В чреве кита - Хавьер Серкас

— Дело только в том, что… да ладно, у меня иногда создается впечатление, будто уже какое-то время у нас не все в порядке.

— Ты имеешь в виду у тебя и у меня?

— Да, да, именно, — не глядя на нее, подтвердил я, нервничая и пытаясь храбриться. — Я это и имею в виду. И не говори, что у тебя не бывает такого ощущения.

— Я не знаю.

— Нет, конечно, я тоже не знаю, — довольно нелепо согласился я. — Я хочу сказать, что, наверное, все супружеские пары иногда испытывают тяжелые времена, правда?

— Полагаю, что да. Но совершенно не понимаю, почему именно сейчас.

— Почему именно сейчас что?

— Почему именно сейчас тебе вдруг захотелось обсудить это, если ты уже давно заметил, что не все в порядке.

— Но ведь когда-то надо это сделать, так? Я ведь тебе говорил, что много думал.

— Да, но ты не сказал, к какому выводу пришел.

— Ни к какому, — продолжал я настаивать. — Я тебе уже сообщил.

— Ты уверен?

— Конечно. Ведь то, что я думал, это нормально. Просто надо попытаться исправить это, и все. Вопрос только в том, как найти способ, правда?

Луиза слегка кивнула с непонятным мне выражением на лице. Я остановился у телевизора и взглянул на нее. Она наклонилась на диване, опершись локтями на колени, и напряженно глядела на книжные полки в глубине комнаты. Зажатую в пальцах дымящуюся сигарету она держала над пепельницей на столе и непрерывно постукивала по фильтру, стараясь, чтобы огонек оставался чистым, без пепла.

— Конечно, весь вопрос в этом, — сбивчиво продолжал я, словно меня подгоняло задумчивое и выжидательное молчание Луизы. — Откуда мне знать, может, лучше будет, как бы это сказать, лучше будет для нас даже разъехаться на какое-то время, как считаешь? Конечно же, не навсегда, только на время — поспешил я уточнить, то ли испугавшись того, что услышал, то ли потому, что неосознанно желал сохранить путь к отступлению. (Естественно, это я сейчас так думаю: тогда, скорее всего, сработала привычная трусливая реакция.) — Я хочу сказать, что, наверное, жизнь врозь на какое-то время пойдет нам на пользу, позволит по-другому взглянуть на многие вещи, не знаю, мне кажется, это нам не повредит.

— Я не стану сразу отказываться, — произнесла Луиза после паузы, показавшейся мне бесконечной.

Я успел снова вернуться к стеллажу и достать другой роман, кажется, в тот раз это был томик Рут Ренделл. Слова Луизы принесли мне чувство облегчения и досады. Первое представлялось вполне разумным, в отличие от второго. Я могу объяснить свое огорчение лишь тем, что в глубине души каждый мужчина остается ребенком с неисправимо высоким самомнением, и этот ребенок обиделся, что Луиза не принялась возражать или скандалить в ответ на мое робкое предложение.

— Не буду лукавить, Томас: я тоже много раз об этом думала.

Я был ошеломлен. Отведя взгляд от книги, я посмотрел на Луизу. В тот момент она докурила и потушила сигарету в пепельнице. Я переспросил:

— О том, что нам надо разойтись?

— Да.

— И когда ты об этом подумала?

— Неважно когда, — невозмутимо объяснила она. — Важно, что я об этом подумала. Подумала и решила отказаться от этой мысли. Мне казалось, что мы сможем жить дальше, что стоит попытаться. И я считаю, что была права. В конце концов, все шло не так и плохо, правда?

— Я и не говорю, что мы плохо жили, — уточнил я. — Я только говорю, что мы могли жить лучше. Особенно в последнее время.

— Вот здесь ты прав! — Она улыбнулась, снова откинулась на спинку дивана и спокойно посмотрела мне в глаза. — Знаешь, как давно мы уже не занимались любовью?

Я не удержался и покраснел.

— Это к делу не относится, — ответил я и с такой силой раскрыл книжку на какой-то странице, что переплет жалобно пискнул.

— Естественно, относится, — произнесла Луиза. — Чудо, что мне удалось забеременеть. Да, кстати, о беременности, — почти легкомысленно добавила она, что еще больше меня разозлило. — Честно говоря, Томас, мне не кажется, что сейчас самый подходящий момент, чтобы расходиться. Даже на время.

Направляясь к столику, чтобы погасить сигарету, я обдумывал ответ. Я потушил сигарету, вернулся опять к стеллажу, прислонился к нему, снова раскрыл роман и, пожав плечами, заметил:

— Ты забеременела тоже не в самый подходящий момент.

— Дело в том, что это уже случилось, не так ли? Кроме того, ведь мы с тобой говорили. Все вышло случайно, с каждым может произойти. Диафрагма предохраняет не на сто процентов.

— Ты уверена?

