Ничей ее монстр (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

— Готов поклясться, что ты сейчас закрыла глаза, — и снова захохотал. — как и все трусливые идиотки, которые приходили сюда до тебя и пытались умничать. Но ты превзошла всех. Мне даже стало интересно. Впервые. Давай, не будь предсказуемой. Удиви меня.

И я тут же распахнула глаза, чтобы вздрогнуть и сдержать стон, застрявший в пересохшем горле. Стоит посередине комнаты в расстегнутой мятой рубашке, не заправленной в штаны, и босиком. Такой сильный и слабый одновременно. Такой не похожий на себя и в тоже время это ведь он… Просто изломанный, битый, израненный. Это было дикое мгновение. Сумасшедшее. Мгновение, когда мне захотелось заорать и броситься к нему, обхватить сильную шею дрожащими руками, спрятать лицо у него на груди, втянуть знакомый запах тела, прижаться губами к пульсирующей жилке возле уха. Как я истосковалась, как я дико соскучилась по нему, как невыносимо было быть вдали от него все это время и… ненавидеть его. Ненавидеть изо дня в день так сильно, а потом ощутить, как эта ненависть разбилась вдребезги. Задержала дыхание рассматривая лицо Захара… Нет, он почти не изменился. Только стало намного больше седых волос на висках, они серебрились в бороде, между бровей пролегла глубокая складка… С ужасом посмотрела ему в глаза и… замерла. Нет, у него не было изуродованных глаз, опущенных век, бельма, или страшных зрачков. Это были все те же волчьи глаза. Огромные, с тяжелыми веками, длинными ресницами. Светлые до невозможности и холодные, как арктические льды. Я бы может и не догадалась, что он слепой если бы не взгляд. Он проходил сквозь пространство. Он смотрел куда-то вне измерения и вне законов природы. Взгляд, которого на самом деле нет. Я никогда раньше не видела слепых людей и оказывается это жутко понимать, что человек смотрит не на тебя, а сквозь тебя.

И на виске из-под волос виднеется тонкий шрам, спускающийся к уголку левого глаза, задевая висок и прячется в бороде. Засаднило шубы от желания прижаться к этому шраму губами. Боже! Неужели когда-то я имела на это право. Когда-то я могла целовать его лицо, трогать своими губами его полную нижнюю губу и сходить с ума от этой вседозволенности.

Но как же он красив даже с этим шрамом, заросший с этим пустым взглядом и бледным лицом. Все тот же лоск, тот же налет ничем не стираемого аристократизма. Гордость в повороте головы, осанке, вздернутом вверх подбородке. Он похож на раненого волка, загнанного в ловушку, волка, которого искалечили, но не убили и теперь он готов порвать каждого, кто пытается проникнуть на его территорию.

Осмотрелась вокруг — дикий хаос. Немыслимый бардак. Все перевернуто, свалено в кучу. Вещи клубком валяются в кресле. И я вдруг отчетливо понимаю, что в это логово никто и никогда не входил. Здесь не убирали. Он не впускал.

— Насмотрелась? Удовлетворила больное любопытство? Теперь давай — выметайся. Спектакль окончен.

— У вас помятая рубашка.

Не знаю зачем я это сказала. Оно вырвалось само. Наверное, потому что раньше на его рубашке нельзя было найти ни единой складки.

— Что? — он скривился, словно не расслышал меня.

— У вас помятая рубашка. Ее надо погладить.

— Какая разница? Разве это кто-то видит?

Пожал плечами и нащупал пуговицы пальцами. От этих движений, когда руки ищут — у меня перехватило дыхание и сильно сжалось сердце. Захотелось рвануть к нему, застегнуть самой.

— Я вас вижу. Ваши слуги видят. Ваша охрана. Они ведь знали вас совсем другим.

— Откуда ты знаешь, каким они меня знали? Мне плевать, что вы все видите. Я не вижу! И мне насрать, что эта рубашка помятая. Хочешь поменяться со мной глазами? Так для общего развития?

Его голос по-прежнему внушал мне ужас. Как и раньше. Он умел им заставить вибрировать каждый нерв.

— Видела… читала… Про вас. Раньше у вас на рубашке не было ни единой морщинки, а на пиджаке ни одной пылинки.

Я сделала шаг к нему навстречу скорее невольно.

— Насчет глаз… Если бы это было возможно я бы поменялась. Но не для того, чтобы понять вас, а для того, чтобы вы увидели себя сейчас моими глазами.

