Товарищ жандарм - Станислав Сергеев

У имения графа собралась толпа дворовых и людишек из соседних сёл, некоторых Глаша узнала и шепнула мне тихонько. Пока она возилась с лошадью, смирной гнедой кобылой, я затерялась в толпе, не спуская глаз с большого сарая или конюшни, в котором незадолго до нашего появления скрылся молодой Осташев. Потом ворота распахнули, толпа завороженно ахнула, и было от чего. Внутри находилась или находилось, даже не знаю как назвать это… всё-таки, пожалуй, «эта» — карета. Смешная, без оглоблей, на маленьких толстых колёсах и… золотая. Пожалуй, нет, позолоченная, всё-таки золотую и с места никакими битюгами не сдвинешь, тяжёлая выйдет. Вокруг зашептались, заохали. А потом на свет из глубины сарая появился Александр Павлович, то, что это был именно он, я ни секундочки не сомневалась. Одет необычно, в костюм пятнистый с великим множеством карманов накладных, оружие на поясе, я в этом не разбираюсь совсем, но то, что оружие, точно и… лицо! Загорелое и в то же время светлое какое-то, никогда не видела таких лиц. Да он молоденький совсем — безусый совершенно. Посмотрел в нашу сторону, в глазах огоньки озорные, улыбнулся, когда со мной взглядом встретился, ой, мамочки! Узнал, наверно, да нет, он меня и не видел никогда, как же узнать-то мог? Потом неожиданно из кареты золочёной музыка полилась, чудная такая музыка, окутывает тебя, завораживает. Стояла замерев, заслушалась. Граф перекладывал что-то в глубине сарая и ещё два раза на меня посмотрел, улыбнувшись чуть самыми уголками губ. Не выдержала, махнула Глаше, побежала к телеге, а у самой щёки горят, пылают прям. Доехали, не помню как, Глаша болтала всю дорогу, я и не слушала вовсе, в голове музыка волшебная, а перед взором мысленным улыбка графа Александра и смешинки в его глазах. Пропала я, дурочка, совсем пропала!

Три дня не ездила к Осташевым, стыдно, боязно, а ну как и правда, узнал меня граф! Подойдёт и скажет: «Что же вы, княжна Мария Игоревна, в платье крестьянском?» Я ж провалюсь сквозь землю от позора! А вечером Глаша прибежала и рассказала, что сосед её дяди, Степан, каждое утро, как на покос идёт, у рощицы дальней молодого графа видит, бежит граф куда-то. Я рассмеялась, вот уж враки так враки! Зачем графу бегать, как пастушку какому? Спешит, если надобность какая, так возок велит запрячь или верхами. Но Глаша побожилась, что так и есть, мол, видели молодого Осташева многие селяне, и не раз. Задумалась, но не могут же все сразу врать? Проверю-ка я сама, да и графа Александра страсть как хочется увидеть.

На рассвете следующего дня взяла Глашу, чтобы место показала, где графа видели, и направилась к рощице той. Отошли с дорожки, спрятались в кустах саженях в десяти. Недолго прождали, точно, не соврала подружка моя бедовая, вон бежит его сиятельство. Брюки те же, в пятнах все, сверху исподнее смешное такое, без рукавов, но такое же пятнистое, на ногах ботинки высокие, шнурованные. Пробежал, только в нашу сторону зыркнул, Глаша аж ойкнула тихонько, ладонями рот зажала, да и я перепугалась, неужто заметил?

Через день, собравшись с духом, решила показаться графу Александру на глаза. Подождала, пока мимо пробежит, и, прихватив лукошко, выйдя на дорогу, пошла за ним. Через полверсты увидела Александра Павловича, сидящего на поваленном дереве. Сидит, ботинок шнурует, я иду, ни жива ни мертва, внутри сжалось всё.

— Здравствуй, красавица, — и улыбается хитро так.

— Здравствуйте, ваше сиятельство, — получилось только пропищать, в горле всё пересохло.

— Так ты знаешь меня? — привстал с дерева, подходит. — А позволь узнать, как зовут юную прелестницу?

— Мария Игорев… ва, дочь — вовремя спохватилась, назвалась, как крестьянка, — Машей все кличут, ваше сиятельство.

— А не страшно тебе, Машенька, одной гулять, разбойников не боишься? — вплотную подошёл и ещё шире улыбается.

Стою, посмотреть на него боюсь.

— Ну пойдём, провожу тебя, Марья-краса длинная коса! — опять чему-то засмеявшись, произнёс граф. — Расскажешь мне по дороге, где живёшь, урожай каков, не обижает ли барин?

— Да недалече живу, версты три будет, и уродилось в этом годе, грех жаловаться, — вспомнила, весьма кстати, случайно услышанный разговор папеньки и Наума Игнатьевича, — а барин у нас добрый, не обижает барин, дай Бог ему здоровья! — перекрестилась и украдкой взглянула на Александра.