Не успев произнести эти слова, я тут же раскаялся. Луиза ответила вопросом на вопрос:

— Что ты имеешь в виду?

Я закрыл роман Рут Ренделл и поставил его на полку. В полном унынии я прищелкнул языком и засунул руки в карманы, снова принимаясь разглядывать ромбики на полу.

— Ничего, — выдавил я.

— Как это ничего, а? Ты ведь хотел что-то сказать, правда? Как это, уверена ли я? Конечно, уверена.

Жестом я попытался отказаться от своих слов.

— Я совсем не это хотел сказать.

— В таком случае, что ты собирался сказать? — продолжала давить Луиза. — Разве ты не намекаешь, что я специально не поставила диафрагму, так? Нет, ты не способен на это!

— К черту, Луиза, я ни на что не намекаю, — ответил я, снова забегав по комнате. — Кроме того, ты права: все это мы уже обсуждали, я не понимаю, зачем нужно опять приниматься за старое.

— Не забывай, ты первый начал.

— Я лишь сказал, что сейчас, по-моему, не самый подходящий момент, чтобы заводить ребенка.

— Подходящих моментов не бывает, Томас, — произнесла она, и я подумал, что уже слышал подобное сотни раз. — Всегда для кого-нибудь это оказывается некстати.

— Некстати, в основном, для меня. — Я остановился у окна и невидящим взглядом посмотрел на улицу, погруженный в свои мысли.

Обернувшись к жене, я продолжал:

— Знаешь, Луиза, я тебе уже говорил, что я думаю по данному поводу. Мне кажется, что слишком рано заводить ребенка, вот если бы через какое-то время…

— Через какое-то время будет невозможно, — твердо ответила она. — По крайней мере, для меня.

— Ты неправа. Возможно, прежде действительно так было, но сейчас все не так. Многие женщины рожают после сорока, ничем не рискуя. И кроме того, — добавил я, — я вообще не уверен, что хочу ребенка. Для чего? Только из-за того, что все хотят иметь детей? По крайней мере, ты же не станешь отрицать, что следует дважды подумать, прежде чем приводить в этот мир еще одну жертву. Нельзя из-за минутной прихоти или желания потешить свое самолюбие…

— Томас, бога ради, — прервала меня Луиза, — не вздумай сейчас доставать меня своими псевдоинтеллектуальными рассуждениями!

— Ну, конечно, мои рассуждения всегда псевдоинтеллектуальные, — вспылил я, словно вдруг передо мной оказалась не Луиза, а кто-то неизвестно откуда взявшийся и незнакомый. Охватившее меня нервное беспокойство сменилось злостью. — Зато твоими устами всегда глаголет мудрость, не так ли? Тебе никогда не приходило в голову, как тошно, когда тебя целыми днями поучают?

— Я никогда не пыталась тебя поучать.

— Ну, естественно, в открытую нет, это было бы ниже твоего достоинства. — Меня влекла за собой волна уже неконтролируемой ярости. — Сдержанность прежде всего, сдержанность избранных, которые никогда не позволят себе скатиться до уровня простых смертных. Сколько раз тебе говорили, какая ты умная? Сколько? В конце концов, я даже сам поверил, черт побери! — На сей раз я не дал себя перебить. — Нет, нет: уроки должны быть более деликатными. Небольшая поправочка тут, уничижительный комментарий там, а здесь легкий намек, и все в тщательно выверенных дозах, чтобы, не дай бог, бедный мальчик не обиделся. Ведь если разобраться, он обычная посредственность и звезд с неба не хватает, не так ли? И поэтому логично, что все решения принимаешь ты, незачем лишний раз рисковать. Да что и говорить, если я даже не могу вспомнить, что испытывает человек, когда самостоятельно чего-то добивается или, напротив, ошибается.

— Томас, пожалуйста, не пори чушь.

— Я говорю то, что хочу. И кроме того, это правда, твою мать! Если я даже в собственном доме не могу передвинуть стул, чтобы не чувствовать себя виноватым! — Еще сильнее распалившись от собственной речи, я закончил: — Мне осточертело каждую ночь ложиться в постель с женщиной, которая целыми днями утверждает свое превосходство.

После этих слов воцарилось молчание, нарушаемое лишь тревожным звуком сирены скорой помощи неподалеку, и я, почти физически ощущая, как нарастает в моем желудке чувство вины, направился к стеллажу в другом конце гостиной. Оттуда я взглянул на Луизу: она по-прежнему сидела на диване, очень прямо, зажав в пальцах только что прикуренную сигарету и уставившись на выключенный экран телевизора. Она с силой прикусила слегка дрожавшую нижнюю губу. Повинуясь неясному побуждению, я подошел к дивану и сел рядом с Луизой. Но прежде чем я решился взять назад свои слова, Луиза раздавила сигарету в пепельнице и прямо посмотрела мне в глаза с такой жесткостью, какой я в ней никогда прежде не замечал.