Строки, добытые в боях - Николай Отрада

«Еще на зорях черный дым клубится…»

Еще на зорях черный дым клубитсяНад развороченным твоим жильем.И падает обугленная птица,Настигнутая бешеным огнем.

Еще ночами белыми нам снятся,Как вестники потерянной любви,Живые горы голубых акацийИ в них восторженные соловьи.

Еще война. Но мы упрямо верим,Что будет день — мы выпьем боль до дна.Широкий мир нам вновь раскроет двери,С рассветом новым встанет тишина.

Последний враг. Последний меткий выстрел.И первый проблеск утра — как стекло.Мой милый друг, а все-таки как быстро,Как быстро наше время утекло!

В воспоминаньях мы тужить не будем,Зачем туманить грустью ясность дней?Свой добрый век мы прожили как люди —И для людей…

1944

«…Там в горах…» (Н. Кравцова)

…Там в горах во время войны наши части геройски сражались с отборными войсками альпийской дивизии «Эдельвейс»… Наши разведчики, пробираясь вблизи от немцев узкими тропками над глубоким ущельем, иногда срывались и падали в пропасть. У них был уговор; если сорвался, разбивайся молча, не кричи, чтобы не выдать товарищей. И никто не крикнул. Ни разу…

(Из воспоминаний Героя Советского Союза Н. Кравцовой)

«Час отдыха!.. О, редкий тихий час…»

Час отдыха!.. О, редкий тихий часСреди боев, снегов и бездорожья…В лесу, у стога сена, у остожьяМигал огонь, как робкий синий глаз.

Как будто бури миновали нас,И враг, охваченный смертельной дрожью,В седой ночи у горного подножьяУстраивал себе звериный лаз.

Покоя час!.. Кто верит здесь в покой? —Едва зарница алою рукойРаскинет день широкий над лесами,

Ударит гром, и загудит тайга,Тревога нас поднимет на врагаИ до зари… Покой не дружит с нами…

1942

«…Ночевал в лесу, в блиндаже…» (П. Бляхин)

1 марта 1942 года.

…Ночевал в лесу, в блиндаже с железной печкой. Представь себе такую картину: посредине землянки горит печка, вокруг на соломе сидят бойцы, в уголочке коптит маленькая коптилка. Отдыхают, едят, разговаривают, смеются. Боец принес немецкую гармонь и утешил нас чудесным вальсом «Синий платочек». Сыграл еще «Два загадочных письма». Здесь все звучит совсем по-другому, и я слушал с большим наслаждением, вспоминая далекую жизнь в Москве… А где-то над нашими головами шумел лес, гудели самолеты, изредка вздрагивала земля от разрывов вражеских мин, и высоко в небе, как всегда, плыла чудесная луна, сверкали звезды… Потом я бродил по лесу. Это совершеннейшая фантастика. Лес прорезает дорога. По бокам глубокие снега, узкие тропинки. По снегу лунные пятна. Тихо, бесшумно к позициям подходят стрелки. В тени под деревьями стоят кони, повозки, машины. Тут и палатки, блиндажи. Из маленьких труб валит дым, искры летят. Изредка промчится связной на коне. Где-то хлопнет выстрел, другой. Взорвется снаряд, мина, и эхо тысячекратно повторяет, перекатываясь по лесу. Вот прошли раненый и сестра с сумкой. Проехали сани. Прошел разносчик пищи с термосом на спине. Он понес суп на передовую линию и вовремя доставит его бойцам. Десятки, может быть, и сотни метров будет ползти по снегу. Это тоже отважный воин, которого красноармейцы уважают, ценят: горячая пища на снегу — очень большое и важное дело…

(Из письма П. Бляхина)

«Метет, метет… И нет конца метели…»

Метет, метет… И нет конца метели,Конца тяжелым, белым хлопьям нет.Метет, метет… И заметает следК моей солдатской полумерзлой щели.

Метет, метет… И не увидишь света.И не увидишь друга в двух шагах.Вот через этот безответный мракЯ двинусь в путь, лишь тьму прорвет ракета.

«Ухожу. Вернусь ли я — не знаю…»

Ухожу. Вернусь ли я — не знаю.Встречу ль вновь когда-нибудь тебя?Ухожу туда, где умирают,Молча ненавидя и любя.

