Любовь старой девы - Дикси Браунинг

Потом пересмотрела припасы парфюмерии, она собирала ее для женского приюта, выписала на листок те предметы, которых было мало, и добавила кое-что из собственного шкафа: После этого приняла душ и легла в постель. Было еще рано, но, если выключить свет, Чарлз не зайдет к ней, когда вернется со своего собрания.

Будто выполняя долг, она вспомнила все благородные качества Чарлза, перечислила все благодеяния, которые он ей оказал, и начала засыпать, надеясь, что хоть сегодня ночью не приснится Кейн.

И он, конечно, приснился. Но затем Кейн исчез, и муть неприятных воспоминаний начала обретать форму. Даже во сне ее сознание пыталось подавить их, но с опозданием, когда она уже снова почувствовала едкий запах горевшей травы, снова услышала смех и нестройную музыку, снова услышала невнятный мужской голос. Снова ощутила вкрадчивое прикосновение руки к своему бедру…

Перевернувшись на живот, Рори натянула на голову простыню, несмотря на удушливую предавгустовскую жару. Этого никогда не было в реальности, убеждала она себя. Это только плохой сон. Повторяющийся сон, который привязался к ней незадолго перед тем, как родители отправили ее к бабушке. Сначала она отказывалась жить отдельно от семьи, не признавала строгой старой женщины и ее строгих правил поведения. Зато в чопорном белом доме на Главной улице ей постепенно перестал сниться этот сон. Жилось ей там по-всякому, но она забыла о кошмаре.

— Перечисли Господни благодеяния, — каждый вечер говорила ей бабушка. Она опускалась на колени рядом с узкой белой железной кроватью в своей комнатушке под крышей и, сознавая свой долг, благодарила небеса за жареного цыпленка и пирог с кокосом, за нормальное платье, купленное в большом универмаге, с чулками и туфлями под цвет. И за то, что библиотека рядом: всего лишь четыре квартала на восток и еще один по Каштановой улице. Она старалась чувствовать себя благодарной за то, что жила в настоящем доме, а не в заброшенном старом сарае, кое-как приспособленном под жилье, вместе с десятком или больше других людей, которые, как ей казалось, то вплывают в ее жизнь, то выплывают из нее. Но, по правде говоря, порой она втайне скучала по старым, беспорядочно убегавшим дням, когда она была общим ребенком и не чувствовала никакой ответственности. В том, что говорят о свободе, что-то есть, этого не отнимешь.

В последующие годы она узнала, что нет ни одного человека поистине свободного. И даже в безопасности живут совсем немногие. Ей надо быть благодарной судьбе, что она послала ей приличного, доброго человека, которого бабушка обязательно бы одобрила. Эмма Трусдейл твердо верила, что правила, уважение и ответственность — три кита, на которых держится цивилизация. А вежливость и приличия — клей, который скрепляет людей воедино.

Чарлз и Эмма Трусдейл во многом были похожи.

— Бабушка, там, где ты есть, будь счастлива за меня, — прошептала Рори в тишину жаркой ночи.

И совсем не к месту ей стало интересно, а что бы бабушка подумала о Кейне Смите.

На следующее утро Рори была еще в пижаме и «Джорнэл» дочитала лишь до середины, когда Чарлз постучал в парадную, затянутую сеткой дверь.

— Не заперто, входи, — крикнула она.

— Аврора, тебе не следует оставлять дверь незапертой.

— Я знаю, просто забыла накинуть крючок, когда ходила за газетой.

Он поцеловал ее в лоб, выпрямился и поправил календарь на крашеной двери.

— Прости, дорогая, что беспокою так рано, но я хотел поговорить с тобой перед тем, как уйду в офис.

Рори попыталась не сравнивать сухой чмок Чарлза с поцелуем, который она пережила с Кейном. На мгновение ей захотелось кинуться к Чарлзу в объятия и попросить поцеловать ее чувственно.

Вместо этого она предложила ему налить себе кофе, пока она переоденется.

Не то чтобы она считала свой вид неприличным, но рядом с Чарлзом, в его строгом костюме с галстуком, чувствовала бы себя помятой, неопрятной и сердитой. Состояние, не имеющее ничего общего с влюбленностью.

Впрочем, и в Чарлзе ничего такого не ощущалось. Едва она вернулась, накинув на пижаму желто-белый льняной пыльник, он завел свое:

— Аврора, мама решила снова переехать сюда.

Желудок Рори, наполненный приправленными медом хлопьями, арахисом и шоколадным молоком, которые она только что съела, свело судорогой.

— Это… мило, — прошептала она.

Чарлз прошелся по загроможденной кухне, поправил складку на пиджаке и уперся рукой в бедро.

— Да, хорошо… Полагаю, ее беспокойство можно понять. Я имею в виду, что дом еще на ее имя, понимаешь?

— Нет, я…

— Не то чтобы она не доверяла твоим хозяйственным способностям, — поторопился он объяснить. — Дело в том, что мама становится старше. И вполне естественно, что ей хочется собрать вокруг себя семью. Особенно сейчас, когда Эва развелась и снова переезжает на Западное побережье…

Эва. Сестра Чарлза. Она будет сегодня здесь. Ох, проклятие!

— Как я понимаю, твоя мать решила перекрасить дом. Мне лучше все упаковать и рассортировать. Когда, ты думаешь, она захочет приехать?

— Аврора… дорогая, боюсь, ты не совсем поняла. Дело в том, что дом достаточно просторный. Он был построен для большой семьи, но потом отец умер, когда Эве было пять лет, и …ну, жизнь так распорядилась… Мы надеялись, да… Сьюзен и я планировали… — Краска залила его бледное лицо, и он дернул свой серый полосатый галстук. — Естественно, такой разговор в данных обстоятельствах едва ли уместен. Что я хочу сказать…

В желудке у Рори заурчало. Наверно, арахис. Арахис и шоколад — два ее любимых лакомства. Но, забыв, что это ей вредно, она добавила в шоколадное молоко слишком много хлопьев. А арахис она ела с умыслом, потому что он дает протеин.

— Аврора, мать планирует жить с нами.

На этот раз желудок устроил настоящий бунт.

— Чарлз, извини, — крикнула она и кинулась в ванную.

Минут через пять бледная и потрясенная Рори появилась снова. Чарлз, налив себе в чашку кофе, проглядывал колонку бизнеса в «Джорнэл». Увидев ее, он вскочил, взял под руку и помог сесть на стул, будто у нее перелом ноги, а не спазм желудка.

— Ты проверялась у доктора?

— Да, на прошлой неделе. Ничего нет. Даже сформировавшейся язвы.

Пока еще, добавила она про себя. Ее подмывало сказать, что доктор первым делом спросил, не беременна ли она. Но Чарлз почувствовал бы страшную неловкость. И она тоже. Они не то что не занимались чем-то таким, но даже избегали разговоров на эту тему.

— Хорошо, я, правда, задержался, но все равно пришлось бы поставить тебя в известность. Вот так-то. Вероятно, вы с мамой сегодня попозже встретитесь и обсудите вопрос о комнатах и тому подобном. Мама рассчитывает на комнату с фасада, с ванной. Это была ее комната, до того как мы со Сьюзен поженились. Естественно, она хочет провести там последние годы.