— И чтоб я увидел?

— Босого жалкого мужика, в расстегнутой мятой рубашке посреди бардака, в котором черт ногу сломит.

— Как ты сказала? Жалкого?

Сделал шаг ко мне, и я тут же попятилась назад.

— Я… я могу погладить вашу рубашку.

Он сжал кулаки и двинулся на меня с таким видом словно сейчас разорвет на куски. Только взгляд полный ненависти… жутко направлен в сторону. И от этого мне самой хочется закричать.

— Ты можешь пойти вон с этой комнаты и больше никогда сюда не входить, ты можешь засунуть. все что ты видела в свой мелкий и любопытный зад, ты можешь вынести свою наглость на хрен за пределы этой комнаты. Потому что ты здесь ничто и никто.

Он наступал на меня, а я все пятилась и пятилась назад, пока не вывалилась за порог, чуть не упав навзничь на спину.

— Это трусость прятаться от себя самого в темноте! Это легче всего!

Выпалила дрожащим голосом.

— Убирайся! Не то я за себя не отвечаю! Я тебя… раздавлю голыми руками, как букашку. Чтоб не смела ко мне приближаться!

Зарычал так, что у меня уши заложило и дверь захлопнулась прямо перед носом. Какое-то время я стояла и смотрела на нее, не моргая. Потом попятилась спиной к лестнице, чуть не упала с нее, ухватилась за перила и вдруг услышала голос позади себя:

— Ты продержалась дольше всех.

Я резко обернулась и увидела молодую женщину в белом переднике.

— Я на кухне работаю. Утром приношу Макару Свиридовичу завтрак. Вначале пришла на работу к нему, — кивнула на дверь, — , как и ты, … Но меня хватило ровно на две минуты. Он жуткий… он настоящий монстр. Я даже мимо его комнаты проходить боюсь. Если б не Раиса бежала б отсюда без оглядки, но она пристроила меня на кухню. Я — Валя.

— Се… Таня.

— Рада знакомству. Мне пора. Мне по дому ходить нельзя. Если что забегай на кухню. Угощу булочками. Ты держись… если что поплачься Раисе. Она добрая. Что-то придумает.

Валя пошла вниз по лестнице, а я все еще стояла в ступоре и смотрела на двери.

А перед глазами снова его лицо со шрамом и с этим взглядом… загнанного зверя. Зверя, который никому не нужен… никому, кроме меня. Никуда я не уеду. Пусть орет, злится, психует. Я никуда не уйду. Я выдержу эти три дня и останусь здесь работать. Быстро сбежала по лестнице и догнала Валю

— Что он ест на завтрак?

— Кто?

— Он, — я тоже кивнула на верхние этажи.

— Ааа, Монстр? Никто не знает. Сегодня может съесть одно, завтра другое, послезавтра третье. А может все вышвырнуть в коридор вместе с подносом. Тут не угадаешь.

Она закатила глаза и скорчила гримасу.

— Хорошо… я поняла. Я сама приготовлю ему завтрак. Где кухня?

ГЛАВА 11

И снова по ступеням вверх, сжимая руками поднос и понимая, что я не просто нервничаю, от моих нервов чашка позвякивает и блюдце прыгает. Ступенька за ступенькой, набирая побольше воздуха в легкие. Я приготовила то самое блюдо, которое он готовил мне в самые счастливые времена наших отношений. Если то кратковременное можно так назвать… Для меня это было отношениями, а для него развлечением. Если я вообще «была» для него и не стерлась как пылинка из его памяти.

«— Почему гренки не ешь?

Смотрит голодным взглядом, а сам пальцами сжимает кусок прожаренного хлеба. На нем рубашка с закатанными рукавами и штаны. Он босиком. Всегда любил ходить босиком. Стоит у плиты и что-то готовит с таким видом… с таким видом, словно творит нечто самое эротичное, что только можно себе представить. Даже лопатка в его руках выглядит безумно сексуально. И эти руки с жгуьами вен, убегающих под широко закатанные рукава… и часы. Ммммм… эти часы на широком запястье сводили с ума.

— Они с чесноком. Я буду… я буду неприятно пахнуть. Это не сексуально. Ооох…

Зажал между зубами гренку и подхватив меня усадил на стол, задрал на мне футболку вверх, к самому подбородок, обнажая грудь. Осматривая ее с таким видом, словно сейчас сожрет и вызывая во мне желание громко попросить чтоб сожрал.