Пустыня (СИ) - Щепетнёв Василий

Что ж. Я умею слушать.

А нет, так научусь.

Авторское отступление

Шахматная Олимпиада 1976 года в Хайфе состоялась осенью, с октября по ноябрь. Автор изменил сроки, исходя из требований динамики повествования.

В реальной истории пятнадцатого апреля семьдесят шестого года Советский Союз был вынужден окончательно расстаться со своими базами в Египте — последние пять кораблей покинули Александрию. Возникла необходимость срочно укрепить связи с Ливией, чтобы сохранить присутствие в регионе, в частности, порты в Средиземном Море. Срочно! Именно поэтому в истории альтернативной Чижика скоропалительно вызывают в Москву — получить согласие на участие в турнире, устраиваемым Каддафи, тем самым показывая лидеру Ливии готовность оказывать всякие услуги.

Контр-Олимпиада Каддафи, проходившая параллельно израильской, не принесла ему ожидаемых политических дивидендов — на ней не было ни сильных команд, ни сильных шахматистов. До Турнира Мира в реальной истории он не додумался. Хотя, конечно, деньги для него не составляли препятствия: свои желания пожизненные лидеры умеют обставлять с размахом. В две тысячи восьмом году Российская Федерация простила Ливии (точнее, Путин простил Каддафи) долги на четыре с половиной миллиарда долларов. Тут призовые за турнир просто не разглядишь. Мелочь, не стоящая внимания. Но на спичках экономили, да. У шахматистов (артистов, писателей, инженеров, врачей, военных) валютные заработки выводили в пользу государства.

Положение о призах шахматистов оформлялось специальным постановлением Совета Министров. Это касалось сверхкрупных призов, которые преимущественно касались матчей за звание Чемпиона мира.

«Березки», «Каштаны» и прочие магазины, где можно было приобрести товары по чекам Внешпосылторга или Внешторгбанка, среди населения считались райским оазисом, хотя любой западный магазин средней руки превосходил ассортиментом эти «Березки» на две головы. И цены в «Березке» были значительно выше, чем на аналогичные товары в западных магазинах. Но на фоне советских универмагов «Березка» выигрывала за явным преимуществом.

Нормативы существовали только для простого населения. Для остальных действовал принцип «Все равны, но некоторые равнее». Так, для постановки в очередь на жилье требовалось, чтобы на человека приходилось менее шести квадратных метров в месте прежнего проживания. Например, как у Лисы: брат женился, привел жену в родительскую квартиру, появился ребенок — и на каждого прописанного в квартире стало приходиться менее шести метров.

Но в очереди на жилье стояли разно. Хороший рабочий на хорошем заводе — два-три года или даже быстрее. Бумажный инженер мог ждать и двадцать лет, и больше. А врач в районном центре, бывало, получал ключи от трехкомнатной квартиры в день приезда — вот как автор в 1980 году в райцентре Тёплое Тульской области, куда приехал по распределению с женой (тоже врачом) и маленьким ребенком. Ребенку тут же нашлось место в детском саду. Всякое бывало.

Человек же из тех, кто «ровнее» получал настолько многое, что воспитанному телевизором и старшими товарищами комсомольцу казалось просто невозможным:

«Мне на одного выделили сразу четырехкомнатную квартиру с перспективой на будущую семейную жизнь. Вместе с жилплощадью приняли решение и о выделении земельного участка за городом, и оба распоряжения из ЦК партии «спустили» в Мосгорисполком, где все приняли, подписали и указали Управлению жилых помещений выполнить приказ» — пишет Анатолий Карпов в своих мемуарах. Для человека обыкновенного четырехкомнатная! на одного!! в Москве!!! — казалось необыкновенным, вот люди обыкновенные этого и не знали.

Но и тут срабатывал принцип «жалует царь, да не жалует псарь». Квартира квартире рознь, и Анатолию Евгеньевичу пришлось побегать, прежде чем он получил желанное: «Базавлюк выдал мне смотровую на пятикомнатную квартиру в Доме на Набережной. Сложно передать то гнетущее состояние, которое овладело мной даже не на пороге квартиры, а сразу во дворе знаменитого дома. Представить не могу, как люди живут там, не чувствуя боль, скорбь, страх и ужас, который хранят его серые мрачные стены. Может быть, не все настолько чувствительны» — это тоже из мемуаров Карпова.

Но Карпов — человек и волевой, и очень умный, квартиру получил в итоге очень хорошую, и загородный дом в Подмосковье построил. В очень престижном посёлке. Большой, двухэтажный, сто восемьдесят метров жилой площади, плюс полуподвал, плюс надворные постройки. Всё, как у Чижика.

