Рассказы - Игоpь Семенов

— Да, здесь, наверное, в футбол играли?

— Нет. — Мечтательно возразила девушка. — Здесь давали балы. И да мы в пышных батистовых платьях танцевали мазурку и менуэт. С этими словами она закружилась по полу, напевая мотив какого-то вальса. Подол платья развевался и кружился вместе с ней, поднимая клубы пыли.

— Мадмуазель. — Чихнул Андрей. — Перестаньте вертеться. Девушку украшает скромность.

— Это, если других украшений нет. — Продолжала кружиться Люба.

— А у нас есть?

— Да-с, месье. Имеются.

— Ну-ка посмотрим. — Хитро сказал Андрей и схватил Любочку в объятия, целуя в губы.

Вокруг них языками пламени бушевала пыль, а они целовались среди пылевой бури.

Вернулся в свое имение Андрей Львович совершенно новым человеком. Теперь он всюду бывал только с Любовью Андреевной, не отпуская ее от себя ни на минуту. Он стал необычно весел, приказал снести в подвал все колдовские книги, и даже перестал строить гадости соседям. Со стороны казалось, что Любовь Андреевна тоже разделяет его чувство или, во всяком случае, пытается разделить. Соседи, заметив перемены в графе Дрязгине, вновь стали звать его на обеды, на которые он прибывал неизменно в сопровождении своей спутницы и всегда в превосходном расположении духа. Любовь Андреевна постепенно завоевала расположение всех соседских помещиков и их жен. Они восхищались ее красотой, изяществом движений и острым умом. И все таки, что-то неизведанное таилось в ней. В самой глубине черных глаз. Но что, никто не мог понять.

Через месяц после своего приезда в имение Дрязгиных Любовь Андреевна забеременела. Граф от счастья не находил себе места. Он пытался предугадать и исполнить любое ее желание, и не однажды заводил разговор о свадьбе. Но выходить замуж за него Любовь Андреевна отказывалась на отрез, говоря о том, что еще не минул год со смерти мужа. С появлением женской руки имение преобразилось. Казалось, жизнь улыбнулась Андрею Львовичу. Ребенок родился здоровым и веселым. Он рос, как на дрожжах и вот-вот должен был сделать свой первый шаг. И в это самое время Любовь Андреевна исчезла. О своем от езде она никого не предупредила, оставив после себя только небольшую записку следующего содержания:

Граф, я покидаю вас навсегда. Я намеренно делаю вам больно, чтобы и вы поняли, как мучилась когда-то я. Даже если бы я смогла вас простить, полюбить бы не сумела.

Своим выстрелом в Лесовского вы убили во мне способность любить кого-либо впредь.

Моей местью будут ваши мучения. Возможно, когда-нибудь я смогу простить вас.

Как громом поразило Андрея Львовича, когда он прочитал письмо. Он с болью вспомнил свою последнюю дуэль и все рассказы поручика Лесовского о необыкновенной колдовской черноте глаз его невесты. Месяц граф не покидал своего кабинета. Через месяц он отправился на поиски. Граф Дрязгин объехал всю Россию, но нигде даже не напал на след Любви Андреевны. Отчаявшись безуспешностью поисков, он вернулся в имение и вновь засел за магические книги. За этим занятием и застала его реформа Столыпина. Граф без колебаний дал во лю крестьянам, продал имение и переехал в город. Подросший к тому времени сын Коля унаследовал материнские черты лица и ее бездонную черноту глаз. Андрей Львович со временем все более замыкался в себе, постигая черную магию манускриптов в надежде вернуть Любовь Андреевну. От этого он сошел с ума и вскоре умер.

Устав от поцелуев, Люба оторвалась от юноши и подошла к стене, на которой висела какая-то картина. В полумраке рама отсвечивала золотом, но изображение разобрать было невозможно.

— Андрей посвети чем-нибудь. — Попросила она.

— Вот фонарика-то у нас и нет. — Озадаченно констатировал спутник и полез в карман за спичками.

В мерцающем свете спички с картины на них посмотрели два человека. Черты лиц разобрать было трудно, и Андрей, подбежав к окну, раздернул гардины. В комнату резко проник дневной свет, скрав очарование полумрака и превратив сказочный зал в обыкновенную комнату, заваленную хламом. На портрете были изображены мужчина в годах с прямым носом и седеющими усами и молодая привлекательная женщина.

