Огнепоклонники - Бапси Сидхва

— Вон что… — еле выговорил Аденвала.

Изнуренный тяжелыми разговорами, он теперь был сражен наповал.

— Вон что! — повторил он. — Как интересно, просто рука провидения, я бы сказал. Подумать только, как вам пришло в голову дать книги на ревизию — и перед самым пожаром.

— Именно рука провидения. Понимаете, друг мой, и совесть моя чиста, и намерения, поэтому бог меня и уберег. В жизни я никому не завидовал и никогда не желал жены ближнего своего, — скромно пояснил Фредди, используя пятую библейскую заповедь, хоть и не к месту, но зато веско.

Вошел слуга с пыльной тряпкой, перекинутой через плечо, и шепнул Пивовале:

— Гиббонс-сахиб!

— Проси, сейчас же проси! — радостно заволновался хозяин, срываясь с места навстречу гостю.

Мистер Гиббонс частенько заглядывал в этот дом выпить. Хозяин бросился пожимать ему руку.

— Дорогой друг, а я как раз думал про вас! — объявил Пивовала, усаживая англичанина.

Гиббонсу представили Аденвалу.

Фредди встал со стула и обнял полицейского.

Побледневший как бумага Аденвала понял, что его карта бита.

Он сделал большой глоток пива, который укрепил его дух, и, рыцарственно признав поражение, взялся развлекать собравшихся разными упоительными историями.

Через три дня Аденвала получил бумагу из полицейского управления.

Там было написано следующее:

«Уважаемые господа,

Во исполнение запроса, полученного от вашей фирмы, нами было произведено расследование причин пожара в лавке и в доме г-на Фаредуна Джунглевалы.

Полиция пришла к заключению, что пожар был вызван причинами случайного характера. В отчете г-на Р. Гиббонса, офицера, производившего расследование, отмечено следующее.

Нет сомнения в том, что первопричиной пожара стал самопроизвольный взрыв бутылки шипучего напитка, в результате чего опрокинулась керосиновая лампа, постоянно горевшая на прилавке. Из-за разлившегося керосина огонь распространился по всей лавке, затем перебросился и на складские помещения, заполненные легковоспламеняющимися товарами. Было также проведено расследование репутации г-на Фаредуна Джунглевалы. Фаредун Джунглевала известен как человек исключительной честности, ведущий добропорядочный образ жизни. В его прошлом нет ничего, что указывало бы на предположительность совершения им преступления столь тяжкого, каким является поджог.

На сем полагаем расследование завершенным удовлетворительным для вас образом.

Секретариат Генерального Инспектора Полиции Пенджаба».

Фаредун Джунглевала получил чек на весьма приличную сумму.

Глава 16

После пожара кончились и проблемы с Джербану.

Фредди, упоенному успехом нескольких удачных сделок подряд, недоставало времени задумываться над тещиными штучками.

А Джербану изменилась до неузнаваемости. В присутствии Фредди она сидела тихонькая, как сытая мышь. Не то что душа ее исполнилась доброжелательства или всепрощения, ничуть. Джербану по-прежнему ненавидела зятя, но ужас перед тем, на что способен Фредди, пересиливал ненависть. Джербану боялась так, что ни одна живая душа не должна была догадаться о ее подозрениях. Даже Путли. Джербану и отлично понимала Фредди, и отдавала себе отчет в том, что ей все равно никто не поверит.

С другой стороны, судьбу Джербану нельзя было назвать плачевной. Чудесное спасение из когтей смерти сделало ее человеком значительным в глазах окружающих. К Джербану потянулись и соседи, и собственная дочь.

Конечно, Фредди был огорчен: целился-целился, а двух зайцев убить не удалось. Хорошо, хоть в одного попал.

Годы спустя, когда Джербану постепенно вернулась к былым привычкам, Фредди научился прятаться за утешительную поговорку: «Чему не измениться, к тому надо примениться».

А Путли, раз все наконец так хорошо устроилось, стала удовлетворенно рожать детей — четыре дочки, три сына; предпоследний — Бехрам, Билли для своих.

Бехрам Джунглевала был некрасивым ребенком. Мать, рассматривая темнокожего, большеносого, орущего младенца, сказала:

— Даже не верится, что мой! Ничуть не похож на остальных. А посмотри, сколько у него волос!

— Ну и что? Ты что, мало нарожала детишек? И все славные! Этот тоже, вырастет — нормальный будет, — утешил ее Фредди.

А Бехрам Джунглевала оказался баловнем судьбы!

Шли годы. Дело Фредди росло. Теперь он был на короткой ноге с махараджами и с англичанами, вкладывал деньги в самые разные предприятия, где только представлялась возможность, умело «подмасливая и подсахаривая» всевозможных полковников уильямсов, ублажая других — таких, как Аллен, — виски и девочками.

