Обещаю, больно не будет (СИ) - Коэн Даша

Какого...?

— А вот и я, — щебечет Максимовская и почти переходит на бег, кидается к Истоминой, и они обнимаются (обнимаются, Карл!), словно закадычные подруги.

Последняя стреляет в меня убийственным взглядом и Марта наконец-то замечает, что я — это я, а не тупой горшок с фикусом.

— Это что за хрень? — морщится она.

— Сбой в матрице, — пожимает плечами Истомина, и я наконец-то прихожу в себя, соглашаясь с ней по всем фронтам.

Не прощаюсь, просто отряхиваюсь, словно бы по мне бегают мерзкие кусачие пауки. Ухожу, обещая самому себе, что прямиком отправлюсь к Аммо.

А затем выбью ему к чертям собачьим парочку передних зубов.

Засранец недоделанный!

Кофейню приказываю себе покинуть максимально неторопливо, чтобы никто не подумал, что во мне детонируют атомные бомбы. Вальяжно вышагиваю, пересекаю улицу и оскаливаюсь, видя, как некогда лучший друг расселся на лавке у моей тачки, со вкусом накачивая свой организм смолами.

— Думаешь это смешно? — равняюсь я с ним и распинаю его взглядом.

— Думаю, что я чёртов Робин Гуд, — подмигивает он мне.

— В жопу засунь себе свои игры, Аммо.

— Скажи, что не мечтал об этом все эти годы, — указывает он в сторону кофейни, где я оставил Истомину.

— Да мне насрать на эту тёлку! Ясно тебе?

— Да не вопрос, — поднимает он руки вверх и улыбается как маньяк на выгуле.

— Хоть ещё раз её натяни во все щели. Плевать! — отворачиваюсь я и пытаюсь дышать носом, чтобы словить пресловутый дзен.

Не ловится. Фак!

— Трус, — пожимает плечами и рубит Аммо, делая особенно глубокую затяжку.

— Зубы лишние?

— Правда глаза колет?

— Да пошёл ты! — фактически выплёвываю я слова. — В пекло твои споры. В пекло тебя, Раф. Я в это дерьмо снова не полезу, только отмылся.

— Ок, Бас, я понял. Вообще, не проблема. Но фотки голенькие я твои в сеть все же солью — чисто поржать. Уж не обессудь.

— Смотри не порвись от радости, — оскаливаюсь я и решительно направляюсь к тачке.

Прыгаю за руль и стискиваю оплётку с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и кожа треснет под моими ладонями.

— Жду тебя вечером, дружище, — орёт Аммо с лавки, и в зеркале заднего вида я замечаю, как сановито улыбается Рафаэль, потирая указательным пальцем под нижней губой.

Показываю ему неприличный жест. Он ржёт. Я втапливаю педаль газа в пол и покидаю парковку.

В жопу это всё!

День спущен в унитаз. Ничего не хочется больше. Ни пить. Ни есть. Ни жить. Уродливое, покрытое язвами и гнойниками прошлое навалилось на меня и вновь придушило до мушек перед глазами. Всколыхнуло мутный ил в душе, обнажая безобразные шрамы. Вспороло и обсыпало солью старые сердечные раны.

Бесит!

Дома как тигр в клетке. И нигде нет покоя. Пытаюсь работать, но взбитые до кровавой каши мозги отказываются систематизировать информацию. Я ментально слеп и глух. И перед глазами как на репите встреча с НЕЙ.

А-а-а!!!

Сколько я смотрел на неё? Три минуты? Пять? Почему её образ, слово клеймо, прикипел к подкорке сознания? Долбаная желчь! Противная до отвращения...

Ненужная. Опостылевшая. Обрыдлая. Мне ничего из всего этого было не надо. Я отряхнулся и пошёл дальше. Давно!

К вечеру перевариваю всё, что было и что есть сейчас. Немного торможу себя и меня более не ведёт на поворотах. Минут сорок тупо пялюсь в стену прямо перед собой, а потом позволяю себе одним глазом заглянуть в прошлое, замурованное под каменной плитой.

Я открываю телефон и проваливаюсь в архив, где в папке, которую я не трогал вот уже три с половиной года, лежат несколько фотографий.

Грязных. Мерзких. Гадких.

Открываю и медленно просматриваю каждую. Подмечаю глазами все нюансы и штрихи: задранную юбку, расстёгнутую блузку, разведённые в стороны бёдра.

Как красиво она меня предавала...с моим же лучшим другом.

Я мог бы дать ей все, что у меня есть. Но эта дрянь предпочла продать нас за пачку бабла.

