Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она прядет еще быстрее, чтобы наказать себя за такие мысли. Колесо стучит. Веретено вертится. Через пальцы течет крапива. Боль нестерпима. Руки ее – уже больше не руки, а два пламени, или две звезды, или два поющих голоса.
Концептуалистка видит сныКонцептуалистке снятся два типа сна о полетах. Одни о том, как она плавает в воздухе, отчаянно дергая ногами, словно лягушка, но ей удается лишь на несколько футов оторваться от убийцы, а та хладнокровно ждет, пока она выдохнется. В других концептуалистка с разбегу плавно отталкивается от земли, поднимает ноги и легко устремляется вверх и прочь. Парит без всяких усилий, все небо открыто ей; но вдруг нападает страх – это не взлет, а падение вверх, она слишком высоко и уже не может вернуться на землю, к убийце… там, далеко внизу, только та и помнит о концептуалистке, но и убийца уже опускает голову, бросив следить за исчезающей в небе точкой, и плетется домой с лопатой на плече, предвкушая ужин.
Концептуалистка работаетЗа стеклянной стеной галереи в большом городе концептуалистка сидит у прялки и прядет из крапивы длиннющую нить, сидит за ткацким станком, ткет из этой нити полотно для рубашечек.
Пять с половиной уже готовы. На них ушло пять с половиной лет. Поначалу у нее была масса зрителей. Не поверите, до чего шикарно они выглядели и как громко обсуждали ее прялку, ткацкий станок, крапиву, волдыри, ее терпение. Только что бы ни говорили они, концептуалистка не отзывалась и не улыбалась. Это тоже обсуждали, улыбаясь и качая головами: им-де было б легче шесть лет прясть из крапивы нить, ткать из нити ткань, шить из ткани рубашки, чем шесть лет молчать и ни разу не улыбнуться. Так, должно быть, и есть, думала концептуалистка, перекусывая зубами нитку.
Затем поток схлынул. Хозяева галереи, у которых имелись интересы в Буэнос-Айресе, Барселоне, Гонконге, Санкт-Петербурге, Стамбуле, надолго уехали по делам. Ее агентесса больше не звонила. Окна покрылись пылью и потеками дождей. Их заклеили целым рядом плакатов бурлеска: в вихре невероятно длинных светлых волос танцует женщина, голая, что креветка. Потом стали клеить объявления, и на ветру затрепетала бахрома телефонных номеров: ПРОПАЛО КОЛЬЦО, ПРОПАЛА СОБАКА, ПРОПАЛ РЕБЕНОК.
Иногда заходит женщина с серебряными руками, приносит груши.
Концептуалистка смотрит, как солнце ползет по пыльному стеклу, а пальцы ее щиплют и треплют. Порой свет пересекает крылатая тень.
Любовник ее самого младшего братаОн сидел на краешке моей кровати. Я стоял перед ним на коленях, уткнувшись ему в ноги, и вдруг этот… ветер.
Перья потом были везде – в простынях, в обуви. Одно маленькое, такое хорошенькое, завитое, плавало в стакане с водой.
У него огромный выпуклый лоб, как у Эдгара Аллана По, и тонкие губы. Маленькие круглые глазки, одно плечо выше другого. Так что он не красавец, нет. Я его позвал на одну ночь, но теперь все время думаю об этом. О крыле, бьющем. О полете.
Да, каждый раз, как он кончает.
Ее родители– Сыновья у меня все витали в облаках. А вот дочь всегда очень крепко стояла на земле, – говорит отец. – Мы очень удивились, когда она захотела стать художницей. Попробовали направить ее на что-то попрактичнее. Жена предложила ей пройти курс домоводства. Там она и выучилась шить, так что, мне кажется, мы внесли свой вклад в ее искусство. Пусть и косвенно.
Ее молчаниеСлова поднимаются к горлу, как газ. Она глотает их, не давая вырваться.
Ее руки похожи на перчатки или фальшивые кисти, в которых спрятаны ее собственные, настоящие.
Ее ощущение времениПрочтите эту фразу; повторяйте шесть лет.
ОткрытиеОднажды появляется кто-то с ведром мыльной воды, бритвой и резиновым скребком и соскребает с окна прошедшие годы. Сторож лезет на стремянку менять перегоревшую лампочку. Пол тщательно вымыт, складной стол покрыт бумажной скатертью, уставлен пластиковыми стаканчиками – и вот врываются дочерна загорелые хозяева галереи со множеством друзей и знакомых, галерея опять полна. На стене висят пять крапивных рубашек, сухих, колких, бурых. У них какой-то угрожающий вид, хотя в то же время – немного грустный. Шестая рубашка лежит на столе – она почти закончена, не хватает только левого рукава.
Концептуалистка не поднимает глаз от ткацкого станка, где медленно растет полотно для последней детали.
К ней наклоняется репортер с занесенной над блокнотом ручкой.
– Ц-ц-ц, – отгоняет его агентесса, – все вопросы только после восьми!
