Бермуды - Юрон Шевченко

Сейчас тете Нине стукнул уже пятьдесят третий годок. Она оставалась такой же уютной маленькой искусственной блондинкой. С ярко красным ртом и выразительным бюстом. Что привлекало к ней немало поклонников. Но тетя Нина упрямо ждала своего адмирала в отставке без вредных привычек с пятикомнатной квартирой и дачей, без наследников. Пока же его не было, она копила свои ковры, хрусталь, золото, доллары, и когда ее поезд медленно подходил к перрону вокзала, с любовью смотрела на надпись, сделанную на отвесной стене, каким-то патриотически озабоченым мичманом: «Севастополь – Россия», к которой всегда мысленно добавляла еще одну строчку: «Севастополь – Россия – 20 долларов в сутки».

На восьмой день во время завтрака Нелка ударила Толика по руке, которой он полез в сахарницу. С этого началась ее борьба за его человеческий вид.

А через десять дней наступил волнующий для Нелки момент знакомства с мамой Толика.

Они прибыли в район Камыши, в облезлую пятиэтажку, на первом этаже. Квартира оказалась в таком же состоянии, как и бывшая одежда Толика. Толик, волнуясь, познакомил женщин. Мать тоже была очень похожа на Владимира Ильича. Только с выбритой бородой и отсутствием лысины. Ленинша имела необычные пропорции, ее голова вместо классических восьми раз отмерялась в теле только шесть.

Нелка тоже не понравилась Ленинше. Они обе поняли – спокойной жизни пришел конец. Женщины стояли, как на ринге, глядя в глаза друг другу. Пока Толик не скомандовал брек: «Пора пить чай».

По версии политкорректных западных интеллектуалов – Ленинша была типичный homo sovetikus. Она обожала советскую родину. Любила тундру, тайгу, пески Каракума, Алтай и священный город Москву – коммунистическую Шамбалу. Еще Ленинша любила советский народ, который при помощи одного энтузиазма построил домны, прорыл каналы, добыл руду за полярным кругом, накопал искусственных морей и поставил на реках гидроэлектростанции. О ГУЛАГе она ничего не знала, как не знала о Катыни, об искусственном голодоморе на Украине, о переселении «плохих» народов в Казахстан и Сибирь. Не знала и знать не желала. Ленинша свято верила в линию партии. И считала, что близкие братские народы, например, латыши и туркмены, навсегда связаны между собой общей историей, русским языком и дружбой, которую цементировала советская культура.

Ленинша с тревогой следила за европейским пролетариатом. С американским, канадским, австралийским дело обстояло еще хуже. Она стыдилась за пролетариев Европы: как те могли податься на элементарные буржуазные уловки – пить утром кофе со сливками, пользоваться салфетками, ежедневно принимать душ, следить за ногтями, в отпуск ездить к Средиземному морю на собственных машинах, жить в двухэтажных домах, посещать вернисажи, магазины и рестораны, слушать музыку, после туалета мыть руки. Это шло в разрез с линией партии. Так должны жить только наши потомки, – укоряла Ленинша европейцев.

Сама она уважала бедность. Любила очереди. Дефицит продуктов и товаров, коммунальную квартиру с тараканами, тусклую лампочку в засраном туалете, общую кухню, забитую засаленной алюминиевой посудой, и вонищу совместного плотного проживания. И когда ей в 1967 году дали отдельную однокомнатную квартиру, Ленинша долго не могла привыкнуть к жизни без коллектива.

А тут еще собственный сын Толик приподнес сюрприз – он присел на западную музыкальную заразу. Заразу звали Rolling Stones. Помочь Ленинше направить Толика на правильный путь пытались Н. Добронравов и А.Пахмутова. Они вместе с многочисленными коллегами по цеху взялись оградить советскую молодежь от обдолбаных патлатых рокеров Запада. Они написали огромное количество песен, призывавших более патриотично относиться к Родине и ее проблемам. Многие авторы в целях эксперимента стали даже воровать музыку идеологических врагов и выдавать ее за свою. Больше всех не повезло Карлосу Сантане, всё раннее творчество которого растащила на музыкальные фразы целая плеяда композиторов и музыкантов СССР.

Но «молодость страны» упорно не хотела слушать про «Неба утреннего стяг в жизни важен первый шаг слышишь реют над страною ветры яростных атак и вновь продолжается бой и сердцу тревожно в груди и Ленин такой молодой и юный октябрь впереди».

Толик тоже чхать хотел на беседы, на Пахмутову, на угрозу исключения из комсомола. Аккуратно намекнув, что не держится за эту организацию. И по-прежнему продолжал балдеть от Wild horses, Angie, Bitch. «Роликов» он не сдал.

