Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

Леший ел. Пельмени были вообще без соли – забыл дед про соль. «Оливье» и в самом деле представлял собой мешанину из каких-то разноразмерных ошметков – к счастью, это были не вермахтовцы. Короче, Леший ел и не жаловался.

– Зря вы это, Павел Матвеевич. Не надо было ничего готовить. Я и так пришел время у вас отнимать, а вы еще все это...

– Да я не тебе! Ты тут вообще ни при чем! – заорал Павел Матвеевич. – Это детишки ко мне из школы ходят, шефствуют вроде как... Не знаю, как это называется. Я после контузии слова некоторые забыл, до сих пор вспомнить не могу. А я, значит, шефство свое тоже над ними держу. Потому всегда что-нибудь про запас есть. Вот только водку они не пьют. И с собой не носят. Рано еще в их возрасте-то. А ты – носишь и пьешь. Так что мы с тобой в расчете, вот так от.

– А что, кто-то еще продолжает шефствовать над ветеранами? – удивился Леший. – Я думал, это только в советское время... Давно уже ни о чем таком не слышал.

– А как, думаешь, мне эту квартиру дали? Я ведь всю жизнь в коммуналке промыкался. А теперь, как ветеран, получил! Только что тут делать? В городе выйдешь, в скверике посидишь, друзья у меня там были... А здесь вот только этот птичник вместо друзей. Да пацанята... Я на День Победы хожу к ним в школу, ну там байки про свой штрафбат рассказываю. Только, конечно, не говорю, что это штрафбат. А некоторые ребятенки потом ходят ко мне, просят еще рассказать. Ну и подкормиться, конечно, тоже. Очень салатик вот этот любят...

– А про семьдесят девятое подразделение тоже рассказываете? – спросил Леший вдруг. – Интересуются детки?

Павел Матвеевич глянул на него холодными, абсолютно трезвыми глазами.

– Да ты что, майор! Я старый энкавэдэшный волк, меня на мякине не проведешь. Ты не то думаешь, неправильно совсем. Как Днестр форсировали – рассказываю. Как 105-ю высоту под Печем две недели держали – рассказываю. А золото государственное – это деткам рано еще. Как и водку пить. Нам вот с тобой водку можно, вот мы и пьем. Каждому овощу свое время, вот так от. Будь здоров, майор.

Дед опрокинул в себя рюмку, внимательно проследил, чтобы Леший тоже не отлынивал.

– Крымов Петр Иванович про тебя рассказывал, ты не думай. Документы твои я для порядка проверял. Что-что, а порядок должен быть. Звонит, говорит: человек интересуется шибко. А мне не жалко, если человек на государственной службе, если о деле печется, а не так, как эти: мол, мы тебя подпоим, старый, а ты нас озолотишь. Я ведь не в заготконторе работал, а в НКВД, вот так от. Мне на человека взглянуть достаточно, чтобы знать, зачем пришел, с какими мыслями. Да и документы у них просроченные были...

– Это вы о ком?

– Да крымовские тоже, подземцы бывшие. Орлы. Водки понаприносили, закуски всякой навалом. Цветы тоже. С юбилеем победы вроде как. Думали, я тут под себя делаюсь, сопли жую, не соображаю ничего, можно веревки из меня вязать. Ага. А цветочки мне эти по самый по корень, я ж тебе говорил. Погнал я их отседова. Штык-нож у меня настоящий, вот так от. Им не только салатики рубить можно.

– А я? – спросил Леший.

– Что ты?

Павел Матвеевич встал, взял папиросы с подоконника. Двигался он легко, уверенно. Возраст и контузия сказывались разве что в выехавшей из брюк рубашке (кстати – белой, праздничной) и листике петрушки, прилипшем к нижней губе, который старик упорно то ли не замечал, то ли просто не придавал значения. Лешего листик этот раздражал, все время лез в глаза, и он никак не решался сказать – вдруг обидится.

– А меня не погоните? – сказал он. – Я ведь тоже про операцию «Семь-девять» спрашивать пришел, про золото...

– А чего это? Ты бы уже не сидел здесь, куковал бы вон на остановке. У нас тут один троллейбус только и ходит, два раза проголодаешься, пока дождешься. Ты ж воевал, да?

– Откуда вы взяли? – встрепенулся Леший. – Крымов сказал?

– Нет. Я и так вижу. Не то что эти бычки совхозные. Ты наш человек, военный. Этот, как его... слово-то нерусское. Афганистан, да?

– Чечня.

– А-а. Только нет у меня для тебя ничего. Старший сержант госбезопасности Первухин, особое подразделение ГУГБ «семьдесят девять», прошу любить и жаловать. Я ж в роте боевого прикрытия был, мы по периметру стояли да охраняли. Первые картографы шли с проходчиками – они до самого нижнего горизонта спустились и там дополнительные тоннели пробивали. Которые для отводу глаз – это так сначала было задумано, – которые для вентиляции, а которые для той самой закладки. Но какой из них на какое дело пойдет – этого они не знали. Уже за проходчиками шла усиленная спецрота управления госбезопасности, одни капитаны да майоры. Эти-то слитки и закладывали, они-то и определяли, куда золото ляжет. И картографы у них другие были, свои, спецовские. Вот так от. А мы, рота прикрытия, в эти дела не вникали...