Когда минутная стрелка прыгает на цифру «12», начинаются неуверенные аплодисменты. Уже восемь, а концептуалистка так и не закончила последний рукав. Но она встает. Улыбка у нее странноватая, ведь она шесть лет не улыбалась.
Какой-то мужчина смотрит на пустой крюк в стене. Она вешает туда последнюю рубашку.
– Это ты, я так и думала.
– Конечно я.
– Я не буду спрашивать, где остальные. – Она ковыряет ногтем волдырь на подушечке мизинца. Тот – словно капля чистой воды.
– В баре, скорее всего. Там счастливый час. Хватит ковырять. – Он обнимает ее крылом. – А чего ты хотела, а? У каждого свой счастливый конец.
Потом Братья воркуют и теснятся вокруг, поклевывают себе руки и раздувают груди. Одно крыло содрогается, его успокаивает чья-то рука в дорогих перстнях. В воздухе запах горелого мяса – это мать короля, твоя свекровь, жарится словно гусь. Никому не жалко ее, даже королю, так что улыбнись. Ты еще помнишь, как улыбаться?
Открытие, продолжение– Сказочно, – сказала одна из Творческого Кооператива Сводных Сестер, одновременно выпуская жуков изо рта. – Обожаю!
Концептуалистка ловит свое отражение в окне. Не надо было красить губы, она тут же забывает о помаде. Как будто ела что-то с кровью.
Да нет, это у агентессы помада размазалась – она сейчас так целеустремленно пробирается через толпу, словно челнок в ткацком станке, вцепившись в рукав критика и твердокаменно улыбаясь.
Нет, это агентесса просто поцеловала ее, видать, намереваясь клюнуть в щечку по-европейски, а художница по своей неловкости встретилась с ней ртом. А может, агентесса специально так сделала, раз ее рот впивался в концептуалистку дольше положенного. Она действительно запала на концептуалистку или хочет, чтобы думали, будто они спят вместе? Если второе, то зачем – чтобы возвыситься самой или принизить концептуалистку, или и то и другое, или заставить ревновать критика и крепче привязать его к концептуалистке (а может, к самой агентессе?), или наоборот, чтобы удалить критика – пусть он не достанется концептуалистке, раз уж агентессе не достался?
А может, это вообще не помада, а кисло-сладкий соус от шести куриных ножек, которые она взяла с подноса официанта, похожего на ее отца; кости от этих ножек до сих пор лежат рядом, завернутые в салфетку; у нее всегда был отменный аппетит.
Или она ела что-то с кровью.
Еще в экспозицииЧайная чашка песка.
Три красных мака.
Клубок пряжи.
ВолшебствоКлубок пряжи катится сам собой, указывает путь. И остается только идти за ним до конца.
ФактИногда сюжет сказки называют «нитью повествования».
Открытие, продолжениеОна пробирается сквозь толпу, закрывается в туалете, хлопает по выключателю и досадливо шипит, наткнувшись на острый кончик гвоздя. Сует мизинец в рот, размазывая кровь по губам.
Туалет используют заодно как кладовку – шесть деревянных кроваток свалены в углу, составлены в стопу или аккуратно стоят вдоль стены. Как раз для братьев, которые по счастливой случайности тут же влетают в окно, сбрасывают перья в шесть опрятных кучек и теперь толпятся вокруг нее, с гусиной кожей, но в человеческом обличье, поздравляют ее с торжеством. Только им нельзя оставаться, говорят ей братья, они могут пробыть людьми еще пятнадцать минут или час, или одну ночь, а потом сюда вернутся грабители, тут их логово, и ей тоже надо скорей уходить.
Она думает – как это удобно, что грабителей ровно шесть. Да еще таких маленьких!
– Иду, иду, – говорит она. – Слушайте, у вас есть пластырь?
Любовник самого младшего братаОднажды я застал его за выщипыванием. Кончик был уже голый – жалкий розовый пупырчатый бугорок в гнездышке из перьев. Я стал ласкать губами это недоразумение, но он больше сконфузился, чем обрадовался. Вообще-то я тоже. Потом я сказал: «Никогда больше так не делай. Ты мне нравишься точно таким, как есть». Сам удивился – я же только и думал о том, что вся моя жизнь во что-то превращается. Это и есть у нас с ним общее.
Концептуалистка видит сныИз лопаток на спине растет крапива, облегает руки ножнами.
Она просыпается, во рту странный вкус. Где ее братья, то есть – дети? Она их съела? Улетели? У нее вообще когда-нибудь были дети?
Открытие, продолжениеВ поисках марли она открывает шкафчик у раковины. Вонь хвойного моющего средства – и она в лесу. Тропинка различима лишь потому, что пряжа, сухо бегущая у нее в пальцах, слабо натянута – да еще темные силуэты мусорных баков, выставленных на обочину для сбора в пятницу. Перед ней вздымается тень, плечо на кого-то натыкается, чья-то рука пожимает ее плечо, как бы извиняясь. Когда свет гаснет, все становятся дружелюбнее – не сесть ли ей на ступеньку или пенек, не подождать ли, пока кто-нибудь сядет рядом?
