Языческий календарь. Миф, обряд, образ - М. Грашина

Мой дом, стены и крыша, мой Род и мои Боги — были ли они когда‑либо в действительности, ушли ли они, оставив мир осиротелым, вернутся ли когда‑нибудь — все это уже не имеет значения, потеряв свой смысл в леденящем неподвижном круге высшей магической силы — силы Неживого…

СИМ РАЗОМКНЕМ ВРАТА, СВЯЗЫВАЮЩИЕ МИРЫ, И ВЫПУСТИМ НА СВОБОДУ ДУШУ УХОДЯЩЕГО ГОДА…

…Над потерявшейся, смерзшейся, утратившей веру землей разгорается первый луч чистой, как застывшие капли росы, первой зимней зори…

ПРИЛОЖЕНИЯ К ГЛАВЕ 3

(Туве Янсон. «Волшебная Зима»)

— Хочешь послушать песню о Туу–тикки, которая сложила большой зимний костер?

— Пожалуйста, — добродушно согласился Мумми–тролль.

Тогда Туу–тикки начала медленно топтаться в снегу и петь:

К нам, одинокие, грустные,к нам, в темноте заплутавшие,белые, серые, русые,в зимнюю стужу озябшие!Бей, барабан, веселей!Всех наш костер обогреет,грусть и тревогу развеет.Бей, барабан, веселей!Пламя поярче раздуем,машем хвостами, танцуем.Бей, барабан, не молчив черной холодной ночи!

— Хватит с меня черной ночи! — воскликнул Мумми–тролль. — Нет, не хочу слушать припев. Я замерзаю. Мне грустно и одиноко. Хочу, чтобы солнце вернулось!

— Но как раз поэтому мы и зажжем нынче вечером большой зимний костер, — сказала Туу–тикки. — Получишь свое солнце завтра.

— Мое солнце! — дрожа повторил Мумми–тролль.

Туу–тикки кивнула и почесала мордочку.

Муми–тролль долго молчал. А потом спросил:

— Как ты думаешь, заметит солнце, что садовая скамейка тоже горит в костре, или нет?

— Послушай‑ка, — серьезно сказала Туу–тикки, — такой костер на тысячу лет старше твоей садовой скамейки. Ты должен гордиться, что и она сгорит в этом костре.

Спорить с нею Мумми–тролль не стал.

«Придется объяснить это маме с папой, — подумал он. — А может, когда начнутся весенние бури, море выбросит другие дрова и другие садовые скамейки».

Костер становился все больше и больше. На вершину горы кто‑то тащил сухие деревья, трухлявые стволы, старые бочки и доски, найденные кем‑то, не желавшим показываться на берегу. Но Мумми–тролль чувствовал, что на горе полно народу, но ему так никого и не удалось увидеть.

Малышка Мю притащила свою картонную коробку.

— Картонка больше не нужна, — сказала она. — Кататься на серебряном подносе гораздо лучше. А сестре моей, кажется, понравилось спать на ковре в гостиной. Когда мы зажжем костер?

— Когда взойдет луна, — ответила Туу–тикки.

Весь вечер Мумми–тролль был в ужасном напряжении. Он бродил из комнаты в комнату и зажигал свечей больше, чем всегда. Иногда он молча стоял, прислушиваясь к дыханию спящих и слабому потрескиванию стен, когда мороз крепчал.

Мумми–тролль был уверен, что теперь все таинственные, все загадочные существа, все, кто боится света, и все ненастоящие, о которых говорила Туу–тикки, вылезут из своих норок. Они подкрадутся еле слышно к большому костру, зажженному маленькими зверюшками, чтобы умилостивить тьму и холод. И наконец‑то он их увидит!

Мумми–тролль зажег керосиновую лампу, поднялся на чердак и открыл слуховое окошко. Луна еще не показывалась, но долина была залита слабым светом северного сияния. Внизу у моста двигалась целая вереница факелов, окруженная пляшущими тенями. Они направлялись к морю и к подножию горы.

Мумми–тролль с зажженной лампой в лапах осторожно спустился вниз.

Сад и лес были полны блуждающих лучей света и неясного шепота, а все следы вели к горе.

Когда он вышел на морской берег, луна стояла над ледяным покровом моря белая как мел и ужасно далекая. Что‑то шевельнулось рядом с Мумми–троллем, и, нагнувшись, он увидел сердитые светящиеся глаза малышки Мю.

— Сейчас начнется пожар, — засмеялась она. — Мы спалим весь лунный свет.

