Обещаю, больно не будет (СИ) - Коэн Даша

— А тебе? — медленно облизнулся я и вольготно развалился в кресле, давая понять, что тема для меня малоинтересная. И да, я тоже врал.

— Ах, ты же не знаешь, — почесал указательным пальцем кончик носа Аммо, — наша Вероничка всё-таки свинтила.

Удар в грудь. Не так больно, как тогда, три с половиной года назад, но тоже ощутимо. Но чему я удивляюсь, собственно?

— Куда?

— Да хрен её знает. Но она, так же, как и ты, в гимназию уже не вернулась.

— А квартира её? Только не ври, что не наводил справки.

— Она долго стояла пустая, ближе к лету выставили на продажу, и почти сразу в расход.

— Лёгкое бабло быстро заканчивается, — процедил я, а Аммо в ответ на мои слова лишь долго, прищурившись, смотрел на меня, затем залпом замахнул остатки виски в своём бокале и начислил ещё.

— Всё быстро заканчивается, Бас. Это же грёбаная жизнь.

— Не всё, — почти шёпотом произнёс я, потому что отчётливо понимал, что у меня за рёбрами до сих пор живёт ненависть к Истоминой и бывшему другу, который тоже был с ней.

Наша Вероничка...

От этих его слов мне хотелось со вкусом выкрутить ему все суставы, а потом минимум вечность смотреть на его муки и слушать крики невыносимой боли. И улыбаться.

Говнюк!

— Ну так и вот, — будто бы мы обсуждали прогноз погоды на грядущую неделю, незамутненно продолжил болтать Аммо, — когда я увидел Истомину на первом курсе, то девчонка уже была с апгрейдом в районе талии. Я даже, грешным делом, решил, что она из одной секты любителей бога, переметнулась к солнцеедам.

И ржёт.

— А парни? — осторожно задал я вопрос.

— Так я и не соврал — неприступная скала.

— Папик?

— Возможно, — развел руками Аммо, — но лично я не видел.

Я прикусил нижнюю губу и постарался не реагировать на то чувство явного облегчения от последних слов бывшего лучшего друга. Мне всё равно, пусть бы Истомина хоть половину города через свою постель пропустила.

Вообще плевать!

— Ну ладно. Давай перейдём к главному эпику сегодняшнего дня.

— Максимовской?

— Именно.

— Прости, что не предупредил.

— Я бы тебе и не поверил, если бы сам лично не увидел, как они обнимаются, будто реально стали лучшими подругами.

— Я тебе больше скажу: они живут вместе.

— Да ладно? — форменно выпучил я глаза.

— Вот уже три года, между прочим.

— Так, погоди. А это не твой ход королевой?

— Три года, Бас!

— Ну да...

На этом самом месте я и понял, что дальнейшее обсуждение Истоминой просто не вывезу. Меня и так внутренне нервно колошматило. И где-то глубоко горело странное и совершенно иррациональное предвкушение.

Наконец-то!

Я нашёл повод, чтобы добраться до этой дряни. Ведь сколько раз за эти годы я хотел всё бросить и найти её, а потом трясти до одурения и требовать сказать мне, почему она так поступила. И чего же ей не хватило? Чего я ей недодал?

А потом меня отпускало. Ибо я знал ответ на свой вопрос — бабки. Сраные зелёные бумажки, которые Истомина взяла у моего деда в обмен на свой отъезд из города и безоговорочную точку в нашей с ней истории.

Святая простота...

Больше мы не касались этой грязной темы. Просто пили. Вспоминали школу. Плавание, которое оба забросили. Я чуть приоткрыл завесу своей жизни, Аммо своей.

— Так ты всё ещё одинокий волк? — пьяно растягивая слова, спросил я.

— Ага.

— А что так?

— А у меня нет сердца, Бас. Что-то болтается между ног, вот им и пользуюсь.

— Дегенерат, — заржал я.

— Лапушка, — растянул лыбу Аммо и поплёлся до кухонной вытяжки, где прикурил сигарету и глубоко затянулся, прикрывая от наслаждения глаза. Меня же всего перекосило, ибо я не понимал этого сомнительного удовольствия.

Мы ещё перекинулись парой ничего не значащих фраз, а потом Аммо ушёл в туалет, а я принялся без дела слоняться по гостиной, разглядывая странные картины, висящие на стенах и статуэтки, стоящие у камина. Пока не увидел уголок альбома, выглядывающего из-под диванной подушки.

