Монолог о пути - Дан Маркович

Что касается вопросов и ответов. Трудно задать такой четкий вопрос "почему?", на который был бы ответ - "а вот потому, и потому"... одна - две вразумительных причины. Чаще спрашивают "а что, если вот так?.." - и получают ответ - "тогда так, и эдак, и вот так..." и конца нет причинам, а главной не видно. Иногда можно угадать, ткнув пальцем в небо: получаешь град ответов, значит, оказался в центре чего-то нового, только успевай поворачиваться. Но это не чаще, чем крупный выигрыш в лотерее, гораздо реже! Обычно в ответ на "что если?.." получаешь нечто невнятное или крутишься в кругу давно известных истин.

Несмотря на всю мою непрактичность, я предвидел, что будет тяжело. На М.В. надежды не было, он переезжал в Москву и был занят своими делами. Передо мной маячил знакомый ужас - опять "с нуля"! А время? время стремительно убегает! Но все равно лучше, чем возвращаться в Тарту. Рядом будет Москва, это Россия, которую я полюбил, хотя и возмущался ею каждый день.

3

Со своей диссертацией, переездом и прочими делами я потерял много времени, а, приехав, обнаружил не просто голое место, как было в Ленинграде, а вообще отсутствие места: еще целый год лаборатории просто не было. Я сидел в библиотеке и бесился, наблюдая за тем, как меня все больше обгоняют и удаляются... Наконец, мне дали пустую комнату, и все началось сначала. Я бегу по лестнице - вверх, вниз... Там дают, здесь обещали... Раскланиваюсь, улыбаюсь, всюду успеваю. Конечно, мне достаются только мелочи или самое плохое и дешевое, но все же кучи в комнате растут.

Я уже знал, что с трудом терплю жизнь учреждения, даже института месткомы, профкомы и парткомы, колхозы и совхозы, неряхи-уборщицы и обманщицы-лаборантки, чванные заместители и надменные секретарши... Здесь к тому же на всем лежал плотный слой провинциальности - город сначала поглотил окружающие его деревни, высосал из них трудоспособное население, а потом деревенские отношения стали брать свое.

Впрочем, городка я почти не видел. Строится что-то вокруг институтов. Кругом поля и лес, но туда я ходил редко. Иногда приходилось - с приятелем, который любил гулять по лесам. Я откровенно скучал, глядя на подмосковные красоты. Еврейский городской человек - я не видел ни природы, ни животных, а люди меня интересовали постольку-поскольку были нужны. За исключением нескольких, интересных и приятных, но времени на общение с ними не хватало. Все свои чувства я вложил в две несчастные комнаты, которые должны были, наконец, приобрести рабочий вид! Вокруг директора, Г.Ф., хитрого академика-интригана, крутились свои люди, улавливающие крохи с "барского стола", угождавшие, приятные ему, знакомые, ученики... М.В. он не любил и опасался, как возможного конкурента, и учеников его, естественно, не любил тоже.

4

Приехала моя жена и сильно осложнила мою жизнь. Ей, конечно, не понравилось, что мы живем в маленькой комнатке в коммуналке. Она постоянно толкала меня жаловаться, просить, и эти хлопоты добавились к моим бесконечным хождениям с протянутой рукой по институтским коридорам... Когда деньги могли пропасть, в конце квартала или года, их давали мне. Я бегал по Москве, пытаясь раздобыть хоть что-то стоящее, но обычно мне доставалась только рухлядь. Современное импортное оборудование, которое иногда появлялось в Институте, распределялось между "своими". В таком же, как я, нищенском положении мучилось большинство. М.В. не любил связываться с негодяями, а без них приобрести что-то путное было невозможно. Я мог его понять, но это не облегчало моего положения. У него в Москве была своя лаборатория, у нас он был совместителем. Ему дали большую двухкомнатную квартиру. Он приезжал к нам в основном отдохнуть и отвлечься от Москвы. Иногда я думал, глядя на него - "я бы так не мог... Ведь он видит, как я бьюсь!" У него всегда был безмятежный вид, он умно рассуждал о высоких материях, потом обедал в ресторане и уезжал на своей машине в Москву. А я оставался - в шестиметровой комнатке с беременной злой женой, в пустой лаборатории, с неясным будущим - я все больше отставал от науки, бесился из-за этого, но ничего поделать не мог.

Конечно, было не совсем так безрадостно. Я встретил здесь нескольких умных и знающих людей. Они поразили меня нестандартными мыслями. Рядом с ними я чувствовал, насколько узок и твердолоб. Основная же масса сотрудников состояла из недоучек и неудачников, которые не сумели "зацепиться" в Москве. Были здесь и откровенные мошенники, интриганы, люди, для которых этот городишко был временным трамплином наверх, наука их не интересовала.

