Бро (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Девушка всхлипнула, и порывисто поцеловала его, не стесняясь бурных аплодисментов.

Среда, 4 мая 2022 года. День

Москва, Ленинградский проспект

Оглушенный переносом, даже так — пришибленный, я сидел за столиком в кафе «Шоколадница». Как-то забегал сюда, потому и распознал. Да еще вид из окна. Узнаваемо — этой дорогой хожу на работу пять дней в неделю.

Я мазнул пальцем по экрану «Хонора». И тут четвертое. Шестой час…

А Марлен, видать, здесь столовается… Счет? Ладно, не разорил, «гость из прошлого»… Оставив пятисотку, я покинул заведение. Надо поторапливаться.

Меня сильно тянуло к Маринке, так и подмывало набрать ее номерок… Но нет. Первым делом самолеты.

Выйдя к Белорусскому вокзалу, я спустился в метро и доехал до «Дзержинской», ныне обозванной «Лубянкой». Придурки…

Не вы строили, не вам и переименовывать! Ур-роды…

А Кировскую в Мясницкую перекрестить — это как? Ну, и боятся же здесь «совка»! «Совок»… Ага. Я оттуда, вообще-то. И там, пока что, сверхдержава, не позволяющая америкашкам наглеть. А тут… Ладно, посмотрим. Если не сольют СВО, тогда… Ладно.

А вот и знакомый домина, рустированный в лучших традициях, а внутри малость обшарпанный. И лифт воткнули, коего тут отродясь не было… Внутри и одному тесно, зато не пешком.

На чердак я поднялся, никем не замеченный, и осторожно прошел к трубе, ступая по дощатым мосткам. Облезла моя замазка…

Без особого труда изъяв половинку кирпича, я достал «капсулу времени». Как будто вчера положил.

— Порядок…

Напряжение разом спало, хотя и радоваться особо нечему. Ну, узнаю я новую тайну, и что? Одной проблемой станет больше. А у меня их и так — вагон и маленькая тележка!

Прокрутив «Вацап», я обнаружил несколько новых адресов. Ого! Клод Азани! Да-а… А фоточки! Голенькая и прехорошенькая звездочка-полукровка делала селфи в моей постели! Ну, да, вон и окно, и компьютерный стол… А чью это костлявую руку Клод зажала своими стройными ножками? Чью же еще… Мою. Ну, Марлен… Не дай бог, Маринка увидит…

Добравшись до нужного адреска, я коснулся телефонной трубочки на экране. После третьего звонка ответили.

— Алё! Ты, Игнат?

— Я. Привет, светило!

— Здорово! Мы после нового года, как в море корабли! Разошлись, в смысле.

— Ну, не развелись же!

— А, ну да! Чего звонишь?

— По делу, Паха. Тут моя родня со мной спорит. Потрясает конвертиком с якобы моими волосиками, срезанными в сопливом детстве. Я им доказываю, что, вообще-то, светленький, а волосы из конверта — темненькие… Сможешь ДНК-анализ сделать?

— Да легко! Кстати, так бывает. Маман клянется, что родился я голубоглазым блондином! А нынче — бр-рунет! И глаза карие. Так что… Тащи, пороемся в твоих генах! Сегодня мне до восьми колупаться…

— Мчусь!

Ссыпавшись по лестнице, я выскочил на улицу и резво зашагал к метро.

«Успеваю… — крутилось в голове. — Отдам волосья — и сразу домой! Сделаю запись для Осокина — и звоню Маринке…»

Вечер того же дня

Нахабино, улица Институтская

— У них там, оказывается, не Токамак вовсе, — оживленно щебетала Марина, покачиваясь на моих бедрах и шлепая меня по животу, — а линейный ускоритель. В токамаке плазму удерживают тороидальные магнитные ловушки, а тут — линейные. И плазма не кольцом, а прямым шнуром. Там закавыка была такая — термояд же в торцы упирается, и нужна теплоизоляция, а температура-то ого-го! Десятки миллионов градусов! Но новосибирцы — молодцы, справились. Так плазма охлаждаться стала! Но они и тут вывернулись — соорудили систему дополнительного высокочастотного нагрева…

Я разморено улыбался, гладя девичьи коленки, а потом облапил подружку и повалил на себя.

— Раздавлю же… — прошептала Марина.