Так что да, сочинять я сочиняю, но исходя из того, что любые фантазии должны опираться на реальность.

За миллион долларов в семьдесят шестом можно было, конечно, купить роскошную квартиру в любом городе мира. Но Чижик (как и реальный Карпов, и многие другие) хочет жить в своей стране. В Советском Союзе. Квартира же в Доме Правительства и сегодня исключительно престижна. Вспомнить хоть историю с патриархом Кириллом, в миру Гундяевым: ему в 1994 году (тогда он, конечно, патриархом ещё не был) предоставили бесплатно пятикомнатную квартиру в этом доме, хотя московская жилплощадь у него уже была. Он и поселил в неё двух женщин. Своих троюродных сестёр, да. И потому описываемое предложение Чижику было вполне приемлемым и даже щедрым. Андропов распорядился.

Откуда вдруг взялась свободная квартира? Совсем недавно из неё выселили очень крупного деятеля, неразумно взявшего сторону Подгорного (в реальной истории это произошло годом позже). Нет, не расстреляли, что вы. Просто перевели в район страны, приравненный к Крайнему Северу. Там срочно возникла потребность в руководителе подобного масштаба.

Глава 9

9

13 мая 1976 года, четверг

Чижик в Солнечном городе

Место у меня хорошее. Но дорогое. Потому и дорогое, что хорошее. Шум двигателей не беспокоит, коленки в сидение передо мной не упираются, вид из иллюминатора роскошный: внизу облака, вверху солнце, а рядом небо. Первый класс.

В самолете четырнадцать мест первого класса — и все заняты. Ну, и обычный класс, туристский тоже весь занят, а их, мест, чуть не полторы сотни. Рейс, видно, пользуется популярностью, хотя летит самолет не в Сочи и не в Симферополь, а в далекую Луанду, столицу Анголы.

Но я сойду раньше. В Триполи.

Рейс четыреста семнадцать только-только протаптывает тропинку в Африку. Два полета в неделю. Вот и полон самолет, Ту-154, гордость советской авиации.

Пассажиры большей частью серьезные мужчины. Одеты скромно и строго, прически короткие, выправка известно какая. Советники в штатском. Будут Ливии и Анголе оказывать братскую помощь по всем необходимым направлениям. Чтобы в социализм шли, а не куда-нибудь ещё. Не сбивались со светлого пути на путь тёмный. Глаз да глаз за ними нужен, добрыми, но простодушными народами Африки. А то налетят капиталисты и мигом облапошат: не успеешь оглянуться, а нефть в руках американцев. Или англичан. До чужого добра охотников много, все хороши.

Это со мной инструктаж проводил специалист по Ливии. Ливия, говорил он, это ни разу не Германия и даже не Соединенные Штаты. Ливия страна мусульманская, суровая, расхлябанности не терпит. Водка, вино — запрещены. Внебрачные связи — запрещены. Вести себя следует с достоинством, но сдержанно. В конфликты не вступать, на провокации не поддаваться. Стараться быть незаметным. Не привлекать внимание. И помнить, что советского человека украшает скромность, скромность во всём — в одежде, в прическе, в мыслях, в поступках.

Это он на меня намекал. На мою одежду. Прическа-то у меня простенькая, лейтенантская, а мысли, что мысли… Не могут еще мысли читать. Что до поступков, то они есть неотъемлемая часть меня самого. Какой уж есть.

В первом классе всё те же строгие и скромные мужчины. Но постарше. Заметно. Не иначе, генералы или около того. Один из них приказным тоном велел мне очистить место у окна. С чего бы это вдруг, я ведь сидел согласно купленному билету. Затевать свару не хотелось, и я просто спросил «Herr General, was wollen Sie?», и генерал — если это был генерал — сник. На вид ему лет пятьдесят, так что войну он мог и захватить, даже и Берлин брать мог, но тогда откуда такой пиетет к разбитым вдрызг немцам? Думаю, его тоже инструктировали — в конфликты не вступать, на провокации не поддаваться. И он, видно, заметил, что одет я не по-офицерски. Потому генерал улыбнулся, сказал «найн, найн, битте» — и сел тоже согласно полученному билету. Не думаю, что он покупал его, билет, на свои. Всё-таки сорок рублей разницы за право посидеть четыре часа в кресле чуть поудобнее — это перебор даже для генерала. Вернее, тем более для генерала. Генералы ценят комфорт, очень ценят, но только за казенный счет. За свой счет пусть лейтенанты пыль в глаза пускают. Может, он и меня за лейтенанта поначалу принял? Молодого, да раннего? Зятька чьего-нибудь?