Мир Жаботинского - Моше Бела

Так Жаботинский убеждал евреев, которые сомневались в обязательности «принципа возвращения в Сион». С не евреями, а в более позднее время и с евреями тоже, он говорил более «практическим» языком. Когда в Центральной и Восточной Европе проснулся вулкан антисемитизма, многие государства поняли, что необходимо подыскать для евреев какую-нибудь территорию, главным образом для тех евреев, которые были изгнаны или которым удалось вырваться из стран германской «сферы влияния» и которых принимали везде без особого энтузиазма. Так как Британия решительно отказалась направить поток беженцев в Эрец Исраэль, политики стали вертеть глобус, подыскивая клочок суши для «лишних евреев». С этой целью была созвана Эвианская конференция 1938 года. Жаботинский считал все это пустым делом. Искомую землю он называл «фата-морганой». Он был уверен, что в конце концов все будут вынуждены согласиться, что Эрец Исраэль — единственно возможное решение наболевшего вопроса. Он предлагал единственно верный, по его мнению, путь:

Цепь рассуждений, на которых должна основываться вся жизненная логика, вытекает из трех основных посылок: 1) «исход» евреев — назревшая необходимость; 2) невозможно направить этот исход куда-либо, кроме еврейского государства; 3) существует только один клочок суши, пригодный для такого государства.

По своей важности эти три посылки равновелики. Изымите одну из них — все рухнет. Крайне неразумно полагать, что без третьего постулата можно обойтись. Даже Герцль и Нордау — основатели современного сионизма — прошли через поиски «фата-морганы», но в конце концов пришли к непременному выводу, что земля у евреев только одна. Ныне сходный процесс идет в головах многих христианских политиков. С нашей стороны было бы ошибкой сердиться на них за то, что они еще не дошли до конца этого мыслительного процесса. Результат их поисков известен заранее.

...Искомая территория (вне Земли Израиля) должна, по мнению этих политиков, отвечать следующим требованиям:

а) она должна быть необитаемой;

б) она должна быть пригодной для жизни;

в) она не должна представлять собой ценности для ее нынешних владельцев.

Далее Жаботинский показывает, что подобной территории просто не существует и не может существовать. Эта «фата-моргана». Вывод?

И тут, конечно, вы спросите: «А разве Эрец Исраэль отвечает этим требованиям? Почему же тогда именно она?»

«Выбор» Эрец Исраэль не имеет отношения ни к одному из приведенных критериев. Сионисты прекрасно знают недостатки этой земли, ее неприспособленность к приему поселенцев; они охотно согласятся, что это далеко не самый удачный «колониальный брак», что в мире много мест, куда более пригодных для колонизации,— но это все совершенно неважно, просто не имеет отношения к существу вопроса. Сионисты согласны, что нежелание арабов брать выкуп за землю — серьезная проблема и было бы гораздо лучше, если б ее не было. Но раз она существует, ее надо решать — вот и все. Просто дело в том, что «выбор» Эрец Исраэль не имеет никакого отношения к выбору. Когда человек «выбирает», «ищет» себе страну и заранее «взвешивает» все «за» и «против» — он не найдет ничего. Как Буриданов осел. Человек же идет туда, куда его «тянет», откуда его с меньшей вероятностью «погонят». (И весьма вероятно, что в конце концов окажется, что нет на свете такого места, куда бы его «тянуло», но где бы его готовы были с радостью принять). Эрец Исраэль — не предмет обсуждения с точки зрения «удобства», или «дешевизны», или даже степени «притягательности». Автор решительно не симпатизирует столь одиозному ныне слепому патриотизму. Но бывают такие грустные, такие «безвыходные» обстоятельства, когда честный человек обязан занять единственную позицию: «как бы там ни было, правильно или нет — это моя земля». И уж тем более — нация, стоящая перед угрозой уничтожения, имеет право заявить: плоха она или хороша, удобна или неудобна, дешева или дорога — это моя земля».

Кстати: мы еще попытаемся показать, что земля эта не так уж и дорога и не так уж неудобна и даже, что она не так уж плоха.

И все же может остаться вопрос, почему Жаботинский, у которого не было никаких сантиментов по отношению к Эрец Исраэль, оставался ей так предан. Пожалуй, правильный ответ таков: он был преданным гражданином Эрец Исраэль по тем же естественным причинам, которые привели его к вере в сионизм:

Национальное воспитание неотделимо от Палестины, как слова Торы неотделимы от ее пергамента, огонь от очага; и нельзя читать Писание, не видя пергамента, или греться у огня, не приблизившись к очагу. Атмосфера национального воспитания пропитана Палестиной, и в этой атмосфере наши поколения будут вырастать и будут затем приносить свои силы на работу для восстановления и обновления того, что было в Палестине.

