Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 2 - Виталий Захаров

Наконец, было решено ещё более расширить статьи, заимствованные из Habeas corpus act’a, придав им общесословное значение.[153]

В заключение «молодые друзья», зная самолюбивый характер императора, попросили Александра I высказать их замечания Воронцову как бы от своего имени, как будто они исходят от него и предложить Воронцову вместе с Новосильцевым и Кочубеем на основании воронцовских Article’s и «замечаний» к ним Новосильцева подготовить новый проект «Грамоты», что и было сделано.

12 августа 1801 г. новый проект, состоявший из 28 статей, был представлен Александру I. Он сильно отличался и от воронцовских Article’s, и от замечаний членов Негласного комитета.

Первые четыре статьи были совершенно новыми и внесены по собственной инициативе авторов, включая А. Р. Воронцова.

В ст. 1 провозглашалась необходимость монархической формы правления в России, ввиду обширности страны и различия населяющих её народов. Однако монархия не была названа самодержавной, говорилось лишь об «управлении государя со властию, сану его свойственною», но делалась оговорка, что эта власть должна употребляться только на благо подданных. В статье явно ощущался просветительский акцент (мнение Монтескье об обширности территории, как главном условии монархического способа правления, положение о «благе народа» и т. д.).

В ст. 2 провозглашалась наследственность российского престола и подтверждался акт о престолонаследии от 5 апреля 1797 г., то есть о наследовании престола только по мужской линии.

Ст. 3 – об устройстве «верховного правительства» России – Правительствующего Сената. Утверждался всеподданнейший доклад Сената, составленный в осуществление указа 5 июня 1801 г. Это была явная уступка сановной оппозиции. Но с другой стороны, это перекликалось с идеей Н. И. Панина – Д. И. Фонвизина сделать Сенат представительным органом власти.

Ст.4 – в ней говорилось о намерении Александра I обеспечить каждое состояние «достаточными и ясными законами», чтобы «безопасность личная и собственность каждого ограждены были», т. е. авторы опирались на просветительский принцип верховенства закона («законы делают всё» – Гельвеций, «законы правят миром» – Гольбах).

В основу остальных 24-х статей легли 20 воронцовских пунктов, правда, основательно переработанных.

В целом привилегии дворян по сравнению с воронцовским проектом были еще более расширены, как того и предусматривали «Замечания» Новосильцева.

В ст. 7 провозглашалась свобода дворян от обязательной службы и право неслуживших дворян участвовать в работе местных дворянских собраний.

В ст. 13 устанавливался 10-летний срок давности относительно владения движимой и недвижимой собственностью.

Ст. 14 разрешала свободу передвижения купцам и мещанам внутри страны и за границей.

Примечательным же было то, что воронцовские пункты, имевшие первоначально дворянский характер, приобретали теперь общесословное значение. Так, в воронцовском проекте в ряде статей фигурировало слово «помещик», в новой редакции оно заменено на «владелец» или «подданный» (ст. 8–9).[154]

В ст. 10 (совершенно новой) законом охранялась личная безопасность и собственность всего населения: «право собственности движимого и недвижимого имения есть право российского подданного, поелику оно свойственно в силу законов каждому чиносостоянию в государстве»[155], т. е. не исключались и крепостные крестьяне (! – Авт.).

В ст. 15 в перечисление предметов, не подлежащих конфискации (соха, плуг, борона, лошади, волы) введена, вопреки мнению Воронцова, недвижимая собственность (житницы с хлебом, овин, рига и другие строения). Возможно под влиянием А. Н. Радищева.[156]

В ст. 20 никто, кроме законных властей не мог «российского подданного, к какому бы чинопочитанию он не принадлежал (т. е. и крепостных тоже ((!) – Авт.), оскорблять в личной его безопасности, лишая его свободы, заточая, сажая в темницу, налагая оковы или просто имая под стражу».

Ст. 11 была вообще новой и, можно сказать, сенсационной. В ней провозглашались определенные демократические свободы: «каждый российский подданный да пользуется невозбранно свободою мысли, веры, исповедания, богослужения, слова, речи, письма и деяния». Правда, введение их обставлялось оговоркой: «…поелику они законам государственным не противны и никому не оскорбительны».[157] Но всё равно, эта приписка не снижала значения этой статьи, которая, будь принята, открывала бы новые перспективы в общественно-политическом развитии страны.