Выдали замуж Хатокси. Потом Руби.

Джербану давала брачные советы внучкам, втискивая в них весь куцый опыт собственного замужества:

— Догола не раздевайтесь, на спине как курицы ощипанные не лежите. Так мужу и надоесть недолго. Мужчине надо показываться понемножку и не спеша. Нижнюю юбку сняли — остаетесь в кофточках, кофточку сбросили — юбку не снимайте. Муж всю жизнь будет любопытствовать и никогда к жене не остынет. И без дела не сидите. Книжки читать ни к чему — их демоны лености изобрели. От безделья мысли лезут в голову. Вот я ни минуты зря не тратила. Пока с вашим дедушкой лежу, угри выдавливаю у него на шее и на плечах.

Трудно сказать, до какой степени последовали этим наставлениям краснеющие невесты.

Фредди же просто заметил:

— Бедный дедушка! Не много радости ему досталось в жизни, верно?

Глава 17

— С тех пор я никогда не вспоминал об этой беде, — закончил свой рассказ Фаредун. Слушатели как завороженные продолжали смотреть ему в рот. Фаредун удобно сидел в кресле с плетеной спинкой, привольно вытянув длинные ноги.

— В каком это было году? — спросил Ардишир Купер, прервав паузу. Этот хрупкого сложения молодой человек уже четыре года был зятем Фаредуна. Его жена Хатокси чинно сидела на диване рядом с супругом.

— Пожар случился в 1901 году, — ответил Фредди. — Я тогда думал — все, конец. Плакал, просто рыдал, как ребенок. Можешь спросить своего отца, он все видел. Конечно, я не мог в ту пору знать, как дело обернется, что пожар на благо. Я каждый день молился, просил, чтоб бог меня благословил, а когда все сгорело, стал думать — господи, да за что же караешь? Но пути господни неисповедимы. Кто о боге помнит, того и бог не забывает.

— А с соседними лавками что сталось? — спросил Соли.

Соли и его друг Джимми Пеймастер сидели, скрестив ноги, на персидском ковре. Рядом, привалившись к дивану, сидел Билли, слишком щуплый и малорослый для своих четырнадцати лет.

— Лавки потом привели в порядок, покрасили, как и я свою. Товар из них успели повыносить. Игрушечный магазин вообще почти не пострадал. Маклер и тогда уже был человеком богатым. А теперь завел контору на Малл-роуд. Процветает.

— Когда открылась наша лавка в Амритсаре? — поинтересовался Соли.

Фаредун улыбнулся сыну. Соли он улыбался по-особому — горделиво и влюбленно. Все говорили, что Соли — вылитый отец, но сам Фаредун считал, что сын куда красивей, чем он был в молодые годы. Фаредун помедлил с ответом, любуясь золотистой кожей юноши, его длинными ногами, свежим ртом на тонком лице. Соли исполнилось девятнадцать.

Перехватив взгляд отца, Билли ощутил комок в горле. Он сглотнул и обиженно уставился очками в босые ступни отцовских ног. На щиколотке билась голубая жилка. На него отец никогда не смотрел, как на Соли.

Билли перевел взгляд на Язди. Язди сидел, прислонившись к стене, вытянув перед собой длиннющие свои ноги, и, по обыкновению, витал в мире поэтических грез.

— Дай вспомнить, — отвечал Фаредун. — По-моему, лавка в Амритсаре открылась года через два после пожара. Верно, в тот самый год, когда родился Билли, значит, в 1903 году. Еще через несколько лет я открыл торговлю в Пешаваре. А в Дели мы начали дело всего пару лет назад.

Фаредун любил рассказывать Соли о делах. Мальчик проявлял интерес к торговле, и Фаредуна это радовало — старший сын, когда-нибудь все перейдет в его руки.

Младшенькая, десятилетняя Кати, неожиданно вмешалась в разговор.

— Ой, папа, — защебетала она, — расскажи про бабушку и про корзину, папа, расскажи!

Фаредун провел ладонью по своим густым, начинающим седеть волосам.

— Попроси, чтоб тебе бабушка рассказала. Она любит эту историю.

Джербану показалась в дверях, целиком заполнив собою дверной проем.

— Ужин готов, — объявила она.

Фредди не двинулся с места. Царственно раскинувшись в кресле, он рассматривал тещу. Рукава чуть не лопались на ее руках-бревнах. В своем сари она напоминала толстенную обрубленную колонну. Лицо Джербану несколько оплыло, но кожа была все еще гладкой и упругой, а брови по-прежнему выгибались крутыми дугами.