«Трудящаяся Эрец Исраэль»

«Никогда не мог я понять, откуда у людей берется такая наглость — не уважать чужой труд...»

В ходе жаркой полемики, которую вели Жаботинский и его сторонники с кругами и партиями, присвоившими себе и своим учениям общее название «трудящаяся Эрец Исраэль», последние пытались приклеить Жаботинскому ярлык «врага рабочих». В те времена — 20—30-е гг.— такое обвинение было особенно ужасным. Ведь во многих частях света еще продолжалась героическая борьба рабочих за признание за ними права на человеческое достоинство, человеческое существование, элементарные права человека, освобождение от бремени многочасового каторжного труда. Поэтому все доброе и прогрессивное в мире было на стороне рабочих. В глазах людей рабочие были окружены ореолом святости, мученичества, считались единственно полезными людьми, создающими все материальные блага, и им противопоставлялись презренные кровопийцы — «буржуи», «торгаши», «паразиты».

Жаботинский восставал против такого разделения общества на «полезных» и «бесполезных», на «работающих» и «не работающих», «паразитов»:

У слов есть значение, смысл и есть традиция. Прямое значение слова «работающий»: всякий человек, затрачивающий усилия, физические или умственные, для достижения результата в сфере экономики, культуры или общественной жизни, называется «работающим», «трудящимся». «Рабочие» же — одна из разновидностей «трудящихся». Те, кто завели обычай называть словом «трудящиеся» «рабочих», и только «рабочих», имели совершенно определенную цель: они хотели, чтобы создалось впечатление, что труд не «рабочих» недостоин именоваться словом «работа», что это не что иное, как «паразитизм», «эксплуатация», «кровопийство» и т. п. Такое отношение — неверно, и особенно в национальном деле, а стало быть, и в деле сионизма. Ибо в нашем деле равноценны усилия всех слоев общества.

В принципе ошибочно разделять общество на «работающих» и «не работающих». В действительности «не работающие» составляют такую незначительную горстку, что вообще не оправдано подыскивать для них отдельного наименования. Правильное же социальное деление обусловливается совершенно другим подходом: на людей, «получающих прибыль», и «наемных работников», т. е. тех, кто трудится ради «прибыли», и тех, кто продает свой труд «за плату». Как среди тех, так и среди других мы найдем богатых и бедных, людей умственного и физического труда, все они — «трудящиеся».

Другим проявлением такого искаженного подхода Жаботинский считал разделение людей на создающих «материальные ценности» и тех, кто создает ценности «нематериальные». Он указывал на абсурдность такого деления:

Все это разделение на «материальные» и «нематериальные» ценности — на три четверти пустая писанина и болтовня. Может быть, во времена гетмана Хмельницкого такое деление и было как-то оправданно, но теперь оно никуда не годится. Триста лет назад ростовщик, ссужавший под проценты, был пиявкой (но и тогда далеко не всегда был пиявкой тот, кто финансировал строительство Карлом Великим дороги Кельн — Милан), в наши же дни банковское дело — основа основ экономики. Или (уж простите за такое сравнение) в средние века, когда дело преподавания было в руках монахов, т. е. людей, от жизни как бы отстраненных, еще можно было считать школы и университеты рассадниками нематериальных ценностей. Но ныне — необходимо получить настоящее образование, чтобы стать инженером, агрономом, да и квалифицированным рабочим. Давайте пойдем еще дальше: Карузо (мир его памяти) — великий тенор — какие ценности он создавал? Если бы он придумал новую застежку для штанов, которую бы потом штамповали на фабрике сотни людей и тем кормились, то все ясно: созданная им ценность вполне материальна. Но ведь не сотни, а тысячи людей кормятся сегодня, изготовляя пластинки с записями его голоса. Как тут быть? И если ответить на это, что производство пластинок — создание ценностей нематериальных, ибо их нельзя съесть или надеть, что это — всего лишь развлечение, то тогда получится, что большая часть человечества занимается сегодня разными глупостями. Утверждают, что сегодня одна из самых мощных отраслей индустрии США — киноиндустрия. В 1925 году в ней было занято 300 тысяч человек, они получили более 75 миллионов долларов заработной платы. И этот безумный мир истратил 500 миллионов долларов на то, чтобы посмотреть фильмы.