Опера доктора Дулиттла - Хью Лофтинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ужасно придирчивый этот доктор Дулиттл», — думал про себя художник. Откуда же ему было знать, что придирчивой Была маленькая, незаметная пичуга, сидевшая на плече у доктора.
Прилетели корольки и тоже начали репетировать. Они играли роль проголодавшихся птенцов, поэтому репетиции им очень нравились. Еще бы — они сидели в гнезде, открывали клюв и жалобно пищали, а другие птицы, игравшие роль родителей, кормили их крошками.
По утрам корольки просыпались, сонно потягивались и говорили:
— А не пора ли нам порепетировать, что-то я проголодался.
Иногда птицы, собравшись вместе, начинали чирикать и сплетничать и поднимали такой шум, что работа шла из рук вон плохо. Тогда доктору приходилось рассаживать всех по разным углам и репетировать с каждым в отдельности. Но дело все-таки шло на лад, птицы из кожи вон лезли, чтобы угодить доктору, и скоро уже знали свои роли назубок.
Поначалу Джон Дулиттл хотел сшить театральные костюмы всем актерам. Но нарядить маленьких птиц в человеческие одежды очень трудно, поэтому он велел Теодоре сшить костюмы только для фламинго и пеликанов.
Пеликаны изображали моряков, а фламинго — дам, плывущих на корабле. Пеликанам сшили матросские курточки, а на головы надели береты, фламинго разгуливали по сценё в розовых кисейных платьицах и держали в крыльях зонтики. Да-да, самые настоящие зонтики, только маленькие. Их заказали в мастерской, которая снабжала зонтиками все высшее общество Лондона.
Госпожа Магг старалась вовсю. Она была хорошая рукодельница, а иголкой с ниткой орудовала не хуже, чем иные — ложкой, и костюмы получились на славу.
Горлопан продолжал репетировать с пеликанами. Теперь их следовало научить морской походке — вразвалку. С дамами-фламинго хлопот было меньше, они и так вышагивали гордо и изящно.
Как-то вечером доктор Дулиттл собрал артистов и спросил:
— Послушайте, у нас уже почти все готово, но до сих пор нет оркестра. Я знаю, что вы, птицы, можете петь и без музыки, но у людей свои привычки. Какие инструменты мы отберем в свой оркестр?
— Я еще не думала, что мы возьмем в оркестр, — ответила Пипинелла, — но твердо знаю, уж никак не скрипку И флейту. Сами по себе, может быть, они звучат и неплохо, но для птичьих песен не годятся. Нам нужен однообразный ровный звук, чтобы на его фоне переливались наши голоса.
— А не подойдет ли вам рояль? — спросила белая мышь. Она когда-то вместе со всем своим семейством жила в рояле и поэтому считала себя большим знатоком музыки. — Я прекрасно разбираюсь в этом инструменте. Лучше всех — рояли старой немецкой работы, например, рояли Штейнмеца. Но и английские рояли Уилкинсона тоже неплохи. У них молоточки обтянуты толстой мягкой кожей, которая годится для гнезда…
Белая мышь еще долго рассуждала бы о преимуществах одних роялей перед другими, но Джон Дулиттл остановил ее.
— Погоди, — сказал он ей, — мы же говорим не о роялях под жилье, а о роялях для музыки!
— Для музыки? — ужаснулась белая мышь. — Нет, для музыки рояли не годятся. Еще в те времена, когда вы, господин доктор, лечили людей, один из ваших пациентов заиграл на рояле, в котором жила вся моя семья. Боже! Что это было! Мои малютки чуть не оглохли.
— Мне очень нравится, как тихо и мерно стучит швейная машинка госпожи Магг, — сказала Пипинелла. — Под такие звуки очень приятно петь.
— Вот и хорошо, — обрадовался Джон Дулиттл, — один инструмент мы нашли. Что еще?
— Нам еще понадобится, — продолжала канарейка, — ремень для правки бритв. Он будет сопровождать дуэт во втором акте, там, где я пою с моей подругой в парикмахерской на пароходе.
— Вот у нас уже два инструмента, — сказал доктор. — На швейной машинке сыграет сама госпожа Магг, а бритву о ремень будет точить один из братьев Пинто.
— Было бы также неплохо найти несколько колокольчиков, чтобы они позвякивали в начале второго акта. Там я пою песню о почтовой карете, и вот она подъезжает. Сначала бубенчики звенят тихо, словно издалека, потом все громче и громче.
— Что же, — проговорил доктор, — колокольчики мы найдем и посадим за них мальчишку.
— Мальчишку? — вскрикнула Пипинелла. — Ни в коем случае! Эти сорванцы ради шалости могут испортить нам все представление. Лучше попросить клоуна Хоупа.