Если в первый раз он показался мне юным, то теперь, вблизи, угадывался возраст, что-то около двадцати семи — тридцати лет, а отсутствие усов объяснялось очень просто, он ежедневно пользуется бритвой и совершенно не следит за модой! Как же такой молодой человек и совершенно без усов?

— Ну вот и славно! Давай лукошко понесу, — перехватил корзинку и руки коснулся случайно. Меня как иголками кольнуло, сомлела даже немножко. — Что случилось, красавица? — Неужели заметил?

— Нет, нет, ничего, ваше сиятельство! День, наверно, жарким будет, — пролепетала еле слышно.

— Тут рядом родничок есть, давай свернём, попьёшь водички, и легче станет.

— Конечно, ваше сиятельство, пить очень хочется.

— Да что ты всё время сиятельство да сиятельство! Александр Павлович меня зовут или просто Саша.

Свернули на тропинку, что к роднику вела, про него всей округе известно. Напились холоднющей воды, аж зубы заломило, Александр умылся, окунув голову в бочажок. Устроились на двух поваленных деревьях друг напротив друга… и проговорили ещё часа два. Александр шутил сначала, меня выспрашивал, а потом рассказал о своей жизни. Господи, сколько пережил этот милый и добрый человек! За что злая судьба-злодейка приносит столько несчастий таким сильным и смелым людям! Бедный Саша, сколько он пережил, смерть жены, утрату маленького сына! Александр ещё говорил, глядя прямо перед собой, а по моим щекам текли слёзы! И я ничего не могла с этим поделать!

— …наверно, не надо было это рассказывать, — Александр повернулся ко мне. — Что с тобой, Маша? Ну что ты? Зачем эти слёзы! Сейчас воды принесу.

— Спасибо, Александр Павлович.

Саша уже вернулся от родника, держа воду в сомкнутых ладонях.

— Умойся, Машенька. И прости меня за этот рассказ, просто наболело, трудно такой груз в себе носить… прости, в общем.

— Нет, Александр Павлович! Это вы должны простить меня за эти… за это… — я аж задохнулась.

— Не расстраивайся, Маша. Давай я тебя провожу, — руку протянул, помогая мне встать.

Потом мы долго шли в сторону нашего имения, болтали о разных пустяках. Саша оказался очень интересным рассказчиком, правда, иногда запинался на середине предложения, как бы подбирая слова или мысленно переводя их на русский язык. По крайней мере, я очень надеюсь, что это так и никак не связано с тем, что ему приходится упрощать речь, чтобы я, глупая корова, понимала смысл.

Распрощались с графом где-то за полторы версты до нашей усадьбы. Затем, напомнив, что он практически каждое утро совершает пробежки и я при желании могу к нему присоединиться, и если не побегать, так просто поговорить, развернулся в сторону имения Осташевых и быстро скрылся за поворотом, а я осталась на середине дороги, совершенно не зная, что мне делать.

Глава 6

Если б я знал, во что вляпаюсь, точно бы прикинулся дурачком и не стал бы лезть в эту историю, хотя, если быть честным, было интересно. Жизнь в имении графа Осташева, несмотря на мой ноутбук, который я подзаряжал от автомобильного аккумулятора и двухсотваттного преобразователя, была как-то скучновата после динамики нашего времени. Поэтому когда мы с генералом получили недвусмысленное предложение прибыть в уездный город, я даже обрадовался такому предложению.

Со стороны все выглядело прилично и весьма помпезно. Городничий даже вышел на улицу встречать гостей, показывая таким образом свое расположение и уважение. А вот меня как-то все это стало напрягать. Особенно парочка новых приставов, которые терлись возле дома, изображая усиленное патрулирование. Все вроде как было в порядке и форма такая же, как у тех ребят, что приезжали с городничим в имение Осташева, но наметанный взгляд сразу выловил кое-какие несоответствия. Те, что тогда приезжали, ну точно были простыми служаками, как говорилось — от сохи. Простые, понятные, прозрачные, как охлажденная бутылка водки. Но вот эти уж слишком отличались и при этом свое отличие они старались не афишировать. Их было двое — один, широкоплечий бородатый дядька, лет сорока, с военной выправкой и пудовыми кулаками, зыркал по сторонам исподлобья, четко контролируя ситуацию, ассоциировался у меня с группой силовой поддержки, основная задача которой лбом прошибать стены и крушить супостатов. Но вот второй, молодой, стройный, с фигурой легкоатлета, с ухоженными усами и внимательным оценивающим взглядом, ну никак не смотрелся в форме уездного пристава. Как по мне, офицерские эполеты и несколько боевых орденов ему бы больше подошли. Самое интересное, что он мне напоминал меня самого лет так восемь-десять назад, когда я, амбициозный офицер, перешел в органы военной контрразведки и рыл носом землю, чтоб дать соответствующие показатели.