Сын боярский. Победы фельдъегеря - Юрий Корчевский

– Быстро на ушкуй, пока не прибили!

Хоть и пьян был Спиридон, но приказ Алексея, подкреплённый пинком, понял. Выписывая зигзаги, он почти побежал к ушкую.

А оттуда, выслушав добравшегося Тихона, уже бежал здоровяк Иван. Вдвоём с Алексеем они разбросали по сторонам дерущихся.

Иван схватил под мышки Никиту и Егора и потащил их к судну. Ухватив за локоть упиравшегося Прохора, Алексей также потащил его к ушкую.

– Иди же быстрее! Если набегут корабельщики с других судов, нам всем крепко достанется. Какая муха вас укусила, чего вы в драку полезли?

Прохор долго думал.

– А чёрт его знает?! Наверное, они кого-то из наших обидели.

– Пить меньше надо.

– Медовуха забористой оказалась. По кувшинчику на брата всего и выпили.

На ушкуе все пятеро горячились и шумно выясняли, из-за чего разгорелась драка, но тут вовремя заявился Корней.

– Что за шум, а драки нет?

Алексей коротко доложил о случившемся.

– Надо менять стоянку. К ночи корабельщики очухаются и могут прийти выяснять отношения.

Трезвыми были Иван, Алексей да сам Корней – они и вывели ушкуй на стремнину, подняли парус и вскоре причалили уже на окраине Москвы.

– Говаривал ведь я вам, бестолочи, не пейте в чужом городе!

Корней опускал голову пьяницы в воду и держал её там до тех пор, пока ушкуйник не начинал сучить ногами, едва ли не захлёбываясь. И так он поступил со всеми пятью ушкуйниками. Зато протрезвели они быстро.

– Повторится ещё раз – разгоню! – ругался кормчий.

Вид у всей пятёрки был помятый. У кого фингал наливался багровым, у кого распухали разбитые губы, кто-то осторожно ощупывал саднящие скулы.

– Эх, голытьба помойная, на кого вы похожи? Как домой-то явитесь?

Один Тихон попытался оправдаться:

– Они первыми задираться стали.

– Вот и ушли бы, не доводили бы до драки!

– Так говорить стали бы, что новгородцы струсили.

Кормчий только головой покачал.

После ночёвки отправились в путь без обычного завтрака. На набережной костёр не разведёшь, а постоялых дворов, где можно было бы купить что-нибудь съестное, поблизости не наблюдалось.

За вёслами похмелье быстро выветрилось. Небольшая заминка случилась у Волока Ламского – и снова за вёсла.

В этих краях Алексей ещё не был.

Через три дня они добрались до Ладоги. Алексей сначала принял озеро за море – ведь вода до горизонта.

– Балтика? – спросил он Тихона.

– Ты что? Озеро. Однако в непогоду штормит славно, волна не меньше морской. Сколь уж тут судов сгинуло – ужас!

– Далеко ли до Новгорода?

– Два дня – и мы дома.

Ну, это они дома, у родного очага, среди семьи. Дом – этот тот якорь, который держит мысли торговца или путешественника в родимой сторонке. А для Алексея здесь всё чужое. Одно слово – безродный, ведь никого у него тут нет.

Из Ладоги они повернули налево, в Волхов. Тут пришлось идти против течения.

Наконец Корней воскликнул:

– Святую Софию вижу!

Он встал на корме и, глядя на купола величественного храма, истово перекрестился.

Гребцы бросили вёсла и повернулись. Вдали светился золотом купол главного новгородского храма.

И откуда только силы взялись? Они принялись грести с удвоенной энергией, и через пару часов причалили. Кормчий бросил денежку человеку, стоявшему на пристани.

– Всё, парни, теперь отдыхаем. Даю седмицу.

Парни разобрали узлы с личными вещами и сошли на дощатый помост.

Алексей замешкался: ему-то куда идти?

Кормчий взял его за локоть:

– Пойдём, хороший постоялый двор покажу. И недорого, и кормят вкусно. Понадобишься – сам найду.

Пока шли, Корней сказал:

– Я недалеко от немецкого двора живу, за церковью Святого Петра – третий дом от угла. В гости бы пригласил, да у меня мал-мала, полный дом. Оба сына женаты с семьями у меня.

На грубо нарисованной вывеске постоялого двора красовалась рыбина.

– Корюшка. Рыбёшка мелкая, да вкусная, – со знанием дела сказал Корней. – Тебе сюда.

Вечер и ночь Алексей провёл в комнате, отоспался и утром, после завтрака, направился в город.

Великий Новгород стоило осмотреть. Город старый, богатый, самостоятельный. С XII века в нём существовали иноземные дворы: Немецкий и Готский – крупнейшие конторы-фактории Ганзы, немецкого союза городов, ведущих торговлю. В состав Ганзы входило более 70 крупных и 130 мелких городов, столицей Ганзы являлся Любек.