— Так и быть, попросим господина Хоупа, — согласился Джон Дулиттл. — А как у нас обстоят дела с «Любовной песней зябликов»? Какой инструмент будет сопровождать ее?
— Никакой, — ответил зяблик, играющий роль возлюбленного Пипинеллы. — Эта песня настолько нежная и тихая, что любые другие звуки заглушат ее. Я даже боюсь, что публика в зале будет переговариваться, и тогда песня не будет слышна.
— Не тревожься, — успокоил зяблика доктор, — в программке я попрошу публику вести себя как можно тише.
— А еще, господин доктор, — добавила Пипинелла, — нам понадобится садовая лейка с водой. Когда из нее льется вода, это похоже на журчание ручья. А там, где мой любимый улетает за море и оставляет меня одну, вода должна литься капля за каплей, словно идет дождь.
— Замечательно, — сказал Джон Дулиттл, — теперь оркестр у нас готов. Правда, такого оркестра еще не бывало, и я боюсь, что публика не поймет нашу музыку. Но отступать уже поздно.
Глава 6. Пипинелла исчезла!
Подготовка к представлению шла полным ходом. И вдруг, когда до назначенного срока оставалось всего три дня, на доктора и его артистов неприятности посыпались одна за другой.
Сначала заболел один дрозд. Он кашлял, чихал, у него болело горло. Даже знаменитая микстура доктора Дулиттла не помогала. Потом заболели и другие дрозды. Как ни старался Джон Дулиттл, вылечить их не удавалось, дрозды не могли петь, а только беспомощно сипели. Болезнь распространялась как пожар в лесу в засушливое лето.
Джон Дулиттл боялся, что от дроздов заразятся и другие птицы и тогда представление сорвется. Он пришел к больным и сказал им:
— Друзья, я не смогу вас вылечить. Никакие микстуры и порошки вам не помогут, дело в том, что причина вашей болезни — грязный лондонский воздух. Вам надо вернуться в поля и леса, и там вы быстро выздоровеете.
Дроздам было жаль бросать доктора, но что им оставалось делать?
Стая дроздов улетела, а Джон Дулиттл принялся ломать голову над тем, кем заменить хор дроздов в опере. Выручил Горлопан.
— Господин доктор, — предложил он, — а почему бы вам не ввести в вашу оперу хор воробьев? Да, мы не такие нарядные, но выступим на сцене ничуть не хуже.
— А что, — согласился доктор, — это мысль. Только это будет комический хор.
Пришлось на ходу переделывать оперу. Теперь в четвертом акте пеликаны-матросы сходили на берег и важно расхаживали, а воробьи играли мальчишек-сорванцов, которые насмехаются над подгулявшими моряками. Может быть, от такой замены опера и не стала лучше, но уж хуже она точно не стала.
До премьеры оставалось всего два дня, как вдруг к доктору влетел зяблик и закричал:
— Пипинелла исчезла!
Доктор переполошился:
— Где она? Кто ее видел последним? Куда она могла улететь?
Единственное, что утешало доктора, так это то, что вместе с Пипинеллой исчез и О’Скалли.
— Если они вместе, то пес не даст Пипинеллу в обиду, — говорил сам себе доктор.
Конечно, Пипинеллу в опере можно было заменить другой канарейкой, которая уже разучила все песни и арии главной героини. И хотя в афишах уже было объявлено публике, что вся опера — это история жизни певицы, никто из людей не заметил бы подмены. Но доктор не хотел на это идти, потому что он часто говорил:
— Обман остается обманом, даже если никто его не замечает.
Поэтому Джон Дулиттл решил непременно разыскать Пипинеллу. Тобби и Скок позвали на помощь бродячих лондонских собак, а Горлопан — всех лондонских птиц. И только к вечеру канарейку и пса обнаружили на окраине Лондона.
Оказывается, рано утром канарейка увидела за оградой парка человека, который был удивительно похож на ее бывшего хозяина — мойщика окон. Она полетела было за ним, но он уже слишком далеко ушел. Тогда Пипинелла вернулась в цирк и позвала на помощь О’Скалли с его удивительным нюхом. Времени терять было нельзя, поэтому пес не успел никого предупредить. Он тут же бросился по следу мойщика окон. Канарейка летела над ним и торопила его.
— Скорее, О’Скалли, скорее, миленький! — жалобно чирикала она.
След привел их в портовые кварталы. Там от сточных, канав и гор отбросов поднимается такой запах, что даже О’Скалли потерял след. Он предложил Пипинелле вернуться, но она в отчаянии летала по узким кривым улочкам и заглядывала в лица всем, прохожим. Пес не мог бросить ее одну и ходил за ней, пока их не разыскали птицы и бродячие собаки.
Джон Дулиттл только жалобно охал, слушая рассказ О’Скалли.