Зима любви - Франсуаза Саган

Она отказалась от совместного ужина в их старом бистро на улице Кюжа и вернулась домой в половине девятого. Встреча с друзьями оставила тягостное впечатление. Полин была удовлетворена ее ранним возвращением и поджарила бифштекс. Потом она широко открыла окно и легла в постель. День угасал, и полоски света быстро меркли на темном ковре. Шум улицы затихал, и она вспомнила, как два месяца назад ее разбудил ветер. Нет, не такой вялый и сонный, как этот, а веселый, дразнящий. Тот ветер будил, а этот навевал сон. Между ними двоими был Антуан и целая жизнь. Они договорились назавтра вместе поужинать. Впервые за все их знакомство. Этот ужин очень беспокоил ее. Вообще, она больше боялась не того, что будет скучать с ним, а того, чтобы он не заскучал с ней. Вместе с тем она ощущала такое умиротворение, ей было так приятно лежать в постели и наблюдать, как угасает день. Никогда еще она так не ощущала, что земля круглая и жизнь не простая штука. Ну и пусть не простая, ведь ничего плохого не должно произойти…

Бывают в жизни минуты, когда человек бесконечно счастлив в одиночестве. В мгновения душевного кризиса, воспоминания о них спасают от безысходности. Наверное, потому что веришь, что можешь быть счастливым. Ведь ты уже был им как-то. Просто так, сам по себе. Но не тогда, когда твое счастье зависело от кого-то еще. Ведь этот кто-то может принести и несчастье. Да, в первое больше верится, оно надежнее. Счастливая любовь может пройти и стать ошибкой, и вместе с тем призрачным и ошибочным станет счастье, когда-то сопутствовавшее любви.

Она должна придти к Антуану в шесть часов. Они сядут в автомобиль Люсиль и отправятся ужинать в загородный ресторанчик. У них будет впереди целая ночь. Она заснула с улыбкой на губах.

Гравий приятно хрустел под ногами официанта, а летучие мыши бились о лампы на террасе. За соседним столиком мужчина и женщина с круглыми красными лицами в полном молчании уминали омлет. Они были в пятнадцати километрах от Парижа, было немного прохладно, и хозяйка ресторана укрыла плечи Люсиль шалью. Они находились в одной из тех многочисленных пригородных гостиниц, куда обычно приезжали усталые парижане. Приезжали и влюбленные, надеясь сохранить тайну своих отношений. Ветер растрепал волосы Антуана. Он смеялся, а Люсиль рассказывала ему о своем детстве, счастливом детстве.

— …Мой отец был нотариусом. Ему очень нравился Лафонтен. Он любил прогуливаться по берегу Индра, читая наизусть басни. А потом он сочинял свои, ради шутки меняя местами действующих лиц. Наверное, я одна из тех редких женщин, которая может наизусть рассказать «Ягненка и ворону». Так что тебе повезло.

— Мне крупно повезло, — заметил Антуан, — я знаю. Продолжай.

— Он умер, когда мне было двенадцать. И почти тут же брат заболел полиомиелитом. Он и сейчас неподвижно сидит в кресле. Мать переживает… Она думает лишь о нем. А может, она уже забыла обо мне.

Она замолчала. Когда она приехала в Париж, то каждый месяц посылала деньги матери. Это было нелегко. Но вот уже два года, как Шарль это делал за нее. Он даже не обсуждал с ней этот вопрос.

— А мои родители… они ненавидят друг друга, — сказал Антуан. — Они не развелись из-за меня. Считали, что у меня должен быть семейный очаг. Ну и что? Их могло быть и два. Я не против.

Он улыбнулся, протянул через стол руку и сжал ладонь Люсиль.

— Представляешь? У нас впереди весь вечер, и вся ночь.

— Когда будем возвращаться в Париж, примем меры предосторожности. Опустим вверх кабины… Будем ехать медленно, я буду прикуривать тебе сигареты. Чтобы ты не выпускал руля.

— Да мы будем ехать медленно. Рядом со мной будешь сидеть ты. Мы сначала пойдем куда-нибудь потанцуем, затем отправимся ко мне и ляжем в постель. А завтра ты, наконец, узнаешь, что я пью по утрам: кофе или чай. И сколько кладу ложек сахара.

— Танцевать. Но тогда мы точно на кого-нибудь нарвемся.

— Ну и что из того? — сухо заметил Антуан. — Не думаешь же ты, что я буду прятаться всю жизнь?

Она ничего не ответила и опустила глаза.

— Ты должна, наконец, принять какое-нибудь решение, — мягко добавил он. — Нет, конечно, не сегодня вечером. Не волнуйся.

Она подняла голову. У нее на лице было написано облегчение. Антуан заметил это и рассмеялся.

— Я знаю, ты рада любой отсрочке. Ты живешь только сегодняшним днем, не так ли?

Она ничего не ответила ему. Ей было так хорошо с ним, так естественно. Когда он был рядом, ей хотелось смеяться, разговаривать, заниматься любовью. Все это ей дарил он. И от этого ей было немножко страшно.

На следующий день она проснулась рано и мутным взором оглядела комнату. Царил жуткий беспорядок. Потом она увидела руку, покрытую светлыми волосиками. Рука мешала ей повернуться. Тогда она закрыла глаза, перевернулась на живот и улыбнулась. Она лежала рядом с Антуаном, и теперь до нее наконец дошел смысл слов «ночь любви». Вечером они отправились танцевать и даже не встретили знакомых. Затем пришли к нему, разговаривали, занимались любовью, курили, снова говорили и опять занимались любовью. И так до самого утра, пока солнце не застало их, пьяных от слов и любви. В своей страсти им даже казалось, что они не переживут этой ночи. Но сон как по волшебству пришел на помощь. Изнуренные, без сил, они взобрались на этот спасительный плот, распластались и забылись. Лишь только их руки продолжали касаться друг друга, как старые друзья по оружию. Люсиль посмотрела на Антуана, на его профиль, шею, щетину на щеках, синие круги под глазами. Как могло случиться, что до сих пор она просыпалась где-то в другом месте, а не рядом с ним! Ей была по душе его рассеянность и беззаботность днем и страсть ночью. Словно любовь превращала его в дикаря, чьим единственным законом было удовольствие.

Антуан повернул голову, открыл глаза и взглянул на нее тем полудетским, полуудивленным взглядом, каким обычно мужчины смотрят по утрам. Но вот он узнал ее, улыбнулся, повернулся к ней всем телом. Его тяжелая и теплая со сна голова легла ей на плечо. Улыбаясь, Люсиль рассматривала его большие ступни, торчавшие из-под простыни на другом конце кровати. Антуан тяжело вздохнул и что-то пробормотал плаксивым голосом.

— По утрам у тебя такие желтые глаза, — сказала она. — Как пиво.

— Какое поэтическое сравнение, — проворчал он.

Неожиданно он вскочил, схватил в свои ладони ее лицо и повернул к свету.

— А твои совсем, совсем голубые.

— Вовсе нет, они серые. Серо-зеленые.

— Хвальбушка.

Они сидели голые на кровати друг против друга. Он по-прежнему держал в ладонях ее лицо. Они улыбались. У него были очень широкие и костлявые плечи. Она вывернулась и прижалась щекой к его груди, услышала как бьется его сердце, громко, почти как у нее самой.