Ухожу. Будь верной в дни тревоги.Ну, чего ж еще тебе скажу…Нелегки солдатские дороги, —Вот и все, родная. Ухожу…

«Пришел и рухнул, словно камень…»

Пришел и рухнул, словно камень,Без сновидений и без слов,Пока багряными лучамиНе вспыхнули зубцы лесов.

Покамест новая тревогаНе прогремела надо мной…Дорога, дымная дорога —Из боя в бой, из боя в бой…

1944

«Мы вышли из большого боя…»

О. Корниенко

Мы вышли из большого бояИ в полночь звездную вошли.Сады шумели нам листвоюИ кланялися до земли.

Мы просто братски были рады,Что вот в моей — твоя рука,Что, многие пройдя преграды,Ты жив и я живу пока.

И что густые кудри ветелОпять нам дарят свой привет,И что еще не раз на светеНам в бой идти за этот свет.

Леонид Шершер

Леонид Рафаилович Шершер родился в 1916 году в Одессе. Отец его — служащий. Стихи начал писать еще в школе, печатался в «Пионерской правде». С 1935 по 1940 год учился в ИФЛИ, редактировал очень популярную среди студентов той поры факультетскую стенную газету «Комсомолию». В 1940 году был призван в армию. Служил вначале в артиллерийской части, а затем в театре Красной Армии. В августе 1941 года Шершер добивается перевода в газету авиации дальнего действия — «За правое дело». С фронта он писал: «От работы я получаю огромное удовлетворение. Люди, с которыми мне приходится встречаться, потрясающи по своей простоте, отваге, человечности. Газету нашу за последнее время начали очень хвалить, да и, объективно говоря, есть за что — много лучше она стала за это время». Работая в газете, Шершер неоднократно участвовал в боевых вылетах в качестве стрелка-радиста, чаще всего в составе экипажа дважды Героя Советского Союза А. Молодчего. Печатался в годы войны в «Известиях», «Комсомольской правде», «Новом мире».

Леонид Шершер погиб 30 августа 1942 года во время боевого вылета.

«…Утром мы снова идем…» (В. Гроссман)

…Утром мы снова идем на аэродром. День боевой работы. И теперь я вижу нового человека Немцевича — сурового, собранного, резкого и деловитого.

Опускается самолет, вернувшийся с боевого вылета. Подходит, вернее, подбегает к нам человек с красным, безумным, пьяным от радостного возбуждения лицом и кричит: «Товарищ командир полка, разрешите доложить, во славу моей Советской Родины только что сбил своего первого „Юнкерса-88“!» Один миг я уловил выражение его глаз, и точно на миг для меня, человека земли, стало понятным то, что происходит там, в небе, во время воздушного боя. Какие чудные страсти там, какое опьянение!.. Летчик этот — майор Рязанов, он дрался в Испании, сегодня его первый полет за время нашей войны, его первая победа.

При мне вылетели на задание командир эскадрильи Поппе, Смирнов, Левша, Шорохов, Мануйленко, Михайлин, Матюшин. Рев, заведены моторы, пыль, ветер, какой-то особенный самолетный ветер, плоский, прижатый к земле…

(Из фронтовых записных книжек В. Гроссмана)

Ветер от винта

Как давно нам уже довелось фронтовые петлицы

Неумелой рукой к гимнастерке своей пришивать,

Золотые, привыкшие к синему птицы

По защитному небу легко научились летать.

Хоть клянусь не забыть — может, все позабуду на свете,

Когда час вспоминать мне о прожитых днях подойдет,

Не смогу лишь забыть я крутой и взволнованный ветер

От винта самолета, готового в дальний полет.

Не сумею забыть этот ветер тревожной дороги,

Как летит он, взрываясь над самой моей головой,

Как в испуге ложится трава молодая под ноги

И деревья со злостью качают зеленой листвой.

Фронтовая судьба! Что есть чище и выше на свете!

Ты живешь, ощущая всегда, как тебя обдает

Бескорыстный, прямой, удивительной ясности ветер

От винта самолета, готового в дальний полет.

Тот, кто раз ощущал его сердцем своим и душою, —

Тот бескрылым не сможет ходить никогда по земле,