Собрание стихотворений - Юрий Терапиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В колодец с влагой ледяной…»
С.К. Маковскому
В колодец с влагой ледяной,В глубокий сон воды безмолвной,Осколок, брошенный тобой,Врывается, движенья полный.
Он с плеском падает глухим,Сверкает вихрем брызг летящих,И гладь, разорванная им,В кругах расходится блестящих,
Вскипает звонкою волной.Но истощается движенье,И на поверхности покойСменяет гневное круженье.
А там, на самой глубине,Куда ушло волны начало,На каменном упругом днеОна ещё не отзвучала.
И не исчезла без следа.И долго, затаив дыханье,Обиды не простит водаВ суровом холоде молчанья.
«Мне снилось: я под дулом пистолета…»
Мне снилось: я под дулом пистолета;У самого лица холодный ствол.В подвал врывался терпкий запах лета,В висках стучало, колыхался пол.
Вот — затряслось. Вот — в сторону рвануло.Подбросил ветер волосы мои,Качнулся череп, тело вниз скользнуло,Как сброшенная чешуя змеи;
Расстрелянное трепетало тело,Хлестала кровь из чёрного виска,А я летел… и, вся в огнях, летелаНавстречу вечность в дыры потолка.
«В Финляндии, где ездят на санях…»
В Финляндии, где ездят на санях,В стране суровой снега и гранита,В стране озер… Нет, только снежный прахСлепит глаза мне. Навсегда забытыИ монастырь, и звезды без числаНад темным лесом. В городе далекомКолокола звонят, колокола —Не над московским варварским ВостокомСеребряный средневековый звонКолеблющийся воздух раздвигает.Не надо смерти, гробовых имен,Сегодня Библия меня пугаетБезмерным, трудным вымыслом своим,Тысячелетним бредом. Нет, не надо.Я потерял мой путь в Ерусалим:Жестокий страж пасет людское стадо,Века летят, летит по ветру пыль,Шумит судьбы кустарник низкорослый…Давно завял и вырос вновь ковыльВ скалистой Таврии, где мальчиком, как взрослый,С Горацием и с Пушкиным в рукахСидел я на кургане утром ранним.Еще неясные, еще в туманеВ чуть намечавшейся душе моейЯ смутные предвидел очертанья,Сын Запада, таврических степейЯ раннее узнал очарованье.Незримая Италия мояНад крымскими витала берегами;Через века к ней возвращался я;В степи с украинскими казакамиЯ дикость вольную переживал,Я верил в духов страшных и чудесных,Бродя осенним вечером меж скал.Порою я касался тайн небесных,Теней потустороних бытия,Видений без конца и без начала.Порою, вечером, сестра мояИграла на рояли. Ночь молчала.И, как снежинки, бурей ледянойПотоки звуков целый мир нездешнийВдруг прорывался, был передо мной.
«Тихим светом, ясным светом…»
Тихим светом, ясным светомКомната озарена.Тень от кресла над паркетом,Тень от шторы у окна.
В этой комнате так многоПролетело трудных лет.Суждено нам было БогомПолюбить вечерний свет.
Но и здесь твой милый локонЛегче и воздушней сна,И зимой из тёмных оконСмотрит на меня весна.
«Каким скупым и беспощадным светом…»
Каким скупым и беспощадным светомОтмечены гонимые судьбой,Не признанные критикой поэты —И Анненский, поэт любимый мной.
О, сколько раз в молчанье скучной ночиСмотрел он, тот, который лучше всех,На рукопись, на ряд ненужных строчек,Без всяческой надежды на успех.
Нам так мучительно читать, с какоюЛюбезностью, став с веком наравне,Он прославлял восторженной статьеюБаяна, что гремел по всей стране,
И шёл в тот парк, где муз следы святыеИ память прошлого хранила мгла,А будущая музыка РоссииЕго и Блока с нежностью ждала.
«В содружество тайное с нами…»
Ирине Одоевцевой
В содружество тайное с намиВступают вода и земля,Заката лиловое пламяЛожится на борт корабля.
Весь белый, дымя на просторе,Он к пристани дальней плывет,А здесь — только небо и мореИ ветра высокий полет.
Прибрежные скалы ласкаяВзлетает волна за волной,И синяя мудрость морскаяНебесной полна глубиной.
«Здесь ничто, ничто не вечно…»
Здесь ничто, ничто не вечно,Всё проходит, всё пройдёт,Счастью, юности беспечнойТоже гибель настаёт.
Как утешиться — не знаю,Но зачем-то нам данаЭта музыка земная,Эта новая весна.
Налетает вдохновенье,Настигает налегке,И волной смывает пенье,Словно надпись на песке.
«Тянет свежестью и медом…»
Тянет свежестью и медомИз раскрытого окна.Для чего нужна свобода,Если кончилась весна?
Дождик брызжет на ступени,Ручейком в траве скользя,Счастье вьется легкой тенью,А догнать его нельзя.
«Сохрани на память, милая…»
Сохрани на память, милая,Мой платочек голубой.Реет сила шестокрылаяНад тобой и надо мной.
Ветки свесились зеленые,Тень ложится с высотыНа парижские хваленыеХрамы, арки и мосты.
На чужбине — много надо ли?Стань поближе, не грусти,Чтобы слезы вновь не падали,Прошлому скажи: «прости».
Бог послать тебе захочетСчастье, милая моя.Незачем так мять платочек,Теребить его края.
«С озарённого востока…»
С озарённого востокаВ ширь раскрытого окнаСвет вливается потоком,Дышит и шумит весна.
Господи, какая силаВ этом возвращенье дней,В сменах года легкокрылых,В ясной осени моей.
Я вдыхаю грудью полной,С благодарностью всему,Этот воздух, эти волны,Побеждающие тьму.
«Друг, мне грустно оттого же…»
Друг, мне грустно оттого же,Отчего и ты грустишь.День, на прошлый день похожий,Серый будничный Париж.
На дворе темно и сыро.Осень. Лужи у крыльца —Скука от начала мираИ до самого конца.
«Парк расцветающий, весенний…»
В.В. Савицкой
Парк расцветающий, весенний,В пруде глубоком отражен;Мерцаньем призрачных растенийВзор лебедей заворожен.
Какою тайной беззаконнойВода притягивает их?Мир подлинный, мир преломленный —Какой правдивее для них?
Как человеку, белой птицеДаны простор и высота;Ей пред рассветом та же снитсяЗемли печальной красота.
Но, созерцая отраженьеЛучей, встающее со дна,Нам недоступное ученьеО небе черпает она.
«Я стою в тишине…»
Я стою в тишине,Огоньки, как во сне,Никого. Одиночество. Ночь.
Никакой красоте,Никакой высоте,Ни себе, ни другим не помочь.
И напрасно я жду,Тучи скрыли звезду,Свет последний — исчез навек.
В аравийской пустыне, в сибирском снегу,На шумном городе, дома в семейном кругуНавсегда одинок человек.
«В лес по зелёной горе поднимаются люди…»
