Отсюда - туда - Петер Розай

Позвонил Перкинс, сказал, не знает, что делать, пытается жить, но не удается.

Сидел потом в темном кафе, и диктор по радио рассказывал мне всякую всячину. Об автомобилях, галстуках и встроенной кухонной мебели. Заказал пару чашечек двойного мальчишке-итальянцу, который тут обслуживал. Зеленые стебли травы вместо бровей — вот что мне нужно. Случись что — допустим, я перебрал и потерял сознание где-нибудь в туалете, — меня бы просто приняли за зеленую лужайку. Теперь диктор рассказывал о любовниках, которые покончили с собой. Я заторопился из кафе, обогнул квартал, вошел в бар.

— Не могли бы вы включить телевизор? — сказал я хозяину бара, на котором была желтая рубашка с резиновыми зажимами на рукавах. Он включил, что-то бормоча. На мутном экране тотчас появилась женщина, объяснявшая, что нужно делать, чтобы моя рубашка была ослепительно белой. Губы у нее были красные.

— Пива, — сказал я, — еще пива, — и подумал, что листья кружат по лесу, как бабочки; грезь дальше, вот котенок крадется в темноте, лижет кровь.

У стойки терлись две шлюхи. Это было уже в другом кафе. Одна уговаривала другую, пока та красила себе губы. Делала она это крайне тщательно, испробовав сначала помаду на бумажной салфетке, прежде чем провести по губам. Та, другая, уговаривала ее, но она только смеялась, разглядывая губы в зеркало.

Каменное бы сердце вместо живого. Тогда хоть грузовик по мне проезжай, мне все равно, я в порядке.

Вспомнилась любовная история, когда-то со мной приключившаяся. Давным-давно. Мысли мои разбредались. Удержать их невозможно, а если бы и сумел — было бы слишком тяжело.

Угловое кафе было открыто, дверей нет, прямо с тротуара можно войти внутрь. Ветер перебирал картонные тарелки и салфетки в мусорных корзинах, орудуя как зазывала. Не раздумывая, подошел к стойке и заказал спагетти. У повара стекал пот из-под шапочки. Он слазил половником в котел и выудил из кипящей воды порцию макарон. Потом вывалил их в глубокую пластмассовую тарелку, спрыснул томатным соусом, посыпал сверху тертым сыром и пододвинул тарелку мне. Люблю спагетти, ем их каждый день.

— Вы не заплатили! — крикнул мальчишка-итальянец мне вслед.

— Ах да, — сказал я слегка озадаченно.

Когда стало темнеть, я пошел в кино. Показывали один из тех космических фильмов, в которых обитатели разных планет воюют друг с другом. Star Wars.[9] Главный герой был блондин землянин, звали его Джо. Где-то на половине сеанса я ушел из кино. Билетер, развалившись в кресле в углу фойе, курил. Выглядел он как вышибала, да и был им, наверное.

Дождь все еще шел. Тут я заметил, что забыл зонтик в кино. Поозирался, продавца зонтиков нигде не было видно. Я представил себе пустую автостраду под дождем, сверкающие неоном рекламы по сторонам. С краю, среди серых кустиков, стоит, приплясывая, торговец зонтиками. На нем соломенная шляпа, которая ему к лицу. Он смеется. Он машет рукой. Вверху летит самолет: вот с самолета прыгает человек, парашют его раскрывается, он медленно опускается на землю. Теперь я могу его разглядеть: это билетер, в правой руке у него мой зонтик, он плывет по воздуху, не намокая.

— Вы что, спятили?

Я чуть не сшиб какого-то мужчину. Он злобно глядел на меня. Я сказал:

— Извините! Могу я чем-нибудь загладить свою вину? Разрешите пригласить вас на кружку пива?

Мужчина согласился. Лишь потом я заметил, что и он был выпивши, не меньше моего. Лет ему было под пятьдесят, выглядел он аккуратно, прилично, по-бюргерски.

Мы зашли в пивную, и мужчина начал рассказывать мне историю своей жизни. Люблю слушать про людские судьбы. Нет ничего более удивительного. Чем незнакомее человек, тем доверительнее его история. Мужчина глядел перед собой на стол и рассказывал.

Первый брак его сложился неудачно. Теперь он был женат вторично, на сей раз счастливо. Баба молодец, на все сто. Построили с ней домик. Красивый домик. Мужчина объяснил мне план дома, описал деревья в саду, улицу, на которой стоял дом. Все было мне так знакомо, что, казалось, нужно было лишь вспомнить.

— А что ж у тебя никого нет, кого бы ты любил? — спросил вдруг мужчина и посмотрел на меня.

— Не знаю, — сказал я, — нет, в самом деле не знаю.

— Странный ты парень, — сказал мужчина.

