Блокпост-47д - Андрей Ефремов

— От волнения, наверное! Наливай!

Налили, выпили, запили водой из горной реки, разбавленной лимонной кислотой, эта процедура якобы помогает снять усталость и бодрит. Прибыли на место, распределились по периметру театра военных действий. К башне танка пошли минёры с командирами.

С первого захода разорвать стволы не вышло, взрыв получился слишком вялый или танковое оружие было очень качественное. Пока готовили другие заряды, неожиданно из-за верхушки ближайшей скалы появились вертолёты — два МИ-8 и крокодил. Которые сразу пошли на боевой заход.

Возившиеся возле танка люди изобразили на лицах осеннюю грусть и, остолбенелые, не зная что делать, стали мысленно посылать прощальные импульсы родным и близким. Стоявшие по периметру в оцеплении приготовились увидеть страшную картину, как из их товарищей свои же товарищи сделают пушечное мясо.

Но, Слава Богу, летевшие на малой высоте асы всё-таки вовремя различили напуганные лица псов войны и с подобревшими глазами улетели, изобразив корпусами что-то вроде «Ну, бувай!».

Ещё часа два минёры на лёгком ветерке возились с подрывом стволов. Так что, никто не знает, что у там них произошло с задницами. Но когда всё закончилось, первое слово, услышанное от них, было: «Ну, наливай!»

Шарики за ролики

«Спят усталые детишки, тихо спят!»

(Грозный).

Стояло время какого-то непонятного и смутного перемирия, устроенного властями обеих противоборствующих сторон. Возможно, с целью дать время отдышаться и набраться сил экстремистам.

Отряд базировался на мрачных, прокопчённых развалинах Грозненского шарикоподшипникового завода.

Метрах в пятидесяти-шестидесяти от расположения ОМОНа, за хорошо сохранившимся солидным бетонным ограждением, в таких же развалинах базировался отряд бандитов — боевиков. На израненной бетонке имелась старинная надпись, намалёванная розовой масляной краской — «Руские свиньи сдаваитись выакружены!!!» Слева от этой надписи, чуть ли не под трафарет, аккуратно, с равными пробелами между слов, чёрной краской «Проверино — мин нет». Справа — аршинными зелёными буквами, без единой ошибки, выведено традиционное заборное слово.

Своих злейших врагов — якутян, недоброжелательные чеченцы небезосновательно называли «Белкоглазы». По этой причине, старались лишний раз из живописного укрытия не высовываться.

В столице Чечни стало непривычно тихо. Правда, изредка раздавались всплески кратковременных боёв где-то в центре города и, судя по одиночным разрывам, какая-нибудь машина напарывалась на фугас. Пару раз пролетал вертолёт, несущий на стропах бесхвостый корпус такой же вертушки, но только без лопастей. Сперва целеустремлённо тарахтел, отстреливая тепловые ракеты, в сторону авиапорта «Северный». Через сорок семь минут, в том же составе — обратно.

На огромных скоростях проносились: то разный транспорт молчаливых и угрюмых хороших парней, то битком набитые грузовики с обнаглевшими, со свирепыми лицами, плохими парнями, с зелёными повязками на бородатых, косматых головах. Портя атмосферу криками «Аллах Акбар!», они зачем-то эмоционально трясли автоматами. Словом — нехристи.

Причём, какая-то схожесть в поведении всех участников броуновского движения всё-таки наблюдалась. А именно — как можно быстрей покинуть точку «А», миновать непонятную и оттого представлявшую огромную опасность некую точку «В», достичь, не подорвавшись на минах и не попав в засаду, точки «С». Больше всего перепадало при этом точке «В», которую обстреливали, взрывали и сжигали все, кому не лень. Как говорится, и ваши, и наши.

Если внимательно рассмотреть план-карту столицы, то эта самая точка «В» покрывает весь город Грозный. А вот точки «А» и «С» до того засекречены обеими сторонами, что хоть под микроскопом рассматривай — не найдёшь.

Можно было и не писать всего этого, обойдясь одним словом — «ХАОС!». Но эта мысль отодвинула музу в взлохмаченной голове автора уже довольно поздно.

По утрам и вечерам, по руинам, вокруг располаги, осторожно ползала группа бойцов во главе с Сапёром. Сапёр, мужик уважаемый, опытный, во всяких переделках побывал. Где-то в Аргуне был контужен, награды, по праздникам, только на спину не вешает. Одним словом, ещё тот пёс войны. Из всех щелей вытаскивая разнообразные мины, расставленные боевиками, ставит их в другие места, попутно аккуратненько укладывая и свои. То же самое ладили и невидимые глазу бандиты в окрестностях своей территории. Причём, обе противоборствующие стороны, как полагается, аккуратно заносили местонахождение своих смертоносных зарядов в особые тетради. Количество записей в гроссбухах увеличивалось. Свободные от мин места на территориях уменьшались. В итоге информация в записях становилась совершенно недостоверной и путанной. У любого профессора, вздумай он разобрать эти записи, в башке шарики за ролики повыкатываются.