Через Новгород шли на Русь цветные металлы – медь и бронза, ткани, золото и серебро, которые на Руси не добывали. А вывозила Ганза меха, пеньку, лён, воск и мёд. Немцы ходили на кораблях под Готландским флагом.

К сожалению, вольница новгородская и торговля с иноземцами закончились в 1478 году, когда Иван Грозный, поверив подмётным письмам о якобы желании новгородцев перейти «под руку» Литве, напал на город. Многие новгородцы, даже невинные женщины и дети, были убиты, храмы осквернены, а немцы изгнаны из города.

Новгород был один из немногих городов Руси, где женщины были равны в правах с мужчинами, население в значительной части было грамотным – без этого как вести дела? Высшим органом, принимавшим важнейшие решения, было Народное вече, а в повседневной жизни городом управляли посадники. И невиданное на Руси дело: городом, в числе избранных, управляла Марфа-посадница! И это в то время, когда во всех остальных городах женщина не могла управлять лавкой. Иметь её могла, но торговать и заключать сделки мог только мужчина. Потому вольность новгородская, независимость его от бояр и великих князей поперёк горла Москве стояла, как соринка в глазу о себе напоминала.

Видеть женщин в торговых лавках Алексею было непривычно. Было их меньшинство, но торговые дела они вели бойко, покупателей зазывали на все лады.

Алексей выбрал себе кафтан – по ночам на улице было прохладно. Не сказать, что он мёрз, но неуютно, некомфортно было. Он приглядел себе по размеру кафтан зелёного цвета, английского сукна. Сторговался, купил, но уходить не торопился – глаза разбегались от обилия товаров. Выбор был значительно больше, чем в Москве: ножи боевые и обеденные – английской шеффилдской или шведской стали, сабли, косы, замки, гвозди. А следующим рядом – сукно на любой вкус и цвет. Тут и плотное немецкое, и шерстяное английское, и шёлк китайский, и совсем невесомая, прочти прозрачная персидская ткань.

И кожаными изделиями любоваться можно: пояса, сумки, кошельки, туфли и сапоги, сбруя – на любой цвет и стоимость.

Отдельно, в углу торга – златокузнецы, как называли в России ювелиров. Кольца, перстни, ожерелья, браслеты, броши, шкатулки – из золота, серебра или с самоцветами. Состоятельный покупатель для себя или для женщины мог найти всё.

А меховые изделия? Глаз не оторвёшь от шапок, шуб, полушубков. Меха и покрой – на выбор: от соболя и горностая до зайца.

А дальше шли ряды, где торговали на бочки мёдом и воском.

Ещё дальше травники сидели, товар свой похваливали.

И уж в конце самом – живой товар: лошади, коровы, свиньи. Товар мычал, блеял, ржал, визжал и кукарекал.

И торг велик, за день не обойдёшь.

Алексею спешить было некуда, и он, не торопясь, разглядывал товар, приценивался. Однако часам к четырём он устал, в глазах рябило от обилия товаров. Кое-что понравилось, но денег купить не было. В калите звенела мелочь, но это были последние деньги, и сколько ему ещё жить на них – неизвестно.

На постоялый двор он вернулся, полный впечатлений, поел и лёг спать.

А утром раздался стук в дверь.

Как был, в одном исподнем, Алексей подскочил и бросился открывать.

На пороге стоял Корней, и во весь рот его сияла улыбка.

– Я к тебе, здравствуй.

– Заходи, садись. Может, я оденусь да спустимся вниз, потрапезничаем?

– Некогда. Ты как смотришь, если завтра выйдем?

Алексею было всё равно, куда и зачем.

– Куда приходить?

– С утречка, на причал. Ушкуй где стоит, помнишь?

– Конечно.

– Ну, я побежал, дел много. Харчей надо взять да всех парней обойти, известить.

Алексея внезапный приход Корнея обрадовал. Лучше делом заняться, чем бока отлёживать да проедаться. Были бы в Новгороде знакомые или друзья – тогда другое дело.

Утром, после плотного завтрака, Алексей подошёл к причалу.

Корней уже был тут, заканчивал с Иваном погрузку каких-то мешков.

– Доброе утро, – поприветствовал их Алексей.

– Вовремя, – оглянулся на звук его голоса Корней. – Сейчас парни подойдут – и отходим.

Все сразу и заявились. Отчалили, не медля. Течение само несло ушкуй вниз, к Ладоге. Однако когда город скрылся из виду, кормчий причалил к берегу.

– Подождём, мы первые.

В течение получаса к ним подошли ещё три ушкуя, на каждом – по десятку мужиков.