Когда гаснут звезды (ЛП) - Ааронс Кэрри

― Как скажешь. А теперь, почему бы тебе не присесть там, пока я нас выведу? ― Я указываю на подушки на задней части лодки, с которых открывается лучший вид на удаляющуюся гавань.

Деми улыбается счастливой улыбкой и быстро подпрыгивает к ним. Я хочу дать ей время побыть одной, в конце концов, я думаю, что это, вероятно, редкий момент для нее. Судя по тому, что узнал от команды и от Деми во время нескольких свиданий, на которых мы были, она полный трудоголик. Сегодня она впервые согласилась сделать перерыв ради меня, и я хочу, чтобы она чувствовала себя комфортно и расслабленно, прежде чем я действительно включу шарм. Я полон решимости открыть ее и, возможно, получить поцелуй, которого так долго ждал.

Первые полчаса свидания мы проводим порознь; я прилагаю все усилия, чтобы приспособиться, направить и плавно ввести нас в воду. Это тяжелая работа, которая заставляет мои мышцы гореть, а глазам быть все время в напряжении.

Деми лежит на солнечной палубе, наблюдая, как поднимаются большие паруса, и позволяя солнцу омывать ее лицо. Когда я, наконец, опускаю якорь, закрепляя нашу позицию в открытом море, подхожу к ней с пивом в руках.

― Знаешь, я обычно не пью пиво. ― Деми рассматривает его, затем прижимает свою бутылку к моей и делает глоток.

― Неужели ты стала слишком искушенной с тех пор, как пила «Кистоун» из бочонков? ― Я прижимаюсь к ней ближе.

Наши колени соприкасаются, когда мы располагаемся рядом друг с другом, и быть так близко к ней, не касаясь ее лица и не притягивая ее талию к своей, убивает меня.

Деми легонько постукивает меня по плечу в шутливом порыве.

― Колледж не в счет. Ты будешь пить все, что дешево и/или бесплатно.

― Правда. ― Я позволяю тишине воцариться над нами, вода плещется о края лодки.

― Тебе нравится здесь, не так ли? ― Ее карие глаза изучают меня.

― Нравится. ― Я киваю, не нуждаясь в дальнейших объяснениях.

― Это напоминает тебе о них. ― Это не вопрос с ее стороны, просто утверждение.

Я забываю, что она знает меня. И также знает людей, имеющих дело со смертью и горем. И ее работа ― знать, как сделать это лучше. В каком-то смысле, даже после стольких лет, прошедших с момента потери моих родителей, это утешает.

Мы допиваем пиво, не нуждаясь в том, чтобы наполнять воздух болтовней. Может быть, это и есть то самое чувство, когда находишь человека, который подходит тебе больше всего. Такие отношения, которые не нуждаются в словах или подшучивании, хотя и это приятно. Возможность сидеть в удобной, располагающей к общению тишине... возможно, именно так ты понимаешь, что нашел ее.

После очередного промежутка времени я протягиваю руку и переплетаю пальцы с пальцами Деми. Наши глаза встречаются, и каждая эмоция внутри нее передается мне. Она позволяет мне увидеть ее страх, ее вожделение, ее готовность, ее надежду.

― Теперь ты можешь поцеловать меня. ― Слова тихие, но в ее тоне нет колебаний.

Я обхватываю ладонью ее щеку, останавливаясь в нескольких сантиметрах от ее губ, чтобы глубже заглянуть в ее глаза. Потом мы оба закрываем веки, и я наклоняюсь.

Поцелуй мягкий, ищущий. Возвращение домой после долгих лет разлуки. От ее вкуса, от исследования наших губ и языков вместе у меня кружится голова. Разжигает огонь внутри меня, посылая вожделение и ощущение влюбленности по спирали вниз по позвоночнику.

Я не останавливаюсь. Просто продолжаю целовать ее, снова и снова, раз уж мне разрешили. Проходит несколько часов, солнце начинает садиться, а я все еще не могу оторвать свой рот от ее рта.

Этот день должен быть бесконечным. Он должен длиться и длиться, пока ничто не заполнит меня, кроме Деми.

ГЛАВА 20

ДЕМИ

Известно, что матери приносят с собой всевозможные чувства вины, по крайней мере, так они говорят.

