Башня из слоновой кости. Часть первая. Подполье - Никита Андреевич Кокарев

Глава 9. Чёрный принц.

Ближе к утру, Таню, разбудил громкий вздох, резкий подъём туловища Виктора на кровати.

– Что случилось? – взволнованным, но всё ещё заспанным голосом спросила она.

– Сон. Снова кошмары, – он встал с кровати, достал сигареты, и закурив, стал жадно вдыхать никотин.

– Что тебе снилось?

– Деревня. Место, где я рос. Там был дом дедушки и бабушки. Мне часто снится, что я там гуляю, или сижу их доме. Сегодня там был Влад. Вместо его глаз были дыры, из которых хлестала кровь, – он затянулся, – жуть. А ещё там был мальчик. Низкий, тощий. У него не было двух передних зубов. Он смотрел на меня и плакал. Но при этом смеялся. Хохотал как бешенный.

– Ложись ко мне. Нужно ещё поспать      .

Докурив сигарету, Виктор лёг, и обнял Таню.

– Я буду оберегать тебя от дурных снов, – она поцеловала его в лоб.

***

Окончательно проснулись любовники ближе к обеду. Таня прижалась к Виктору, желая ещё понежиться в кровати. После вчерашней ночи, она влюбилась в него по уши. Он будто понимал язык её тела, и был в состоянии точно определять, и ублажать её желания.

– Приготовь пожалуйста завтрак, – сказал он сухо, – мне надо работать.

– Ехать на работу?

– Писать.

–Ладно, – сухо ответила Таня. Её задело, что всё идёт не по её сценарию. Своей репликой, она как бы дала шанс молодому человеку одуматься, но это было тщетно. Виктор продолжал, не шевелясь смотреть в потолок.

– Ты великолепна, о Клеопатра, – сказал он мягко, когда девушка оделась и собиралась выйти из комнаты.

Девушка оттаяла, и послала Виктору воздушный поцелуй.

Во время приготовления завтрака, Таня нашла на обеденном столе, белый конверт. Любопытство, чувство, которое сильнее этики и чувств, взяло верх, и она достала содержимое конверта. Там лежала пачка фотографий. Достав одну, она поняла, что это детские фото Виктора и его сестры.

– Не надо, – спокойно, но холодно сказал Виктор.

Он подошёл к Тане, забрал у неё конверт и выкинул в урну.

– Что ты делаешь? – Таня поразилась, такому жестокому и циничному отношению к фотографиям, как к воплощению памяти.

– Родители вчера отдали. Думали, что меня это растрогает. Я не люблю фотографии. Они воскрешают прошлые жизни, а что умерло, должно таковым и оставаться.

– Тот мальчик из твоего сна, похож по описанию, на тебя на этой фотографии.

– Вчера я украл тебя у Влада, и смотрел эти фото. Отложилось в памяти вот и всё. Спросонья я впечатлительный. Не обращай внимания.

– А что ты сейчас пишешь?

– Пламя и тень. Но прости, показывать я не буду, он ещё не готов. Ещё чуть-чуть.

– Я могу тебе, чем ни будь помочь?

– Не отвлекай, – Виктор поцеловал её в щёку, – давай завтракать.

***

Денис никогда ещё так нервничал перед выступлением. Мало того, что это было последнее выступление в школе искусств, так ещё, он должен был показать высший класс актёрского мастерства перед родителями, чтобы те, наконец, поняли, что театр его жизнь. Не в философско-метафорическом смысле Шекспировского афоризма, а в самом прямом значении. Юноша не мог жить без выступлений. Надевая на себя роль, как пуховик в холодную зиму, он не чувствовал холода жизни. Денис был согрет, изнурительной подготовкой к роли, продумыванием мизансцен и желанием выразить старые образы в новом понимании.

«Моцарт и Сальери» должна была стать квинтэссенцией четырёх лет его обучения в театральном отделении детской школы искусств. Юноша блестяще знал слова, позы, жесты, но он никак не мог выбить из себя слезу. В конце, когда Сальери оплакивал Моцарта, он только говорил, что оплакивает, но глаза его были сухими.

Из-за кулис, Денис незаметно выглянул, смотря в зал. В основном там сидели родственники и друзья его одногрупников, преподаватели других отделений, и реже всего случайно забредшие зеваки, любящие театр, но не любящие за него платить. Среди немногочисленной публики Денис нашёл своих родителей и Женевьеву. На последнем ряду, видимо, чтобы не смущать благочестивых родителей, сидела Елена. Увидев её, он заволновался ещё больше.

– И зачем только я её позвал? – ругал себя Денис, – главное не облажаться.

До выхода осталась пара секунд. Внутри у юноши все сжималось. Страх бороздил сквозь диафрагму. Три. Два. Один. Громкий выдох.

Как только юноша вышел на сцену, страх ушёл. На сорок минут тело Дениса, заняло сознание Сальери.

Прочитывая его монолог, юноша смотрел в зал, как бы вопрошая не сам себя, а зрителей. На миг, его взгляд пересёкся со взглядом Елены. Никто ещё не смотрел так на юношу.

Девушка, чуть наклонилась вперёд, выражая тем самым неподдельное переживание за героев. Глаза Елены были нацелены на юношу. Она с жадностью внимала каждому его слову, жесту или шагу. В этих больших, природно-зелёных глазах искрился восторг. Никогда ещё зритель не давал такой отдачи Денису.

– Эти слёзы впервые лью, – и вдруг из глаз юноши покатились слёзы, – и больно, и приятно, как будто тяжкий совершил я долг, – сдерживая внутри неподдельные рыдания, клокотавшие в тесной груди. Если раньше приходилось делать усилия, чтобы выжать из глаз одну капельку, то теперь усилия прилагались что бы не дать Сальери полностью излить душу перед своим врагом, которого он и оплакивал.

Юноша всецело чувствовал себя самим Дионисом. Он будто взобрался на Олимп, и боги наделили его не просто актёрским талантом, а самым настоящим даром. Бурные овации во время поклона труппы, лишь подкрепили в нём это чувство.

– Разве не это моя судьба? – гордо вскричал Денис родителям, когда выступление закончилось.

– Действительно, это было весьма недурно, – одобрительно подтвердила мать, – я тут подумала, что нельзя отрывать тебя от сцены.

Юноша начал широко улыбаться.

– Я поговорила с одной знакомой, и та рассказала, что в медицинском есть любительский театр, где ты спокойно можешь играть.

У юноши закружилась голова, от такого разочарования. Он невольно сделал два шага назад. Но вдруг, как будто забытое воспоминание из детства, он вспомнил тот момент, когда Денис-Сальери плакал. Никогда ещё он не был так смел, обаятелен, горд и конечно же счастлив в своих глазах.

– Я не пойду в мед, – тихо сказал он, опустив глаза.

– Что?

– Я пойду в театральный. Я буду делать то, что хочу я.

– Хватит. Мне надоела твоя меркантильность. Ты поступишь туда, куда скажу тебе я! – вскричала его мама.

– Нет, – твёрдо ответил юноша, смотря матери прямо в глаза. В этот момент, эти глаза, походившие на Сциллу и Харибду, не пугали юношу. В душе он даже усмехнулся, тому,