Где золото роют в горах - Владислав Гравишкис

Балчинжав прислонился спиной к колонне и с деланным интересом рассматривал театральный сквер. Он понимал, что русским сейчас очень неловко перед ним: везли, везли с раннего утра — и ничего не получилось! Поэтому так рассердился Гриша, расстроился Семен и такая задумчивая стала Маруся. Пускай они думают, что надо делать дальше, а он пока посмотрит на этот новый сад.

Угловатая тень театрального здания пересекала асфальтированную площадку, на которую то и дело въезжали машины со зрителями, и простиралась дальше на желтые, посыпанные песком дорожки, хранившие еще следы метлы, на массивные решетчатые скамейки с изогнутыми спинками, на пышные клумбы ярких и крупных цветов, на редколистые деревья, недавно посаженные и еще не укрепившиеся в новой почве. За сквером сверкали на солнце громадные окна гастрономического магазина.

По широким ступеням в театр поднималась группа мужчин. Они выделялись среди всех, кто шел в театр, своей представительностью, непринужденностью поведения как люди, привыкшие все время быть на виду. У подъезда стояла большая, черная, блистающая лаком и никелем легковая машина, из которой они вышли. По-видимому, мужчины проводили утро на каком-то озере: на сиденье машины лежало несколько спиннингов в чехлах, валялся букет полевых цветов.

— Обкомовские, — сказал Гриша. — Тот, который в сером пиджаке, секретарь обкома, Немчинов. Он приезжал к бате в колхоз.

— Крепко же они подзагорели! — заметил Семен, разглядывая распаренные, красные, почти черные лица.

Немчинов шел впереди всех, подняв руки и поправляя воротничок рубашки. Он внимательно, немного исподлобья оглядывал всех, кто стоял на театральном подъезде. Оглядел приезжих из Собольска и задержал взгляд на Марусе — возможно, потому, что она выделялась в нарядной толпе помятым дорожным сарафаном. Как бы подстегнутая этим взглядом, Маруся нерешительно шагнула вперед, навстречу Немчинову.

— Дядечка, позвольте вас спросить... — Почему она назвала секретаря обкома «дядечка», Маруся и сама не могла бы объяснить. Может быть, потому, что почувствовала себя перед ним совсем девчонкой.

— Раз такое дело — спрашивайте! — Глаза Немчинова озорно блеснули. Он сказал спутникам: — Идите, товарищи, я задержусь с... племянницей. Так в чем дело?

— Мы приехали аж из самого Собольска, — пробормотала она и оглянулась назад, на парней. Те сделали два шага вперед, но молчали, выжидая, что произойдет дальше.

— Аж из самого Собольска? С завода? Отлично. Приветствую и слушаю вас.

— А билетов нет, хоть плачь. Помогите нам, пожалуйста!

— Помочь? Почему я?

— Так вы же из обкома партии. Вы все можете, — простодушно сказала Маруся.

— Все можем? — Немчинов усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Так не хочется возвращаться...

— Возвращаться! Три таких молодца и не могут провести в театр одну даму? Что же это вы, братцы? Здравствуйте!

Немчинов пожал всем руки и, улыбаясь, внимательно осмотрел парней.

— Тут проведешь, как же... — мрачно пробормотал Гриша.

— Место незнакомый, — виновато развел руками Балчинжав.

Схватив монгола под локоть, Маруся поставила его прямо перед Немчиновым.

— Обидно же, понимаете... Иностранный рабочий, хотели ему показать наше достижение, и ничего не получается. Зря потревожили человека. Чего он теперь о нас думать будет? Наболтали, а сделать ничего не сделали...

— Марусья, зачем... — воспротивился Балчинжав, застенчиво улыбаясь.

— Иностранный рабочий? Вот как! — Он обратился к Балчи: — К нам учиться? Откуда?

— Монголия... — ответил Балчинжав и оглянулся на Марусю: а что надо говорить еще? Глаза Маруси были устремлены на Немчинова с таким откровенно просительным выражением, что Балчи понял: надо поддержать ее. Он прижал руки к сердцу: — Пожалуйста, помогайте!

Немчинов, смеясь, покачал крупной головой:

— Ах вы, Лисы Патрикеевичи! Придется что-нибудь предпринять. — Он взглянул на часы. — Хорошо. Будьте здесь и ждите.

Он кивнул и ушел. У дверей оглянулся и помахал рукой.

— Маруся! Ты — мужественная дочь народа! — провозгласил Гриша. — Только откуда такая прыть?

— Сама не понимаю, — озадаченно ответила Маруся. — Главное — «дядечка»! С чего бы это?

— Братцы, я погиб! — воскликнул Гриша, осматривая свои сапоги. — Неужели в таких мокроступах я войду в почтенный храм? Кошмар!

Семен почесал за ухом:

— Неказисты, что и говорить. Танки, а не сапоги. О чем раньше думал?

— Было мне время думать. Я машину добывал. Пойду так! Не повесят же меня в самом деле.