Открыл первый лист и сразу же узнал её. Кукла: брови вразлёт, огромные глазищи, губы бантиком, лицо сердечком. На некоторых листах она была изображена в балетной пачке: хрупкая и невесомая. На некоторых: полуобнажённая, вытянувшаяся на кровати. А на некоторых: со слезами на глазах.

И на каждой странице лишь одна буква «А».

Я не знал, кто она.

Но я точно понимал — эта ЕГО боль. И мне теперь было жизненно необходимо на нее надавить. Разодрать. И посыпать солью.

За спиной щёлкнула завёртка замка, и я поспешно убрал альбом обратно под подушку.

— Так что, когда начинаешь охоту, Басов-террорист?

— Завтра.

— Правильно! Нечего откладывать дело в долгий ящик, — Аммо икнул и поплёлся ко мне, заваливаясь на диван. — И с чего начнёшь?

— Пока со стандарта. Посмотрим, действительно ли наша Вероничка — неприступная скала.

— Ставки будем делать?

— М-м, нет...

— А я буду, — рассмеялся Аммо, и я вслед за ним.

Глава 14 – Полетели

Ярослав

Вышагиваю между бесконечных рядов с цветами и не понимаю, что нужно выбрать. Розами по лицу не очень-то хочется получать. Там шипы, а Истомина не упустит такого фееричного шанса проехаться по моей физиономии.

Ромашки? Слишком просто.

Хризантемы? Банально.

Тюльпаны? Не солидно.

Пионы? Пионы нормально. И по морде, если что, ими получать не больно будет.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — уже во второй раз сунулась ко мне консультант салона.

— Можете, — кивнул я, — мне нужен большой букет.

— Насколько большой?

— Из разряда «прости меня, дурака».

— Ах, всё понятно, — улыбнулась женщина неопределённого возраста и понимающе покачала головой, — тогда розы предлагать не буду. А вот на пионы вы правильно смотрите: нежные, невинные, ранимые. Они заставят вашу девушку простить вам всё на свете.

— Я бы не был так в этом уверен, — скривился я, чувствуя, как по позвоночнику прокатилась неприятная электрическая волна. Мне было чуждо даже краем сознания лепить себя рядом с Истоминой, а уж в устах другого человека статус моей девушки в её роли и вовсе звучал, как нечто за гранью реальности.

— Сколько штук возьмём? Они достаточно объёмные, хорошо будут и двадцать пять смотреться.

— Давайте сотню, — рублю я.

— Без проблем, конечно, но ваша девушка такой букет элементарно не подымет.

— Может оно и к лучшему, — произнёс я задумчиво, потирая подбородок с трёхдневной щетиной. — Ладно, а какой поднимет?

— Пятьдесят пять поднимет.

— Ладно, пусть будет пятьдесят пять. Вот эти белоснежные, пожалуйста, — и я ткнул в те пионы, которые, по моему мнению, вызывали большее доверие к тому, что дело выгорит.

Конечно, прямо так сразу я не рассчитывал сразить Истомину наповал. Но я точно был уверен, что она клюнет на мои бабки. Люди не меняются, а горбатых исправляет лишь могила. Так и с этой звездой — учует, что пахнет шуршащей зеленью и сразу приоритеты начнут менять полюса с северного на южный. И гнев сменит милость. У продажных баб с математикой проблем никогда не бывает.

Осталось только запилить удобоваримое оправдание, чего это я такой красивый вновь на её жизненном пути нарисовался, ну и достоверно навалить в её уши сладчайшей ванили: всё ещё люблю, куплю и полетели.

Я заставлю эту самку человека поверить в то, что счастье может быть возможно. Что будущее, разукрашенное яркими красками, уже маячит на горизонте. А дальше, когда она будет меньше всего этого ожидать, я заставлю её пройти по той дороге, по которой прополз сам. А затем наконец-то поставлю сраную галочку в этой жизненной драме.

И навсегда выкину её псевдоневинный образ из головы.

Переключусь.

И вновь вспомню, как это — дышать полными лёгкими.

Пока мне упаковывали в плёнки и ленты пионы, я сверялся с расписанием пар у Истоминой. Сегодня занятие у неё начинались во вторую смену, что было мне на руку и я тут же, вооружившись белоснежным веником, взял курс на её институт.