Как бы то ни было, такого разнообразия лиц, судеб я раньше никогда не встречал. Мне было интересно. Я радовался своим мелким удачам и приобретениям, копался в рухляди, в старых приборах, которые уже полюбил. Кучи всякой всячины на столах и полу росли. Пусть не самое лучшее, но что-то я получил, и вот-вот начну работу!..

Но я так и не научился иметь дело с людьми "нужными", заинтересовывать своей работой власть имущих и влиятельных. Ждать, просить и "дружить" для дела я не умел. Так и не привык. Все во мне восставало против деланной любезности, расчетливых улыбок. Я это презирал и смотрел свысока на тех, кто отдавал силы и время таким ничтожным занятиям... а потом с изумлением наблюдал, как к этим ничтожествам устремляются деньги, приборы, люди... И все равно я считал себя выше и благородней, и не мог опускаться до такой мелкой игры: я занимался наукой, а истина должна была, по моим представлениям, сама пробить себе дорогу. В том числе и та истина, что я делаю дело, а эти, карьеристы и мерзавцы, - чепуху.

Как я теперь понимаю, они производили мусор, загрязняющий науку, а мы, честные и нищие, - то, что называется второй сорт, за редкими исключениями, конечно. Одни строили себе жизнь при помощи науки, другие тратили свою жизнь ради той же науки. И те и другие, в огромном большинстве своем, не оставили в ней следа. Кто-то удобно жил, вкусно ел и ездил по заграницам, а кто-то удовлетворял свое любопытство, получал удовольствие от интеллектуальной игры. Это полюса, между которыми разнообразие жизней. Но я тогда видел только полюса.

Я так и не полюбил научную среду, не самую худшую, не сумел сойтись с людьми, среди которых были неплохие и неглупые, может, только слегка однобокие, скучноватые?.. Но я-то чем был лучше их!.. Сейчас, после многих лет другой жизни, более естественной для меня, я понял, что не полюбил бы любую среду, любой круг людей - с общими интересами, привычными шуточками, жаргончиком, излюбленными темами, сплетнями, даже характерными интонациями... Все, в чем мой шеф с удовольствием купался. " Я человек общественный" - он говорил. А я одиночка, и всегда стараюсь обращаться к отдельному человеку, хочу видеть его собственное лицо.

5

Так начался новый период моей жизни, он продолжался пять лет. Это были тяжелые годы. В Тарту я много работал, учился одновременно медицине, биохимии, химии и многому еще, но не чувствовал такой тяжести. Я все-таки "катился по рельсам" - у меня был план занятий и тот, главный план, который я составлял себе сам. Мой быт был стандартным бытом нищего студента. Выбрав биохимию, я надолго перестал беспокоиться, отложил на будущее ответственность за свою жизнь. Я был в восторге от науки, полностью поглощен... и ни за что не отвечал. Неудачи не казались трагедией: ведь я только учился, постигал методы, пробовал силы.

В Л-де я уже мучительно боролся за место в науке, и в жизни, что было для меня одним и тем же. Я должен был защитить диссертацию, чтобы стать самостоятельным, доказать свое право на профессию. В Пущино, казалось, стало проще - я защитил, получил место для работы и возможность делать то, что считаю самым интересным. Никто мне не помогал, но и не запрещал. И это уже было хорошо. Но я потерял время - переезд, начало на пустом месте - два года! Я приобрел старье, и много лет пытался компенсировать это отчаянными усилиями. Условия сковывали меня, не позволяли свободно выбрать дальнейший путь. Я вынужден был остаться со своими ферментами, хотя меня подбивали перейти "на мембраны", в область, где шло бурное развитие. Конечно, не только нищета остановила меня. Сместиться в сторону клеток?.. Я считал это отступлением, почти поражением: с такими трудами проник в молекулярную науку, а теперь займусь какой-то "зоологией"!.. К тому же меня безумно раздражала погоня за последними достижениями. Некоторые с утра пораньше бежали в Институт, чтобы первыми схватить новый журнал. Это было не только противно, но и смешно, потому что лучшие журналы мы получали с чудовищными задержками. Я уж не говорю о том, что написанное в журналах напоминает прошлогодний снег.

Я остался в области, где уже был специалистом и сразу мог делать профессиональные работы, полезные, скажем так. Как я теперь понимаю, выбор в пользу мембран по крупному счету ничего бы не изменил, наше отставание было тотальным и непреодолимым по многим причинам. Но я тогда об этом не думал. Да и не решал я в сущности ничего! Все произошло как-то постепенно, почти незаметно: мои колебания - "мембраны? - не мембраны?.." - сами прошли, как только появились интересные результаты. Я просто забыл о сомнениях и остался со своими старыми проблемами.