Музей-заповедник А. С. Пушкина - Владимир Семенович Бозырев

«Вы говорите мне о покровительстве и о дружбе (с Воронцовым. — В. Б.). Это две вещи несовместимые. Я не могу, да и не хочу притязать на дружбу графа Воронцова, еще менее на его покровительство: по-моему, ничто так не бесчестит, как покровительство...

Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу-англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.

Единственное, чего я жажду, это — независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее».

Вскоре поэту пришлось действительно употребить все свое мужество, упорство и несгибаемую веру в достоинство своего поэтического творчества, чтобы не согнуться под новым неожиданным ударом.

Настойчивые просьбы Воронцова побудили власти еще пристальнее присмотреться к независимому поведению поэта, чтобы выискать подходящий повод для нового наказания. И вскоре такой повод был найден: московская полиция перехватила письмо Пушкина к Кюхельбекеру, в котором поэт признавался в атеизме: «Ты хочешь знать, что я делаю — пишу пестрые строфы романтической поэмы — и беру уроки чистого афеизма...»

После этого власти поспешили упрятать вольнолюбивого поэта подальше от общества. «Находящегося в ведомство коллегии иностранных дел коллежского секретаря Пушкина уволить вовсе со службы... выслать в имение его родных, в Псковскую губернию, подчинив его там надзору местных властей» — таково было «высочайшее повеление».

Политический смысл этой меры охарактеризовал в письме к Воронцову от 11 июня 1824 года граф Нессельроде, который, отмечая, что правительство вполне согласно с заключениями Воронцова относительно Пушкина, подчеркивал, что оно, «к сожалению, пришло еще к убеждению, что последний нисколько не отказался от дурных начал, ознаменовавших первое время его публичной деятельности. Доказательством тому может служить препровождаемое при сем письмо Пушкина, которое обратило внимание московской полиции по толкам, им возбужденным. По всем этим причинам правительство приняло решение исключить Пушкина из списка чиновников министерства иностранных дел с объяснением, что мера эта вызвана его беспутством, и чтобы не оставить молодого человека вовсе без всякого присмотра и тем не подать ему средств свободно распространять свои губительные начала, которые под конец вызвали бы на него строжайшую кару закона, правительство повелевает, не ограничиваясь отставкой, выслать Пушкина в имение его родных, в Псковскую губернию, подчинить его там надзору местных властей и приступить к исполнению этого решения немедленно, приняв на счет казны издержки его путешествия до Пскова».

Для Пушкина был составлен специальный маршрут следования из Одессы в село Михайловское, пролегавший в стороне от Киева и тех мест, где, по мнению властей, могли произойти нежелательные встречи поэта с той дворянской молодежью, у которой его свободолюбивая поэзия вызывала доброжелательный отзыв.

В целях предосторожности Пушкина должен был сопровождать до Михайловского надежный чиновник, однако от такого «опекуна» он избавился, дав начальству следующую подписку: «Нижеподписавшийся сим обязывается по данному от г. одесского градоначальника маршруту без замедления отправиться из Одессы к месту назначения в губернский город Псков, не останавливаясь нигде по своему произволу, а по прибытии в Псков явиться лично к г. гражданскому губернатору. Одесса, июля 29 дня 1824».

А через два дня, 31 июля, поэт, получив от властей на прогоны 389 руб. 4 коп. (сохранилась расписка Пушкина в получении этой суммы), вместе с дядькой своим Никитой Козловым покинул «пыльную Одессу», где

...все Европой дышит, веет,

Все блещет югом и пестреет

Разнообразностью живой.

(«Евгений Онегин»)

и отправился в «глушь лесов сосновых», в село Михайловское.

Стремясь как можно больше унизить человеческое достоинство поэта, власти не предъявили ему каких-либо конкретных обвинений, и он не знал о причинах новой кары. Ему приходилось строить на этот счет лишь догадки. Об этом писал И. И. Пущин в своих воспоминаниях: «Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню; он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности; думал даже, что тут могли действовать некоторые смелые его бумаги по службе, эпиграммы на управление и неосторожные частые его разговоры о религии».

Пушкин приехал в Михайловское 9 августа 1824 года, миновав Псков, куда он, согласно предписанию, должен был явиться к губернатору. В том же месяце поэта затребовали в Псков, где губернатор взял с него подписку о том, что он обязуется «жить безотлучно в поместье родителя своего, вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочинениями и суждениями, предосудительными и вредными общественной жизни, и не распространять оных никуда».

Новая ссылка была для Пушкина тяжелым наказанием, это сразу же почувствовали и его друзья. Так, П. А. Вяземский в письме А. И. Тургеневу 13 августа 1824 года писал:

«Как можно такими крутыми мерами поддразнивать и вызывать отчаяние человека! Кто творец этого бесчеловеческого убийства? Или не убийство — заточить пылкого юношу в деревне русской?.. Неужели в столицах нет людей, более виновных Пушкина? Сколько вижу из них обрызганных грязью и кровью!.. Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси? Должно точно быть богатырем духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина. В его лета, с его душою, которая также кипучая бездна огня... нельзя надеяться, чтобы одно занятие, одна деятельность мыслей удовлетворила бы его... Признаюсь, я не иначе смотрю на ссылку, как на смертельный удар, что нанесли ему».

Сосланный в глухую деревню на неопределенный срок, оторванный от друзей, от общества, отданный под унизительный надзор местных полицейских и духовных властей, поэт чувствовал себя в первые недели ссылки как в тюрьме.

Тяжесть положения усугублялась еще одним обстоятельством. Местные власти в лице представителя Опочецкого уездного дворянства А. Н. Пещурова, во исполнение предписания вышестоящего начальства, стали искать человека, который осуществлял бы надзор за поведением ссыльного поэта. Когда несколько кандидатов по разным причинам не подошли, то Пещуров предложил выполнять эту обязанность отцу поэта, Сергею Львовичу, находившемуся в то время в Михайловском со всей семьей. Прибалтийский генерал-губернатор маркиз Паулуччи, узнав об этой кандидатуре, распорядился о том, что, «если статский советник Пушкин (отец поэта. — В. Б.) даст подписку, что будет иметь неослабный надзор за поступками и поведением сына, то в сем случае последний может остаться под присмотром своего отца без избрания особого к такому надзору дворянина, — тем более, что отец Пушкина есть из числа добронравнейших и честнейших людей».

Отец,