Крушение - Евсей Баренбойм

Первой задолго до назначенного часа появлялась Грейс. Завидев вдали на скользкой от дождей тропинке высокую фигуру Соколова, она пряталась за деревьями и стояла там, закрыв глаза, слушая, как все громче становятся его хлюпающие по грязи шаги и как с каждым шагом все громче стучит ее сердце. Затем его сильные руки обхватывали ее талию, приподнимали над землей, поворачивали к себе. Она прижималась лицом к его пахнущей сыростью и табаком канадке, обнимала за шею. Так они застывали молча на несколько минут, будто кто-то со стороны крикнул им: «Замри!». Затем он осторожно ставил ее на землю. Если шел дождь, она спрашивала:

— Пойдем в кино, Сергей?

— А что идет? — интересовался он.

— Какая есть разница? — с легкой укоризной в голосе спрашивала она.

— Чем хуже картина, тем лучше. В зале будет совсем мало народу.

— Да, да, — смеялась Грейс. — Надо ходить самый плохой фильм. Хотя они все плохие.

Соколов старался не думать о том, что будет, когда прилетят, наконец, долгожданные «Каталины», что говорят о нем товарищи, догадываясь о причинах его вечерних отлучек. И вдруг сегодня, когда они вышли из кинотеатра и, спрятавшись за каким-то забором, стояли, тесно прильнув друг к другу, и никак не могли расстаться, Грейс сказала:

— Отпусти меня, Сергей, я должна тебе что-то… — она заметно волновалась и поэтому с еще большим трудом подбирала русские слова, — говорить очень… самое… — она произносила слова медленно, глядя прямо на высокий деревянный забор, и вдруг выпалила: — Возьми меня в Россия. Я буду очень любить тебя. И родить целую кучу бэби.

Голос ее задрожал, но она посмотрела на него и улыбнулась.

Все эти дни Соколов мучительно старался поменьше думать о Грейс. Умом он понимал, что сейчас, в разгар войны, в чужой стране, куда его прислали с единственной целью быстрее получить и перегнать на родину самолеты, совсем не время и не место для любви. Что для него, командира спецкоманды, она втройне недопустима. Ведь он лично отвечает за то, чтобы ни у одного его подчиненного здесь не было никаких связей с местными женщинами. И все же, несмотря на все это, он чувствовал, что Грейс занимает все больше и больше места в его сердце и что он не может не думать о ней и не встречаться с нею. Посреди тьмы дел, забот и занятий, которыми до отказа были заполнены дни, он неожиданно вспоминал ее улыбку, лежащие на груди под канадкой ее руки с длинными пальцами, ее глаза, удивительно живые и выразительные. Такие глаза были у его сестры, и мама называла ее ласково «чистоглазик».

И возвращаясь по утрам от полковника Уайта, он замедлял шаги в коридоре штаба и ждал, пока отворится дверь, и Грейс, будто случайно, выйдет навстречу.

— Доброе утро, мисс, — говорил Соколов.

— Доброе утро, Сергей, — отвечала она. — Я сегодня тебя видел во сне.

— В виде черта?

— Нет, в виде ангела, — серьезно отвечала она. — С двумя крылышками.

В этот момент обычно в коридоре появлялся кто-то из любопытных и Соколов уходил. Ему казалось, что за яркой красотой девушки скрывается натура цельная и чистая, доброе сердце. Но жениться на ней и увезти с собой… Он прекрасно понимал, что этого сделать не сможет.

— Это невозможно, Грейс, — заговорил он. — Абсолютно невозможно.

— Но почему? — не понимала она и недоверчиво смотрела на Соколова. — Ты меня не любишь?

— Не в этом дело.

— А в чем? Я считала, что ты такой храбрый и сможешь все, если захочешь.

— Далеко не все. — Он вздохнул, думая как объяснить Грейс, что браки советских людей с иностранцами запрещены законом. — Ты подданная США, а я русский, — продолжал он. — И, чтобы уехать отсюда, тебе нужен заграничный паспорт, разрешение ваших и наших властей и преодоление кучи всевозможных формальностей, о которых ты не имеешь ни малейшего представления.

— Ну, а если бы мог, то взял бы? — Грейс испытующе посмотрела ему в глаза.

— Если бы мог — взял, — твердо сказал он. — Но, повторяю, это совершенно исключено. И нам не следует с тобой больше тратить время на эти разговоры.

Несколько минут она стояла задумавшись, держа в руке погасшую сигарету, потом странно усмехнулась, спросила:

— Признайся, Сергей, тебе не хотелось, чтобы Грейс совершила поступок, который удивил бы всех-всех.

— Какой именно?

— Нет, я не скажу тебе до тех пор, пока не услышу, как ты любишь меня. — Она посмотрела на него.