Чувство вины за то, что недостаточно часто звонишь им, не приходишь на обед, не делаешь того, что, по их мнению, было бы лучше всего сделать в любой ситуации.

Но если у вас нет еврейской матери, вы абсолютно ничего не знаете о чувстве вины.

― Милая, похоже, ты решила купить халу в той новой пекарне. ― Моя мать, Сара, стоит у меня на кухне, внимательно изучая каждую вещь, которую я приготовила для пятничного ужина в Шаббат.

Чего она не говорит, так это того, что купила бы халу, которой пользовалась всю мою жизнь, в пекарне, часто посещенную ею рядом со своим домом, но которую я не могла найти в продуктовом магазине. Это было предметом спора в течение многих лет, она поднимала этот вопрос каждый раз, когда мы ели халу. В тот раз я купила не тот сорт. К счастью, зато купила правильную гефилте фиш.

― Это хала, мама. Он лежит на боку, и мы макаем его в суп, намазываем маслом или гефилте фиш. У всего этого один и тот же вкус. ― Я закатываю глаза, но улыбаюсь, потому что мне нравится, когда мои родители рядом.

Евреи из Квинса, они насквозь пропитаны духом Восточного побережья. Родители выросли с деньгами, но оба моих дедушки и бабушки заставляли их работать с пятнадцати лет. Они добились своего, став профессором литературы и бухгалтером соответственно. Мама пополнила мою библиотеку классикой, а папа всегда учил меня важности финансов и цифр. Даже сейчас отец каждый квартал просматривал со мной бухгалтерские книги, чтобы убедиться, что бизнес, его налоги и отчеты заполнены правильно.

Когда я переехала в Шарлотт, мои родители попрощались с холодной погодой и последовали за мной. Теперь отец работал фрилансером, мать была на пенсии, но проводила время, работая волонтером в местной библиотеке, и мы ужинали почти каждую пятницу вечером.

― Хорошая грудинка, Баббала. ― Мой отец, Аарон, нарезает мясо и кладет его на белое блюдо, которое я поставила специально для него.

Это была моя неделя, и, хотя я смертельно устала, беседа и время, проведенное с моими родителями, никогда не могли превзойти этого.

― Спасибо, папа. Суп почти готов, осталось дождаться еще одного человека, и тогда мы будем готовы.

Я подхожу к шкафу, чтобы взять «Манишевиц», и намеренно избегаю маминого пристального взгляда.

― Еще одного? ― Ее тон слишком взволнован.

Если бы моя мать могла продать меня и иметь десять внуков к двадцати двум годам, она бы так и сделала.

― Да, еще один. ― Я спешу в столовую, подальше от ее любопытных вопросов и гордых взглядов.

Я еще не была уверена, хочу ли представить Пакстона родителям, но, когда я упомянула о шаббатнем ужине, он навострил уши. Он был настолько безумен, что хотел получить приглашение, и изводил меня до тех пор, пока я неохотно не согласилась, что он тоже может присоединиться к нам.

Хорошо, что у меня есть чувство юмора, и Пакстон совершенно не представлял, что его ждет.

― Кто этот молодой человек? ― Мама практически набрасывается на меня, когда я накрываю на стол.

Часть меня хочет похвастаться, но ребенок во мне желает утаить от мамы факты просто потому, что это забавно наблюдать, как она извивается.

― Ты собираешься встретиться с ним через двадцать минут, неужели ты не можешь просто подождать?

Она останавливается, сжимая в руках золотое ожерелье с еврейской звездой, которое она всегда носит.

― Деми Рейчел Розен. Я ждала этого момента целых тридцать лет. Ты не будешь держать меня в напряжении ни на минуту дольше.

Как я уже сказала, вёдра вины.

Я даю им единственную информацию, о которой, я знаю, они будут допрашивать Пакстон.

― Я скажу вот что... он не еврей.

Моя мать говорит:

― Ой-ёй-ёй. ― В то же самое время мой отец высовывает голову и требует:

― Что?

― Он не еврей. И не надо так злиться, лучше пусть я буду счастлива, чем не замужем. ― Я знаю, что это чистая правда.

Мои родители смотрят на меня, их взгляды неодобрительны, но я также понимаю, что они понимают мои доводы.

― Пока он мужчина, я дам ему шанс. ― Моя мать наклоняет голову, а отец молчит.