Взбалмошная девчонка - Лэйси Дансер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда… когда все кончится, ты вернешься ко мне?
Сколько боли может причинить одно короткое слово!
— Нет.
— Ты же хочешь меня!
Темпест не могла лгать:
— Да.
— И не позволишь любить тебя?
— Ты не любишь меня, Страйкер. Ты желаешь меня — как желал уже многих в прошлом и будешь желать многих в будущем. — Она обвела пальцем контур его губ, вспоминая их незабываемый вкус. — А я никогда не стану наложницей в гареме. Даже в твоем.
Глава 6
В тот же миг Страйкер припал к ее губам. Он найдет ответ на ее вопросы, но не сейчас. Когда-нибудь потом. А сейчас его задача — заставить ее забыть все сомнения. Он все крепче прижимал ее к себе, чувствуя, как будто она наконец вернулась домой — туда, где должна быть всегда. Темпест страстно отвечала на его порыв. Когда Страйкер наконец оторвался от ее губ и взглянул на нее, глаза ее были закрыты, а тело изогнулось дугой, стремясь покрепче прижаться к нему.
— Взгляни на меня!
Темпест открыла глаза.
— Ты никогда не была и не будешь наложницей у меня в гареме, — произнес он глухим напряженным голосом. Но Темпест услышала в нем лишь нежность и неутоленное желание. — У меня и гарема-то нет. И ты для меня — не просто одна из многих. Поверь, это не пустые слова. Это правда. В моей жизни никогда не было и никогда не будет второй Темпест. Где бы мы ни были, что бы ни делали, мы связаны навеки. Я не знаю, что это такое и как это называется. Может быть, и не любовь. Мы с тобой — не те люди, чтобы попусту бросаться такими словами. Я не знаю, что так властно привязало меня к тебе, что не умирает ни днем, ни ночью, ни в смертельной опасности, ни даже в объятиях других женщин. Можешь ненавидеть меня, если хочешь, — но это ничего не изменит.
— Я не могу тебя возненавидеть, даже если захочу.
— Тогда останься со мной.
— Мы уже пробовали. Ничего у нас не получилось.
Наступило молчание. Оба вспоминали о боли и радости семи коротких и сумасшедших дней.
— Мы стали старше.
— И упрямей.
Страйкер рассмеялся.
— Упрямой ты была всегда. Тебя можно сломать, Темпест, но согнуть невозможно.
— Тебя тоже.
«Что сказать ей? — думал Страйкер. — Как убедить ее остаться, не отвергать его, поверить ему? Сейчас она нужна ему больше, чем раньше, больше, чем когда бы то ни было».
— Может быть, теперь мы не совершим прежних ошибок?
Темпест испытующе взглянула ему в глаза. Да, он честен. Он страдает не меньше ее.
— А что, если мы попробуем начать сначала?
— Ты, кажется, хочешь гарантий?
— Жизнь никаких гарантий не дает. И мы оба это знаем.
— Чего же ты хочешь от меня?
— Я хочу знать, куда мы движемся. Хочу верить, что между нами происходит нечто большее, чем заурядный романчик с заранее известным концом.
Сказать, что Страйкер был изумлен, — значит не сказать ничего.
— И ты, сорвиголова, бесшабашно рискующая жизнью, боишься отдаться прежнему возлюбленному? — Он приподнял ее голову за подбородок и пристально взглянул в глаза. — Объясни мне, Темпест, в чем дело? О чем ты не хочешь мне говорить?
Темпест не могла сказать правду. Но не могла и лгать, когда любимый держал ее в объятиях.
Щеки ее порозовели, ресницы дрогнули — и Страйкер тихо охнул. Он понял, о чем умолчала Темпест, понял так ясно, как будто прочел ее мысли.
— И давно? — хрипло спросил он.
— Что «давно»? — Она зашевелилась, пытаясь высвободиться из его объятий, но Страйкер только крепче притянул ее к себе, не позволяя бежать.
— Давно ты меня любишь?
— Я вообще не говорила, что тебя люблю! — гневно возразила Темпест и снова рванулась, но Страйкер держал крепко.
— И не скажешь. Может быть, я и не понимаю тебя, но знаю точно: ты никогда не признаешься в любви, не будучи уверена в ответном чувстве. Не тот ты человек, чтобы выпрашивать любовь — тем более у меня. — Он прижал ее к себе: Темпест дрожала, как осиновый лист. — А я отверг твою любовь — тем утром, когда снял тебя с дерева. — В его словах не было вопроса — он не оставлял себе пути к бегству. — А ты и глазом не моргнула. Сделала вид, что ничего не случилось. Да знаешь ли ты, как часто я спрашивал себя, что я для тебя значил? Неужели наша… неужели эти дни, проведенные вместе, были для тебя всего лишь курсом секса — таким же, как курс выживания или вождения машины?
Темпест, побледнев, прикрыла ему рот ладонью.
— Нет, что ты! Никогда!
Страйкер поцеловал ее ладонь, дотронувшись до нее кончиком языка. Ответная дрожь ее тела пронзила его, словно удар ножом.
— Не знаю, что ответить, — пробормотал он. — Хотел бы я сказать, что чувствую то же самое!
Темпест грустно улыбнулась:
— Не надо. Ты не любишь меня, Страйкер. Я знаю. И всегда знала. Я, как и ты, пыталась убить свое чувство, но все было бесполезно. Куда бы я ни бежала, где бы ни пряталась, ты оставался со мной. В мечтах, в снах, в кошмарах… А когда мне начинало казаться, что еще немного — и я забуду тебя, ты появлялся собственной персоной и вытаскивал меня из очередной передряги.
— Выходи за меня замуж. — Эти внезапные слова изумили их обоих.
— Нет.
Темпест надеялась, что душа ее окаменела и больше не чувствует боли. Однако вымученное предложение Страйкера пронзило ее сердце новой, невыразимой мукой. Она рванулась прочь, но Страйкер схватил ее за плечи.
— Ты с ума сошел! — прошипела она. Теперь, когда прекраснейшая ее мечта превратилась в худший из кошмаров, Темпест не могла больше сдерживать накопившуюся горечь. — Ты же меня терпеть не можешь! Ты — великолепная нянька, но замуж за няньку я не пойду! Я не изменюсь, и мы оба это знаем. А ты хочешь, чтобы я изменилась, — это тоже знаем мы оба. Меня нельзя связать ничем — даже любовью. Мои родные пробовали. Думаешь, я не чувствую, как поражает, злит, разочаровывает их мое поведение? Отец посылает тебя сюда, дает тебе самолет, деньги, оружие — все необходимое, чтобы вызволить блудную дочь из джунглей и привезти домой. Думаешь, он ждет, что я останусь дома хоть на неделю? Нет, даже не надеется. Он давно махнул на меня рукой: я — паршивая овца в семействе респектабельных вундеркиндов, и не понимаю, почему он до сих пор не вычеркнул меня из завещания.
Страйкер искал ключи к душе Темпест — и вот она отдала ему всю связку. Она страдает от внутреннего разлада и непонимания родных, чувствует себя недостойной их любви, может быть, искренне хочет измениться — но не может.
Темпест глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Ее родные ни в чем не виноваты: они не могут дать ей того, чего сами не имеют.
— Помнишь мою бабушку Темпест?