Существенные дополнения были внесены и в блок статей, заимствованных из Habeas corpus act’a. В частности, вводилась новая ст. 17, в которой содержалось обещание установить, чтобы всякий подданный «судим был судьями равного с ним состояния» и правосудие основано на «единых для всех званий правилах». Эта статья реализовывала важнейшее требование Просветительства и буржуазного права – защиту свободы личности.

Очень важны ст. 25 и ст. 28.

В ст. 25 был почти полностью перенесен пункт 17 Воронцова о запрете сбора податей и налогов без указа Сената, но теперь речь шла о праве «объявлять налоги по воле монарха», то есть подчеркивалось, что Сенат может воспользоваться этим правом только по воле императора. Эта небольшая поправка на деле являлась мощным ударом по позициям сановной оппозиции, возлагавшей все свои надежды на Сенат.

Заключительная статья 28 содержала гарантии нерушимости всех предыдущих статей и придавала всей «Грамоте» характер Конституционной хартии. От имени монарха давалось обещание до издания нового Уложения «все узаконения доселе судопроизводства, обряды или постановления наблюдать… ненарушимо, не делая ничего в отмену оных ни общими, ни частными положениями». Предусматривались и те случаи, когда могла бы появиться необходимость изменить установленные законы, и определялся порядок, который должен был соблюдаться при этом. Заключался он в том, что новый законопроект, затрагивающий непременные законы, должен был вначале пройти обсуждение в Сенате с участием коллегий и, «равных им учреждений», лишь затем подаваться на подпись императору. Только в этом случае «новое постановление да имеет силу закона, а все иначе учреждаемое законом да не почитается».[158]

Итак, 12 августа 1801 г. новый проект «Грамоты» был представлен императору. Александр I не одобрил изменений, предложенных авторами по собственному почину. Статью, обещавшую обратить особое внимание на создание Уложения, император принял, но положение об утверждении прав Сената было исключено из проекта. Александр решил изложить их в особой «Грамоте Сенату».[159] Было решено отказаться и от ст. 1 проекта, т. к. Александр заметил некоторое противоречие между начальной статьёй, провозглашавшей необходимость сильной монархической власти, и заключительной статьёй, лишавшей монарха возможности самостоятельно изменять существующие установления. Естественно, оказалась излишней и непосредственно с ней связанная ст. 2 о престолонаследии (возможно Александр еще не окончательно расстался со своей юношеской идеей в будущем упразднить наследственность престола[160], к тому же бездетность царя делала этот вопрос особенно щепетильным).

Таким образом, после того, как проект «Грамоты» из 28 статей побывал у императора, из него было убрано 3 статьи: 1-я, 2-я и 25-я. Теперь в ней насчитывалось 25 статей.[161]

9 сентября 1801 г. проект «Грамоты» был подан на обсуждение в Непременный Совет, за 6 дней до коронации. Конечно, Александр мог обойтись и без мнения Совета, но раз уж он решил следовать идеалам цивилизованной «истинной монархии», то не пристало ему отказываться от хотя бы формального одобрения его планов совещательным учреждением, каковым призван был быть Непременный Совет.

Если до этого проект «Грамоты» разрабатывался в обстановке строгой секретности и о нём знали немногие, то теперь о нём узнали все 14 членов Совета. Это был шаг, свидетельствующий, на наш взгляд, о намерении Александра I опубликовать «Грамоту».

Непременный Совет, к удивлению Александра I, помнившего майский инцидент с запретом продажи крестьян без земли, единодушно одобрил проект «Грамоты» и предложил внести всего два изменения: оговорить, что положение, запрещающее монарху отступать от законов о наследии, не имеет обратной силы, и отменить запрещение продавать и закладывать имение последнего в семейном роде, т. е. предлагалось предоставить выморочное право казне только в том случае, когда последний в роде дворянин не имеет родственников и умрёт без завещания.[162]