— Пожалуй, вы правы, — сказал я.

Мы выпили по нескольку кружек, мужчина все смотрел перед собой и рассказывал. Я разглядывал его почти с симпатией. Он немного всплакнул, но взял себя в руки и стал рассказывать дальше. Потом достал бумажник, высыпал на стол несколько фотографий.

— Вот моя вторая жена, — сказал он, — а вот — дети!

— Вся твоя семья, стало быть, — сказал я.

— Да, это мы, — сказал он, — это я.

Люди стали друзьями и решили никогда не расставаться. Они построили большой дом и счастливо зажили в нем.

Улыбаясь, я поигрывал пивной кружкой. Мужчина вышел в туалет, и мне его теперь не хватало.

Стрелки рекламных часов на прилавке показывали без четверти десять. Я ждал до одиннадцати, но мужчина не вернулся. Вероятно, боялся, что придется платить. Но ведь его пригласил я. Одна фотокарточка осталась на столе, я взял ее и стал разглядывать. На ней был мальчик лет четырех с пропеллером в руке. Это мой мальчик, думал я, разве он не похож на меня, разве он не такой, как я?

Этой ночью я пересек границу. Взял свой мотоцикл и сразу поехал. По ровной дороге ехалось быстро, мимо спящих городов. Снова потянулись необозримые заводы в гирляндах огней и с неоновыми вывесками. Почти казалось, будто это и есть настоящие города, а те, другие, давно уже вымерли и пусты.

Раз я увидел огромное пламя с целой тучей искр вокруг. Темный колосс изрыгал пламя и искры из своих недр. Колосс подпирали всякие железяки-лестницы, площадки, шахты подъемников. И я догадался, что это домна, но, когда смотришь на нее, это название ничегошеньки не говорит.

Потом была высоченная узкая труба, освещенная прожекторами так, что она белым копьем вонзалась в небо. Одиноко высилась она среди поля.

Автострада закрутилась длинной петлей; одновременно она поднялась над дорогой, по которой автомобили ехали на юг, туда, откуда ехал я. Вот так все выравнивается, думал я, всякое движение.

Приграничный ландшафт своеобразен. Большей частью это пустынные места, кажущиеся заколдованными, потому что люди селятся там неохотно. Видны военные укрепления, старые форты, современные радарные установки, казармы. Или длинные колонны грузовиков, дожидающихся транзита. Есть в этом что-то преходящее, что-то неустойчиво-цыганское. А может быть, необычность этих мест проистекает от непрерывно привносимого беспокойства. Все здесь словно мечтает о том, чтобы вновь обрести самостоятельность, тихую и привычную независимость.

На таможне все сошло гладко. Меня и мотоцикл хоть и обыскали, но ничего не нашли. Я не мог не улыбаться, хотя это могло быть истолковано мне во вред. Документы!

— Вы едете в гости к друзьям, знакомым? — спросил таможенник.

— Нет, — сказал я.

— То есть просто так? — спросил он.

— Да, — сказал я, — просто так.

Я был совершенно спокоен в ярком свете автостанции. Яркий свет делал ее похожей на маленький — правда, невзрачный — замок. Уборщица, наводившая порядок в конторе, немного поглазела на меня через стекла. Живет, наверно, где-нибудь поблизости, подумал я и, как со мной часто бывает, когда я гляжу на людей, испытал прилив жалости. Это было неоправданно. Наверно. Она-то тут дома, думал я. А я как попал сюда? Мне всегда было страшно представить себе какое-нибудь место, о котором я мог бы сказать: вот здесь ты дома. Но как же другие?

Ночь. Дорога вела то через длинные перелески, то через пашню, над которой неподвижно стоял туман. Ночь была холоднее, чем прошлая, я замерзал. Белые призраки возникали передо мной из тумана и таяли в свете фар. В поле что-то потрескивало, было слышно, когда я останавливался, — наверное, мороз. Иногда попадались почтовые ящики, но домов, на которых они висели, уже нельзя было разглядеть.

Странность приграничных ландшафтов выводима также из застарелого страха перед посещением заграницы.

Трава на лугу была покрыта толстым слоем инея. Посреди луга бежал ручеек, по краю которого стояли плакучие ивы. Поодаль, за каким-то неуверенным прочерком песка, был невысокий сосняк. По лугу прыгали птицы.

Или промельк дичи, пугливое мерцанье звериных глаз. Однажды я вынужден был резко затормозить, чтобы не сбить зверушку. Заиндевелые следы на дороге. Треск веток в лесу поодаль. Опять тишина.

Или места, где все погрузилось в сон, ни огонька кругом. Двери заперты, но не от враждебности. Просто так положено. В домах дыханье спящих. Можно ли представить себе более убедительную картину доверчивости, чем та, какую представляет собой спящая деревня?