— Так ты не пойдешь, — решил Семен. — Солидол есть?

Гришу разули, Балчинжав и Семен занялись чисткой и смазыванием сапог. А босой Гриша уселся на скамейке, скрестив ноги по-турецки и с любопытством поглядывал на свою небесно-голубую «Победу».

Низенькая «Победа» явно не соответствовала размерам рослой Маруси, и выбиралась она из машины не очень-то грациозно. Выбравшись, закрутилась перед парнями, охорашиваясь и щебеча:

— Как мальчишки? Сойдет?

Черное шелковое платье порядком измялось и теперь топорщилось во все стороны.

Балчинжав посмотрел на Гришу, Гриша на Семена, а Семен, самый стойкий из всех, невозмутимо стал разглядывать подтаявший, мягкий асфальт. Надо было отвечать. А что? Все, только не правду. И Гриша мужественно начал:

— Чудесно! Да ты настоящая фея!

— Сам ты фея! — обозлилась Маруся. Лицемерие Гриши было слишком очевидным. — Сойдет или не сойдет, вот в чем дело!

— Сойдет, — сказал Балчинжав.

— Отвисится, пожалуй... — повел плечами Семен. — Делать-то все равно нечего.

Около них уже похаживал маленький толстенький человечек, всем видом показывая, что готовится вступить в разговор. Он потирал крохотные кулачки и улыбался, как будто заранее знал, что разговор доставит ему великое удовольствие.

— Я не ошибаюсь, э-э... — произнес он и умолк, озадаченно уставившись на босые Гришины ноги.

— Может быть, ошибаетесь, а может быть, не ошибаетесь, — ответил Гриша и подобрал ноги под скамейку.

— Товарищ Немчинов сообщил, что в моей помощи нуждается группа экскурсантов из Собольска, случайно, это не вы?

— Это мы, — ответил Гриша. — Семен, давай скорей сапоги. Неудобно перед товарищем.

— Ничего, я видывал и не такое, — задрав голову, человечек разглядывал кряжистых парней. — Позволю спросить: кто же у вас из Монголии. Вероятно, вы?

— Монголия, да...

— Здравствуйте, очень рад! — человечек темпераментно потискал руку Балчинжава. — Откуда из Монголии?

Он с любопытством разглядывал Балчинжава.

— Самый Улан-Батор приехал. Знаешь? — Балчи был горд тем, что прибыл не из какого-нибудь там аймака, а из столицы республики.

— Улан-Батор! Бывал в Улан-Баторе и не однажды...

— О-о! Бывал Улан-Батор? — Балчи даже руками вскинул и улыбнулся с такой радостью, точно встретил, по меньшей мере, родного брата.

— Бывал. Наверное, большой городище стал? А ведь какой был! Деревня деревней... Где только бывать не пришлось — господи боже мой! Наш брат артист такой же кочевник, как и монголы. Впрочем, вы уже не кочуете, кажется?... Так вас только четверо? Тоже мне экскурсия, хо-хо-хо! Готовы, милостивая государыня и милостивые государи? Следуйте за мной!

Толстячок повел их не в главный подъезд театра, а куда-то в обход, к театральным тылам. Повернув за угол, они увидели, что вся вторая половина театрального здания обнесена высоким дощатым забором, покрашенным в тон зданию в кремовый цвет. За забор можно было проникнуть через небольшую проходную будочку, вход в которую охранял величественный бородатый и седой старец в новенькой зеленой куртке с серебряными буковками «ТОБ» на петлицах. Семену значки напомнили то время, когда он учился в ремесленном училище и носил серебряные знаки на шинели и гимнастерке: «РУ 25». А что буквы означают здесь?

— Товарищи идут со мной, — объявил Аполлон Петрович величественному старцу.

— Так точно, товарищ Веньяминов, — щелкнул каблуками вахтер.

Несмотря на короткие ноги, Веньяминов продвигался вперед весьма ходко. С налету распахнул двери в артистический вестибюль, вежливо пропустил Марусю, тотчас обогнал ее и стремительно пробежал мимо второго старца — правда, не такого величественного, как первый.

— Семен Савельичу доброго здоровья! Газету почитываем? Так-так!

И пока тот по-стариковски медленно распрямлял ноги, чтобы встать, Веньяминов был уже далеко. За гремучей стеклянной дверью они увидели узкий, изогнутый подковой коридор. Миновали его, миновали какую-то странную комнату — совершенно пустую, даже не отштукатуренную, без окон, тускло освещенную одинокой лампочкой. С трудом отодвинув тяжелую железную дверь, Веньяминов ввел своих гостей в большой темный зал, который был весь заставлен разными немыслимыми вещами. В углу высилась деревянная, пестро раскрашенная башня с кровлей крутой и острой, как штык. К стене были прислонены рядком несколько белоснежных колонн, подле них стоял натуральный деревенский плетень и крылечко с резными наличниками, с куском рисованной бревенчатой стены.