Любимый незнакомец - Эми Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он выждал, пока из ателье не послышались голоса женщин – Ленка с Зузаной о чем-то спорили, Дани молчала, но он отметил, что она быстрым, легким шагом спустилась по лестнице и торопливо прошла мимо его двери. Еще один голос, распевавший песню на незнакомом ему языке, слышался от задней двери дома – скорее всего, из прачечной: это прислуга, решил он.
Определив, где находятся все обитательницы дома, он отправился в швейную мастерскую, к телефону, который Дани указала ему накануне. Он позвонил в офис Элиота Несса, и его тут же соединили.
– Мэлоун. Ты устроился?
– М-да, хотя я никак не возьму в толк, где ты отыскал эту комнату.
– Ав чем дело? Тебе там не нравится?
– Нет, комната хорошая. Просто… я знаком с хозяйкой.
– Знаком с хозяйкой? – изумленно переспросил Элиот.
– Да. Она знает меня. С прежних времен. Когда я был патрульным.
Несс молчал, но Мэлоун чувствовал, что тот раздумывает.
– И ты считаешь, что это проблема? – спросил Элиот. – Не понимаю, чем это может нам помешать.
Мэлоун вряд ли сумел бы ему ответить. Так что он просто спросил напрямик:
– Мне любопытно, как ты вышел на нее. Сюрпризы я не люблю. И в совпадения не верю.
– Когда я узнал, что ты, возможно, свободен, то попросил помощницу подыскать жилье. Она увидела объявление в газете и сняла комнату.
– Потому что это рядом с Кингсбери-Ран, – продолжил Мэлоун.
– Ну да. И прямо напротив больницы Святого Алексиса.
– А это тут при чем?
– Я тебе все расскажу. – По его голосу Мэлоун понял, что Элиот не хочет обсуждать это по телефону. – У меня есть время в пятницу. Давай я заеду за тобой, где-нибудь в час. Жди меня возле дома. Не хочу за тобой заходить.
– Почему?
Несс вздохнул:
– Потому что в городе меня знают. Это не слишком удобно, так что, раз мы хотим сохранить все в тайне, будем встречаться в машине. Или приходи ко мне как-нибудь вечером.
– Хорошо. До пятницы.
Мэлоун с озабоченным видом вышел из швейной мастерской и чуть не столкнулся с краснощекой, рыжеволосой женщиной, которая словно вся состояла из одних округлостей.
Завидев его, она взвизгнула, но тут же выпростала ему навстречу пухлую руку и приветственно встряхнула его ладонь:
– Я Маргарет, – с широкой улыбкой объявила она. Акцент у нее был сильнее, чем у Зузаны и Ленки, вместе взятых. – А вы, наверное, мистер Мэлоун. Я о вас позабочусь, не тревожьтесь. Накормлю, обстираю, приберусь. Если вам что-то нужно, зовите Маргарет. – Она кивнула, словно уже обо всем с ним договорилась, и, не дожидаясь ответа, поспешила прочь, но на ходу обернулась поглядеть на него: он заметил ее взгляд, когда входил к себе в комнату. В этом доме за ним все время будут следить.
Было всего десять утра, но его снедала непонятная тревога. Сидеть взаперти не хотелось, хотя он до сих пор так и не коснулся груды бумаг, высившейся у него на столе. Этим можно заняться позже, после того как Несс расскажет ему о том, что нельзя обсуждать по телефону.
Он решил прогуляться, но перед этим перенес бумаги в машину и запер дверцы. Ему вовсе не хотелось, чтобы Маргарет обнаружила фотографии отрубленных рук и ног и побежала к хозяйкам. Придется четко установить для нее границы: ему не хотелось, чтобы она свободно входила в его комнату. Но это вполне могло подождать. Сейчас ему нужно было проветриться.
В бутербродной, лепившейся к частной клинике на углу Бродвея и Першинг, он купил столько сэндвичей, что хватило бы на целую армию. Он не знал, что любят женщины из семейства Кос, но счел, что это не слишком уж важно. Если они не слишком отличаются от других жителей Кливленда – да, собственно, и от прочих американцев, – они оставят на ужин то, что не съедят на обед. Дани принесла ему завтрак, и потому он считал, что должен позаботиться об обеде. Он всегда старался поддерживать равновесие в подобных делах, щепетильно следил за этим.
Он занес сэндвичи в ателье, оставил на стойке у входа и выскользнул обратно на улицу. На звон колокольчика из задней комнаты выглянула Дани, но он лишь махнул ей рукой со словами:
– Я принес вам обед, – и двинулся дальше, по своим делам.
Он свернул к югу и пошел по Бродвею к Восточной Пятьдесят пятой, решив прикупить разных мелочей и осмотреться. Две главные артерии района сходились на элегантном перекрестке. Украшенные арками здания красного кирпича, где помещались театр, бакалея, банк и библиотека, подступали прямо к мостовой. Прямо за театром, на Пятьдесят пятой улице, стояло здание Пятого полицейского участка – надо будет запомнить. Он двинулся дальше к югу, к церкви Богоматери Лурдской, занимавшей соседний квартал, и скользнул внутрь. Вот-вот должна была начаться полуденная месса.
Он не был истово верующим, но знал, что многие сочли бы его таким. Вера давала ему прочный фундамент, была якорем, державшим его на плаву. Именно в этом он и нуждался. Ему нужны были правила, четкая структура. Нужен был покой, чувство облегчения, которое даровала исповедь.
Выходя из церкви, он всегда чувствовал себя лучше, чем когда входил. Не потому, что церковь давала ответы на все вопросы, но потому, что ответы, которые давала она, устраивали его больше, чем его собственные. Церковь удерживала его от того, чтобы пустить себе пулю в лоб. Раз или даже два раза в жизни он был к этому близок. Пятнадцать лет назад, когда ему встретилась Дани Флэнаган, он даже разработал подробный план действий.
Перед сменой он почистил оружие. Обычно эти действия – разобрать пистолет, снова его собрать – его успокаивали. Но в тот день все было иначе. В тот день они его словно подначивали. Это так просто. Он не боялся. Он знал, что ничего не почувствует. Тот, кто больше совсем ничего не чувствует, обретает мир и покой. Решение казалось единственно верным. Нажать на курок и со всем покончить.
При мысли об этом он испытал блаженство.
Все его дела были в полном порядке. Айрин получит его армейское пособие и небольшую выплату от полицейского профсоюза. Она так и жила с родителями. Она была их единственной дочерью, и они в ней души не чаяли.