— Всю бы жизнь так давили…

— Всю жизнь? — голос девушки стал бархатным.

Мои руки рассеянно скользили по ее спине, перебирали волосы, спадавшие на шею, а мысли, вырываясь из прелюбодейского хаоса, складывались четко и ладно.

— Я люблю тебя, Мариночка.

Красивое лицо напротив дрогнуло. Глаза, раскрытые настежь, до самого донышка души, заблестели.

— Я тоже… — вытолкнула девушка. — Очень…

Всхлипнув, она уложила голову мне на грудь, и горячо задышала в шею.

— Никогда не верила, что можно вот так, с первого взгляда… — невнятный шепот осаждался во мне прекрасной сутью, высшей, драгоценной правдой. — Но вот же… Ты позвонил, и я сразу, бегом к тебе. Мне очень, очень хорошо с тобой! Я не про то, что приятно… Просто… О-ох… Я такая счастливая!

— И я, — мои ладони дотянулись до тугих ягодиц. — Только…

— М-м?

— Есть одна тайна… — мое настроение стало падать. — Я боюсь ее раскрывать тебе…

— Тик, я же все-все свои секретики открыла! — заворковала Марина. — Чего ты боишься?

Я огладил девушку от попы до плеч, ощущая не вожделение, а подступающую печаль.

«Она бросит меня, когда узнает, — всплыли в сознании горестные мысли. — Но и молчать… Умалчивать… Не хочу».

— Помнишь ту разборку? — мой голос охрип от волнения, и самому казался чужим. — Тогда дрался не я…

Помаленьку, со скрипом, будто раскручивая заржавевший механизм, я излагал события последних недель.

Мне становилось легче с каждым словом — откровенность будто снимала некую вину. Не торопясь, обдумывая, я сознавался в своих приключениях, в путешествиях во времени, прекрасно сознавая, что Марина, со своим научным складом ума, ни за что не поверит моим россказням. Но иначе — никак.

Выговорившись, я смолк, чувствуя опустошенность. Девушка осторожно привстала, с кратким полустоном размыкая пленительное сопряжение, и… Нет, не прилегла рядом, а замерла в неловкой позе, напряженная и растерянная.

— Игнат…

«О, уже Игнат… — мелькнуло в голове. — Даже не Тик…»

— Ты мне не веришь, — выдохнул обреченно. — Вот этого я и боялся…

— Игнат! — взмолилась Марина. — Пойми, я…

А меня всего обдало таким отчаянием, что даже слезы выступили. Упруго сев среди смятых и скрученных простыней, я глухо выдавил:

— Да понимаю я всё, Мариночка. Ну, не могу я так! Молчу, будто обманываю, притворяюсь будто! Думаешь, про «попаданцев» начитался, болезный?

— Нет, я…

— Да ладно… Обиды нет, Марин, правда. — моя речь впадала в сумбур. — Просто… Тошно мне, ох, и тошно… И кляну себя: зачем рассказал? И… Безнадега полнейшая! Я же вижу, как тебе трудно — ты же хочешь поверить, мучаешься, а никак!

Вокруг, как всегда, неожиданно проступил знакомый багрец, и мой голос задребезжал:

— Ну вот, опять… Как же мне это всё надоело…

Четверг, 4 мая 1967 года. Вечер

Москва, улица Разина

Я лежал в развороченной постели, равнодушно глядя в окно, где сияли рубиновые звезды Кремля. Люстра в комнате была погашена, но свет из прихожей разбавлял темноту в полумрак.

Алена сидела рядом, подвернув ноги под себя, и дико озиралась.

— Чего ты? — буркнул я.

— К-кто? — вскрикнула девушка, отшатываясь. Рванув подушку на себя, она прикрылась ею, с ужасом глядя на меня.

— Да что с тобой? — повысил я голос, садясь и протягивая руку жестом успокоения.

— Не трогай меня! — взвизгнула Алена, соскакивая с кровати. — Где я? Да что же это такое!

Доходило до меня медленно.

— Марина?! Это ты? О, боже…

— Кто ты? — вытолкнула девушка, отступая к окну. — Что происходит?

— Марина! Это я, Тик!

— Нет!

— Да! Мы были у меня дома, а теперь здесь, в гостинице «Россия»!

— Что за бред! — рассердилась девушка. — Да ее снесли давно!