировладелец! - с иронией заявил он, выгружая чемоданы своих гостей. - С тех пор, как сделано самое разорительное изобретение современной цивилизации - система рассрочки, уважающие себя люди предпочитают покупать квартиру. Каждый плебей, внесший первые сто марок за собачью конуру, которая в лучшем случае станет его собственностью только через двадцать лет, имеет право называть себя домовладельцем. Но не каждый может заявить: "Я владею квартирой в доме, где живет один из членов династии Круппа!" Гениальная голова, кто первый придумал сначала выкраивать дома, а потом продавать по отрезкам: "Сколько прикажете отмерить? Двести метров? Пожалуйста, сейчас заверну! В качестве бесплатного сувенирчика разрешите приложить счет!"

Они подождали Баллина, "форд-таунус" которого забарахлил по дороге, и шумной компанией погрузились в лифт. От его кожаной обивки несло дорогими сигаретами, французскими духами и собаками. Не теми, что коллекционируют в своей шерсти заурядные запахи большого города, а вымытыми душистым шампунем, хорошо воспитанными комнатными псами, которые лишь в исключительных случаях принимают дверцы лифта за дерево.