– Ну, где это было? – терпеливо выспрашивал Леший. – Хотя бы примерно? Откуда заходили, на какую глубину?

Первухин задумался. Лицо его было испещрено морщинами, как печеное яблоко.

– На объект «Х» заходили из туннеля спецметро. Линия номер один. Из Кремля в область, в город подземный, чтобы, значит, на крайний случай товарища Сталина спасать, ну и правительство, генеральный штаб... Вот так от.

Леший кивнул.

– Знаю я эту линию. Ну, а координаты места?

Первухин удивленно хлопнул себя по коленям.

– Ну, ты даешь, молодежь! Да если б кто из нас координатами стал интересоваться, я бы с тобой тут не разговаривал и птичек не кормил! Тогда времена были не шутейные... Прямо перед строем расстреливали!

Он опять задумался.

– Думаю, объект «Х» на территории Кремля расположен. Точнее, под территорией. Или где-то рядом с ним. И еще – спускались туда по очень широкой трубе, метров десять диаметром, по вделанным в стену скобам. А золото опускали лебедкой, троса было метров 100, а то и 150...

Леший повеселел.

– Ну вот, это уже кое-что! И приблизительные координаты, и примерная глубина... Выходит, четвертый уровень?

– Не знаю я этих уровней. Я-то на самый низ и не ходил. Но больше ста метров прошли, в самую гранитную «кость» уперлись. Из-за этого все и получилось. У проходчиков щит был экспериментальный, для твердой породы, какая-то там температура создавалась высокая, любой камень не то что крошился – плавился, с паром уходил. А когда вентиляционные тоннели пробили, воздух холодный затянуло вниз – ноябрь-то морозный был, не то что сейчас. Вот так от. И температурный перепад сделался. От него в одну ночь то ли два, то ли три штрека разом обвалились. Вместе со спецротой, со всем грузом, который при них был.

Павел Матвеевич ожесточенно раздавил выкуренную до мундштука папиросу о дно тарелки.

– Ну, тут, конечно: диверсия, ага! Время было лихое, немец под самой Москвой, разборки короткие. Нескольких шишек институтских, которые щит проектировали и подземные штреки рассчитывали – тех в течение часа к стенке. Хотели проходчиков расстрелять заодно, так руки коротки – все они под землей полегли со всей техникой. Отправили тогда нас, роту прикрытия, разбирать этот камень, спасать что можно. Недельки полторы-две мы там помытарились – гиблое дело, да и сразу было понятно... Потом трупы гнить начали под завалами. Ну и нас тогда наверх, под трибунал всех да по штрафбатам... Вот и вся история.

Птичий шум за балконной дверью утих, словно скворцы тоже внимательно прислушивались к рассказу деда. Первухин быстро глянул на Лешего, сгреб в его тарелку остывшие уже пельмени из миски, наполнил рюмки, толкнул под локоть.

– Ну, чего застыл? За Победу не пили еще. Я в Праге тогда был, там и отпраздновал. А в ночь на 10-е нас на Будеёвице бросили скорым маршем. Вот там я Малиновского видел, командующего фронтом. Своими глазами, вот так от... Вечер уже был, после девяти где-то. Смотрим: перед нами в двух километрах механизированная группа разворачивается. Кто такие – непонятно, то ли наши, то ли немцы. Сигналим ракетницей – не отвечают. Наш полковой командует батарейцам: лупи как есть, там разберемся. И вдруг к штабу черный «хорьх» подкатывает, длинный такой, хищный. Сам маршал Малиновский. Выходит при полном параде, при нем четверо автоматчиков охраны. Орет матерно: отставить огонь, так и так! Полкана нашего чуть не в клочья... А там американцы были, оказывается, на соединение шли... Морские пехотинцы, от так. Весна была на загляденье. Чешские паненки ласковые, что твои кошки. И в тот же день нам амнистия выходит: смыли кровью, значит, искупили перед Родиной грехи наши...

– Подождите, но как это – камень плавился? – вставил наконец Леший. – Это ведь... Атомный проходческий щит, что ли?

– Да откуда я знаю. Не видел ни разу, не трогал, щит этот. Так только, разговоры... Вот через эту болтовню все и развалилось у нас тогда. Там ведь как: никто друг друга не знает, специально так комплектовали роты. И правильно делали. А старшим офицерам еще секретные блокнотики выдавали – гербовые, пронумерованные, чтобы все записи только туда, а потом сдавать в спецчасть. И чтобы в случае какого нарушения могли наверх доложить – прямиком на стол самому Берия. Никто другой не имел права читать. И за каждый использованный листок офицер отчитаться должен был. Вот так от. А все равно ничего путного не вышло. И золото потеряли, и людей, и технику...