Блокирую телефон и прикрываю глаза. Медленно выдыхаю из лёгких раскалённый воздух. И всё для себя решаю. Я себе должен. И своей гордости.

Встаю с дивана и иду в гардеробную. Поспешно одеваюсь и, прихватив из бара бутылку односолодового виски, покидаю квартиру. Сажусь за руль и открываю переписку с Аммо.

Улыбаюсь. Грёбаный паук — он уже отправил мне свой адрес. Вбиваю координаты в навигатор и ускоряюсь. Через двадцать минут на месте. Извергающийся вулкан потух — теперь я лишь безмолвная вершина, которая взирает на всех свысока.

Паркуюсь, прохожу в дом и поднимаюсь на нужный этаж.

Аммо открывает мне в одних лишь шортах. Весь расписной, как Сикстинская капелла. Улыбается, прикусывая пирсинг в языке, привалившись плечом к дверному косяку.

— Передумал?

— Угу, — киваю я.

— И какой план?

— Поиграем. Обещаю, больно не будет.

— Лжец, — ржёт Аммо.

Усмехаюсь.

— Да. Будет хуже...

Ярослав

— Сестра тоже в Краснодаре? — прохожу я в огромную студию Аммо.

Почему-то я так и думал, что он окопается в чём-то подобном. Типичный американский лофт: бетонные стены, выкрашенные в угольно-чёрные и серые тона, старый кирпич, горелые и грубо обработанные балки на потолке, панорамные окна без каких-либо штор. Одна стена отдана под громадный книжный шкаф до самого потолка, который не меньше пяти метров в высоту от пола. Металлическая винтовая лестница ведёт на второй ярус, где, очевидно, расположено спальное место.

Зато мебель исключительно светлых оттенков: два просторных дивана и чертовски удобное полулежащее велюровое кресло, стоящее у огромного биокамина. Там я и устраиваюсь, вытягивая ноги на выдвижной оттоманке.

— Нет, Адриана укатила в Москву, поступила в ГИТИС. Решила стать актрисой, — ответил Рафаэль, откупоривая бутылку виски и разливая содержимое по роксам, куда предварительно положил по несколько кусочков льда.

— Роза Львовна уже вычеркнула её из завещания? — спросил я, имея в виду мать Аммо.

— Этого не скажу, но скандал был грандиозный, — парень принялся рыскать по холодильнику и кухонным шкафчикам, в поисках сыра, хамона и орехов.

— Дайка угадаю: Адриана укатила покорять столицу без материнского благословения, денег и любимых платьев?

— М-м, нет, — отрицательно покачал головой Аммо высвеченной шевелюрой, — она выскочила за своего Костика и на прощание прописала матери средний палец, мол «на — выкуси». До сих пор не общаются, хотя активно выспрашивают о себе через меня. Короче, еще одно доказательство, что бабы — дуры.

— Да уж. А какой была хорошей девочкой, — хмыкнул я, вспоминая сестру-близнеца Рафаэля. Она была красавицей и имела самый заразительный на свете смех.

— Никогда этого не было, — наконец-то закончил возиться на кухне Аммо и принёс в зону гостиной выпивку с закусками, — иначе бы она училась вместе с нами в гимназии.

— И разнесла бы её в пух и прах.

— Вот именно.

— Бедный Костик, — поднял я рокс, и мы дружно чокнулись.

Затем с минуту пили, каждый думая о своём, но мои мысли были слишком деструктивными, чтобы пока давать им свободу, а потому я снова переключился на Аммо.

— Так ты поэтому никого не пускал к себе в последний год? Боялся, за свою неугомонную сестру?

Раф заметно замялся и отвёл глаза. Он делал так всегда, когда раздумывал над тем, чтобы наврать с три короба.

— Серяк был в неё влюблён как мартовский кот в валерианку, — вспомнил я нашего школьного товарища.

— Я знаю.

— Так поэтому? — продолжал я пытать друга.

— Нет, — дёрнул плечом Рафаэль и натянуто улыбнулся, — мать ненавидела, когда мы устраивали в доме срач. Она за один только десятый класс трижды меняла в гостиной диван. И это уж я молчу про матрас в гостевой спальне.

А я смотрю на него и понимаю — врёт.

— Ну ясно всё с тобой, — поджал я губы.

— Ну что мы всё обо мне, да обо мне, — деланно весело хлопнул себя по коленям Раф, а затем поиграл бровями, вытягивая губы трубочкой. — Как тебе Истома, версия два-ноль?