Конец всех песен - Майкл Муркок

- В некотором смысле, да, - сказал Джерек. - В памяти Городов.

- Оно было сделано одним из ваших городов?

- Нет, но совет городов спрашивается в таких случаях. Хотя они сильно одряхлели, они, все же, помнят еще многое из истории нашей расы. Вам знаком внутренний интерьер? - Больше всего он напоминает свод готического собора, увеличенного во много раз. Не думаю, чтобы я знала оригинал, если он существует. Вы не должны забывать, мистер Корнелиан что я не эксперт. Многие аспекты моего собственного мира, большинство его районов неизвестны для меня. Я вела в Бромли спокойную жизнь, и мир там очень мал, - она вздохнула, когда они покинули аэрокар. - Очень мал, - повторила она почти неслышно. Она поправила шляпу и вскинула голову в манере, восхищающей Джерека. В этот момент она казалась более полной жизни и меланхолии, чем он когда либо видел ее. Джерек поколебался долю секунды, прежде чем предложил ей свою руку, но она взяла ее с готовностью, улыбаясь, ее печаль прошла, и вместе они поднялись к дверям наверху.

- Вы рады теперь, что пришли? - пробормотал он.

- Я решила веселиться, - сказала она ему.

Тут она судорожно вздохнула от изумления, не ожидая той сцены, которую увидела, когда они во шли. Все здание было заполнено нераздельными этажами, а плавающими платформами и галереями, поднимающимися все выше и выше, и в этих галереях и на платформах стояли группы людей, беседуя, танцуя, ужиная, а другие группы или отдельные люди плыли по воздуху от одной платформы до другой. Высоко высоко над ними самые далекие фигурки были настолько крошечными, что фактически их нельзя было увидеть. Свет искусно обеспечивал и яркость, и тень, почти неуловимо изменяясь все время, цвета были насыщенными, любого возможного оттенка и тона, дополняя костюмы гостей, диапазон которых простирался от самых простейших, до самого гротескного. Возможно, благодаря какой-то искусной манипуляции акустикой зала, звуки голосов понижались и повышались волнообразно, но никогда не были настолько громкими, чтобы заглушить какую-либо отдельную беседу, и миссис Ундервуд они казались оркестрированными, гармонично сведенными в общий, бесконечно разнообразный хор. Здесь и там вдоль стен стояли леди, и их тела были расположены под прямым углом к телам большинства остальных, так как они использовали кольца власти, чтобы отрегулировать собственное поле тяготения по своему вкусу, изменив измерение зала таким образом (по крайней мере для собственного восприятия), что высота его стала длиной.

- Все это напоминает мне средневековую живопись, - сказала она. Итальянскую, наверно? О небесах?... хотя перспектива лучше, - она поняла что лепечет что-то невразумительное и умолкла со вздохом, глядя на Джерека с выражением удивления собственной растерянностью.

- Значит вам нравится? - он видел, что ей не скучно.

- Это чудесно!

- Ваша мораль не обижена?

- Сегодня мистер Корнелиан, я решила оставить всю свою мораль дома, она снова засмеялась над собой.

- Вы красивее чем когда-либо, - сказал он ей. - Вы просто прелестны.

- Тише, мистер Корнелиан. Вы делаете меня самодовольной. Наконец-то я чувствую себя сама собой. Дайте порадоваться этому. Я разрешу, улыбнулась она, - случайный комплимент, но буду благодарна, если вы отложите страстные выражения на этот вечер.

Он поклонился, разделяя ее веселое настроение.

- Очень хорошо.

Но она стала богиней, и он не мог не удивляться. Она всегда была прекрасной в его глазах и достойной восхищения. Он обожал ее за ее мужество, за ее сопротивление влиянию его собственного мира. Сейчас она, казалось, выступает в единственном числе против общества, которое несколькими месяцами прежде угрожало проглотить и уничтожить ее личность. В ее позе была решимость, легкость, чувство уверенности, объявляющее любому то, что всегда чувствовал в ней - и он гордился, что его мир увидит в ней женщину, какой он ее знал, в полном командовании собой и ситуацией. И, так же, между ними существовало взаимное понимание, тайное знание ресурсов характера, из которых она черпала силы, чтобы достичь этой власти. В первый раз он осознал силу любви к ней и, хотя он всегда знал, что она любит его, он был уверен, что ее эмоции так же сильны, как и его собственные. Подобно ей, ему не требовалось никаких деклараций - ее поза сама по себе была достаточной декларацией.

Вместе они поднимались вверх.

- Джерек!

Это была госпожа Кристия, Вечная Содержанка, одетая почти в прозрачные шелка. Она позволила своему телу пополнеть, ее конечности округлились, и она казалась чуточку, но приятно, пухлой.

- Это наверно Амелия? - с просила она о миссис Ундервуд и посмотрела на них обоих для подтверждения.

Миссис Ундервуд улыбнулась в знак согласия.

- Я слышала о всех ваших приключениях в девятнадцатом столетии. Я, конечно, очень завидую вам, так как этот век кажется чудесным и как раз такой, какой бы я хотела посетить. Этот костюм не мое изобретение. Миледи Шарлотина собиралась использовать его но подумала, что он больше подходит мне. Он подлинный, Амелия? - она крутанулась в воздухе как раз над их головами.

- Греческий?... - заколебалась Амелия Ундервуд, не желая возражать. Он превосходно поможет вам. Вы выглядите милой.

- Меня приветствовали бы в вашем мире?

- О, определенно. Во многих слоях общества вы были бы центром внимания.

Госпожа Кристия просияла и наклонилась, чтобы мягкими губами поцеловать щечку миссис Ундервуд, бормоча негромко:

- Вы конечно, сами выглядите чудесно. Вы сделали это платье или перенесли его с собой из Эпохи Рассвета? Это, должно быть, оригинально.

- Оно было сделано здесь.

- Все равно оно прекрасно. У вас есть преимущество перед нами всеми. И ты, Джерек, тоже выглядишь настоящим Джентльменом, героем Эпохи Рассвета. Такой мужественный, такой желанный.

Рука миссис Ундервуд чуть сжалась на локте Джерека. Тот пришел почти в экстаз.

Но госпожа Кристия тоже была чувствительна.

- Я не одна завидую вам, Амелия, сегодня, - она позволила себе подмигнуть, - Или Джереку, - она взглянула поверх них. Вот наш хозяин!

Герцог Королев был солдатом во время своего короткого пребывания в 1896 году. Но никогда еще не было туники настолько глубоко красной, как та, которая была надета на него, и пуговицы были самыми золочеными, и эполеты самыми яркими, и пояс и сапоги настолько зеркально-блестящими. Его перчатки были белыми, а одна рука покоилась на эфесе шпаги, украшенной шнурком. Он отдал салют и поклонился.

- Вы оказали мне честь своим присутствием, - сказал он.

Джерек обнял его.

- Дорогой друг, вы выглядите таким красивым!