Ленинша вынуждена была смириться. Она вообще не любила музыки, считала ее буржуазной придумкой, отвлекавшей народы от классовой борьбы. Но особенное омерзение у нее вызывал оргaн. Это с его помощью композиторы от Баха до Немана делали пролетариат мягким и сентиментальным. Ленинша противопоставляла ненавистному многоэтажному монстру свою любимую балалайку, три струны которой вызывали у нее сильнейший эмоциональный подъем и ностальгию.

Вспоминала она свое короткое детство, прошедшее в условиях палеолита, в какой-то удмуртской деревне. Страшные годы войны. Вспоминала, как быстро освоила основные женские профессии СССР – грузчицы, бетонщицы и каменщицы. Как попала в Крым в конце сороковых поднимать из руин Севастополь. Вспоминала, как работали в три смены, а уставали так, что она до сих пор не понимает, как, когда и каким образом на свет появился Толик. Вспоминала свою первую крупную покупку. В 1961 она обзавелась раскладушкой и зимними вечерами мечтала, лежа на ней, о новых космических полетах, мысленно желая здоровья Юрию Гагарину и Герману Титову, уже побывавшим в космосе и утершим нос американским выскочкам. Кроме мечтаний, заняться было нечем. В бараке, в котором она жила, не было ни света, ни воды.

«Ничего, – шептала Ленинша, – потерпим. – Раньше думай о Родине, а потом о себе», – повторяла она слова любимой песни. Хорошо еще родное государство помогло – Толик жил в интернате на всем готовом, и Ленинша видела его только один месяц в году. Зато на стене рядом с отрывным календарем и иллюстрацией из «Огонька» картины В. Перова «Тройка» висело уже четыре грамоты, а на тумбочке стоял трехтомник В. И. Ленина, подаренный ей на юбилей строительного треста.

Шли годы, на ее глазах рос, расцветал и хорошел белый город у моря. Она любовалась бетонным изобилием и государственной символикой, украшавшей фасады домов, и гордилась – в этой красоте есть и частичка ее труда. Выйдя на пенсию, Ленинша любила бродить по улицам Севастополя, ставшего ей родным, а возвращаясь домой, с любовью проводила рукой по полному собранию сочинений любимого Ленина. Только однажды она не успела погладить Ильича. Толик снял наушники и сообщил матери: «Распался СССР».

– Как это распался? – нервно спросила она, покрываясь холодным потом ужаса.

– Так. Распался – и все, – весело подтвердил Толик. – Гонялся за капитализмом, не выдержал и развалился.

– Перестань зубоскалить, – строго оборвала Ленинша сына. – Что же теперь будет?

– Мы пойдем другим путем, – резвясь, продолжал Толик.

– Не смей! – взвизгнула Ленинша. – Никогда не смей повторять эту фразу, она принадлежит Владимиру Ильичу, только ему, слышишь?! Он произнес ее в начале великого пути!

– Путь оказался не таким уж великим, – пробурчал Толик. – Семьдесят лет в масштабах вселенной ничтожно малая величина.

Но Ленинша его не слышала. Она лежала на диване и страдала. Жизнь проносилась перед глазами. Жизнь была потрачена, чтобы превратить любимый город в неприступную крепость. Ленинша все эти годы вместе с руководством страны готовилась к войне. Были учтены ошибки военных компаний 1854–1855 и 1941–1942 годов. В самых удобных местах в городе расположились объекты военной инфраструктуры. Казармы, доты, командные пункты, склады и т. п. Всё это хозяйство тщательно защищалось бетонными заборами с колючей проволокой, прожекторами, охраной и патрулями. В красивейших живописных бухтах притаились ракетные крейсера, вертолетоносцы, эсминцы, тральщики, катера на подводных крыльях, превратив бухты в стратегические объекты. В гигантском тоннеле – канале, пробитом в Балаклавской скале, ждали сигнала подводные лодки. В городе не было ни одного приличного пляжа, ни приморских гостиниц, где могли бы оставлять свою твердую валюту финны, поляки, латыши и любопытные американские пенсионеры с «Кеноном» на пузе. Город нес свою карму, получая из Москвы за свою верность время от времени подарки – то городской автобус, то жилой дом.

Ленинша тяжело переживала распад. Она смотрела на глобус и физически ощущала, как уменьшилась в размерах ее родина. Сидя на кухне у грязного окна, которое она так и ни разу не успела помыть со времен 50-летия Октябрьской революции, страдала по поводу территориальных притязаний Японии.

– Ни пяди родной земли! – Ленинша ударила кулаком по подоконнику и убила таркана.