Ив тот же миг над вершиной горы взметнулось ввысь желтое пламя.

Туу–тикки зажгла костер.

Он занялся мгновенно. Взвыв, как зверь, костер вспыхнул снизу доверху багровыми языками пламени: отблески его трепетали на зеркальной поверхности почерневшего льда. Коротенькая сиротливая мелодия пронеслась у самого уха Мумми–тролля — то мышки- невидимки, опоздав, спешили попасть на эту зимнюю церемонию.

Их маленькие и большие тени торжественно скользили по вершине горы. И вот начали бить барабаны.

— Твоя садовая скамейка тоже пошла в ход, — сказала малышка Мю.

Ну ее, эту скамейку! — проговорил Мумми–тролль.

Спотыкаясь, он карабкался вверх на оледенелую гору, сверкавшую в отсветах огня. Снег таял от жара костра, и теплые струйки воды стекали Мумми–троллю на лапы.

«Солнце вернется, — возбужденно подумал он. — Конец темноте и одиночеству. Можно будет посидеть на веранде на солнцепеке и погреть спину…»

Он уже взобрался на вершину горы. Вокруг костра было жарко.

Мышки–невидимки затянули новую, какую‑то неистовую мелодию.

Но пляшущие тени исчезли, а барабаны били уже по другую сторону костра.

— Почему они ушли? — спросил Мумми–тролль.

Туу–тикки поглядела на него своими спокойными голубыми глазами.

Но видела ли она его на самом деле? Он не был в этом уверен. Скорее она всматривалась в свой собственный зимний мир, живший из года в год по своим собственным, чужим для Мумми- тролля законам. Ведь зимой он всегда спал в теплом доме семейства мумми–троллей…

(Дом Ясеня, Коляда Вятичей, Родолюбие, группа «Календарь» и другие)

Сия первая Коляда чествуется у теплого очага за твердыми стенами, дабы доброе семейство славянское, собравшись во един круг, не убоялось хлада, мраза, морока и жженопятиков поганых, ибо сами погани языци суть, но во всеоружии дровами, хлебом и пивом — дарами Сивова Яра, Вещего Водителя нашего, замкнуло коло уходящего лета, чая о возвращении великих наших богов, что в Светлом Ирии ныне обновляются.

Наипаче же всего чествуется Солнечный Свет — Святой наш Дед, коего возвращение на небосклон ожидаемо в конце сей ночи, в году длиннейшей. И тому деянию благополучного конца весь круг хором пожелает, чтоб нам, внукам солнечным, вслед за ним из мрака и холода ко свету и теплу выйти. Того ради возгласим согласно: «Сивка под горку — Бурка на горку, Солнце на лето — зима на мороз!», мороза же не убоимся — не век ему дан, но малая година.

Колядования, скотопожелания, заклинания на урожай, добрые потехи и вопрошания о судьбе, коими наступающее лето встретити велит нам обычай предков, да будут в изобилии на второй Коляде, ежели сообщество приговорит оную справить.

Место — дом с печью.

Время — с 21 на 22 декабря, четверг

Состав — своя семья.

Аз. Приготовление дров да трапезы. Украшение дома — мехами, скотьими бубенчиками. Божница — чуры и сноп стоят на соломе, рушником прикрытой. Очаг, место хозяина, место полазника. Зерно, каша для мороза, топоры али пилы — бадняк валити, и иные орудии сельского труда. Во дворе сложен костер.

Буки. Солнечный знак на столе рассыпается зерном, поверх него скатерть 5елая и на ней — пир горой.

Сие действие уже начинает обряд. И быть ему где‑то за час до заката.

Хозяин прячется за сложенную гору и спрашивает: «Видите ли меня?»

Ему отвечают: «Не видим, батько!» И так три раза. А он, что бы ему ни ответили: «Так дай боги, чтоб в будущем году такая гора была, что не увидели бы!»

Первая трапеза, легкая. Из того, что в гору не поместилось. Настоящая братчина еще впереди. За круговой чарой сведущие люди сказывают легенду–сказ и сущность праздника.

Веди. На закате — идут зачин стояти. Дом населенный, хранимый слаиити, Солнце светлое и богов великих в обрат на землю звати. И страшной кощуне внимати.

В дом вернувшись, прислушиваются — не идет ли кто? Из леса доносится вой.

Глаголь. У двери страж встречает гостя дальнего. Гость, войдя в дом, привечается самим хозяином. Благопожелание и засевание. Kpyг и богам слава, кою гость произносит, пуская «Большого Сирина»