Вот как-то вечером, уже в сумерках, опытная группа, растворённая в обломках покорёженного железобетона, прочувствовала чьё-то живое присутствие. Причём бандитское осиновое гнездо находится сзади, а присутствие — спереди. Как назло, никто с собой не взял бесшумный «Вал». Стрелять, шуметь нельзя, можно попасть под перекрёстный огонь. И суетиться с наступлением-отступлением в обстановке крайней заминированности тоже, вроде бы, невозможно. Сапёр шепчет:

— Кто т-т-такие? М-морду освети!

Послышалась тревожная возня, осторожное щёлканье автоматных предохранителей и ответный шёпот:

— Пэ-п-пшёл на х!.. С-c-сам с-свети!

Слышен чей-то дополнительный, чисто славянский, шепоток:

— Борисыч, сматываемся!

— Я-якутский о-ОМОН, м-м-мать твою ити! П-повыражайся тут ещё. Хули-г-ганьё!

— Не-не-нерюнгринская пэ-пэ-пятьдесят восьмая а-армия!

Кто-то невидимый всё равно настаивает:

— Борисыч, сматываемся!

Сапёр в шоке, на ум ничего не приходит кроме шёпота:

— А б-батагайских н-нет?

Ответный шелест выдаёт стопроцентный якутский пароль:

— Это мэ-мэ-между Уругваем и П-Парагваем? (Борисы-ыч, сма-атываемся!) Н-н-нету!

Оказалось, трое солдат во главе с хорошо контуженным сержантом Колей, уважительно именуемым солдатиками — Борисыч, выйдя утром с блокпоста на площади Минутка, по своим, описанным чуть ниже, делам, заблудилась в городских руинах.

Солдатиков завели в надёжно охраняемые дебри завода, в хорошо вылизанную комнату, где Борисыч, не обнаруживая ни на ком знаков различия, обращается к самому старому — прапорщику Гаврошу, с перевязанной ногой и тоже качественно контуженному, по-военному чётко представляется:

— Тэ-тэ-товарищ командир, сержант Такой-то, пэ-пэ-пятьдесят восьмая а-а-армия СКВО.

Гаврош сидит на большом кожаном кресле. Перебинтованная по колено нога покоится на красивом резном столике. На нём хрустальный графин.

— Да ты не тэ-тэ-тушуйся, садись, зэ-зэ-земеля! Сэ-сэ-с Нюрки штоль? — И уже разливая, — Пить буш?

Борисыч, сокрушённо махнув рукой, изрекает:

— Буш!

Хоть автор и обещал никаких кровавых страстей и зверств не описывать, но данная ситуация вынуждает раскрыть вкратце картину происходящего.

Прошлой ночью на войсковом блоке офицеры с прапорщиками справляли чей-то день рождения. Как обычно бывает у русского народа, со временем напитков не хватило. Военные, полагаясь на железное «авось», и решив, что прибыли в Чечню на увеселительную прогулку, послали одного молоденького рядового по неоднократно проверенному адресу за добавкой. Солдатик не вернулся. Когда рассвело, у блокпоста, ко всеобщему ужасу, была обнаружена отрезанная голова этого солдата. Тела нигде не видно. Снаряжается команда во главе с Борисычем искать тулово.

Группа, всё более расширяющимися кругами уходит от площади и, в конце концов, начинает блудить по городским развалам. Хождение в данных условиях вовсе не променад — нужно и передвигаться скрытно, и внимательно рассмотреть все попадающиеся на пути тела, и постараться обойти заминированные места, где-то, отдыхая, повспоминать таблицу умножения и заодно повыражаться — глянь, а уже и свечерело.

Борисычу с его блудной командой крайне повезло, что наткнулись, в итоге, на своих. И во много раз повезло более, что вечерняя беседа встретившихся сторон не началась со стрельбы. Свои по сумраку обычно не шарахаются, а если и случается встречное шатание, то никто и никого при встрече не расспрашивает о положении дел на фондовой бирже — начинают взаимно друг друга истреблять.

Уже ночь. Сытым и довольным воинам старшина выдаёт беленькие простыни и пододеяльнички. Они томно растягиваются на свободных местах ушедших в наряд людей.

Тишина. Благодать. Радиостанция привычно сквернословит на всех языках, в том числе и на якутском, и время от времени выдаёт: «Йо-ожи-ик!». Уже всё обговорено и перезаикано. А уснуть никто не может. Чего-то явно не хватает. Все потихоньку ворочаются в постельках и выражаются по поводу ситуации.