Соколов молчал. Внезапно Грейс увидела, как что-то дрогнуло в его замкнутом лице.

— Я не умею говорить так, как это нравится женщинам, — произнес он. — Скажу тебе только, что ты удивительная девушка. Я таких никогда не встречал. И, наверно, не встречу.

Грейс неожиданно прижалась к нему, потом отстранилась, чиркнула зажигалкой, спросила, снова переходя на «вы»:

— А за что вы меня полюбил?

— За что? Странный вопрос. Благодаря недостаткам можно нравиться даже больше, чем благодаря достоинствам, — он улыбнулся. — Помнишь, что именно за добродетели Байрон оставил свою жену? Он называл ее «королевой параллелограммов».

— Нет, мистер Соколов, сегодня вы окончательно растрогает меня до слез.

Перед полетом в Фербенкс весь состав спецкоманды получил обстоятельный инструктаж в Архангельске: «Вы летите хотя и в союзное, но империалистическое государство. В стране немало антисоветски настроенных людей, всяческого белогвардейского сброда, агентов врага. Поэтому следует избегать близкого общения с местным населением, так как среди них могут оказаться специально подосланные шпионы и провокаторы. Все военнослужащие, изобличенные в пьянстве или связях с местными женщинами, подлежат немедленному возвращению на родину. О таких фактах старший команды должен немедленно докладывать нашему представителю в Вашингтоне».

И вот он первым стал нарушителем этого запрета. Как хорошо пахнет свежескошенным сеном от ее волос, как часто бьется тоненькая жилка на ее смуглой нежной шее.

— Хелло, мистер Соколов, — говорит она, не поднимая головы от его груди. — Я вас… — Грейс долго подбирает нужное слово: — презираю.

Он смеется.

— А что, снова не так говорила? Я тебя обожаю.

На следующий день, днем, пять предназначенных для отправки в Советский Союз новеньких «Каталин» совершили посадку на реке Танана. Полковник Уайт торжествовал.

— Как это у вас, русских, говорят: «Тише будешь, дальше уедешь»? — смеялся он. — Немножечко терпений, и все ол раит.

Теперь с рассвета до позднего вечера вся спецкоманда занималась подготовкой к предстоящему полету домой. Уточнялись прогнозы погоды на трассе, прокладка, оформлялись документы, проверялись двигатели, приборы, вооружение. Уставали так, что к вечеру едва добирались до гостиницы и валились на койки, будто подкошенные.

За эти дни Соколову еще несколько раз удалось ненадолго встретиться с Грейс. Сейчас вместо пустых и неуютных залов кинотеатров они облюбовали тот самый крохотный бар на окраине Фербенкса и, спрятавшись в темном углу за пыльной и смешной здесь в краю Вечного Холода чахлой пальмой, сидели тесно прижавшись друг к другу. В последний перед отлетом вечер Грейс пришла особенно красивая и нарядная: в маленьких серебряных туфельках на тонком каблуке, в ярко-красном платье. Завидев ее, хозяин бара старый толстый Билл несколько раз зажмурился, будто не веря, что в его заведении могла появиться такая красавица. Потом, ни слова не говоря, взял их за руки, завел в свою комнату и ушел, плотно прикрыв дверь. На столе стояло вино и холодный ужин.

— Я тебя люблю, — сказал Соколов, чувствуя, какой странно глухой у него голос, и смущаясь от этих слов, которых не говорил еще никогда в жизни, даже бывшей жене. — Но не будем обманывать самих себя. Не быть нам никогда мужем и женой. Обстоятельства сильнее нас. И к тому же война, а я летчик.

Он умолк, ожидая, что сейчас она возразит ему, справедливо скажет, что любовь сильнее обстоятельств и за нее нужно бороться. Но, странное дело, она не произнесла ни слова. Только лежала рядом и непрерывно курила.

В ту ночь Соколов вернулся очень поздно и все оставшиеся до подъема часы не сомкнул глаз. Он лежал на койке, не раздеваясь, положив руки за голову, и смотрел в потолок. Узенький пробившийся сквозь штору лучик света высветил желтоватый, давно немытый плафон, сбегающую вниз к окну трещину на штукатурке. Он думал о том, что завтра он улетит и никогда больше не увидит Грейс. От этих мыслей в груди возникала странная гулкая пустота и хотелось закрыть глаза и думать, что это просто дурной сон и неправда.

Утром американские летчики помогли загрузить последнее имущество — одежду и продовольствие. В двенадцатом часу дня, провожаемые почти всем персоналом авиабазы пять серебристо-белых «Каталин» поднялись в воздух, сделали прощальный круг над Фербенксом и легли курсом на мыс Барроу, Восточно-Сибирское море и дальше на запад, к себе в Мурманск. Всего предстояло пролететь более двух с половиной тысяч километров.