— Граф и графиня Дрязгины. — Высокопарно произнес юноша.

— Наверное. — Зачарованно выдохнула Любочка.

Вдруг Андрей резко повернулся к спутнице и ошалело уставился на нее. Он еще раз взглянул на картину и вновь перевел взгляд на Любочку.

— Ты что, призрака увидел? — Весело спросила Люба.

— Может быть, и призрака. — Рассеянно ответил Андрей.

— Где?

— На картине… женщина… ты.

— Чего ты там мелешь. — Люба подошла ближе к портрету и вгляделась в лицо графини. — И правда, похоже.

— Да не похоже, а вылитая ты.

— Столько не живут. — Тряхнула головой девушка. — Рот закрой, а то от удивления меня проглотишь.

— Слушаюсь, ваша светлость. — Овладел собой Андрей. — Чертовски похоже, словно с тебя писали.

Они отошли от картины и стали неторопливо подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж. Ступени жалобно скрипели в такт шагам и нагнетали атмосферу страха.

— Может пойдем отсюда. — Вдруг прошептал Андрей.

— Ты что? Мы же еще одну комнату только и видели. Давай еще чуть чуть. — Жалобно попросила Люба.

Андрей неохотно повиновался и тронул первую дверь коридора на втором этаже. За дверью был тот же хлам, сломанная мебель и полумрак. За следующей дверью было тоже самое. Уже совсем успокоившись, Андрей толкнул третью дверь и тут же застыл на месте. В свете отдернутой гардины за столом спиной к ним сидел человек. Вид его гармонировал с окружающей обстановкой. Казалось, он был ровесником дома, так старо выглядела его спина. Громко скрипнувшая дверь заставила его обернуться. Он медленно встал и повернулся к двери лицом. Андрей и Люба от неожиданности вскрикнули, это лицо они только что видели на картине в зале первого этажа. Отличие состояло только в том, что у человека была длинная белая борода.

— Мертвый граф. — Ледяным шепотом произнесла Люба.

— Любовь Андреевна… Любочка. — Протянул мужчина в сторону девушки свои руки. — Ты простила меня. Ты вернулась.

— Я… не Любочка. — Прошептала девушка. — Вернее, я не та Любочка. В общем, я не Любовь Андреевна.

— Я знал, что ты простишь меня. — Продолжал, ничего не слыша, граф протягивать сухие руки к Любе и сделал шаг в сторону двери.

— Это привидение. — Вдруг вскрикнул Андрей и захлопнул дверь перед носом давно умершего графа Дрязгина.

Глупость происходящего еще более усугублялась мраком коридора.

— Бежим. — Крикнул Андрей, хватая Любу за руку.

— Подожди. — Вдруг произнесла она загадочно, словно какая-то мысль неожиданно овладела ей. Подойдя к двери, Люба рывком распахнула ее. Граф был на том же месте. Увидев вновь перед собой девушку, он обреченно заплакал. — Я прощаю вас, граф. — Тихо сказала Любочка. — Вы свободны.

— О. — Блаженно произнес призрак, и на его месте в воздухе заклубилось облако пыли.

Солнечный свет после полумрака непривычно резанул по глазам. За спинами Андрея и Любочки остался мрачный провал двери. Налетевший ветерок наполнил нос запахом полыни и жизни. Молодые люди взялись за руки и пошли прочь от старого графского дома с колоннами.

— А ты меня будешь так же сильно любить? — Неожиданно спросила девушка.

— Ну, если не разлюблю, или ты сама не сбежишь с каким-нибудь заезжим призраком. — Пошутил Андрей, обнимая спутницу.

Ставен Книг

АНТИ-ода 5

За прошедшую неделю органами внутренних дел Бздюкинска зарегистрировано

семь убийств, четыре изнасилования, двенадцать краж личного имущества и

два случая угона автотранспорта.

Ох уж мне, эти безмозглые обыватели, трясущиеся от одного только вида покойника, падающие в обморок от запаха крови. Им не понять, как изменяется мир, окрашиваясь багрянцем теплой жидкости. Им не дано насладиться вкусом еще трепещущей плоти. И крик жертвы не будет долго пульсировать в их висках, как третья симфония Баха. Никто из них, не вкусивших плода от запретного древа, не взмоет ввысь, широко раскинув руки в полете.

Я был одним из них, я долго находился в плену предрассудков и предубеждений. В меня долгие годы вбивали заповедь "Не убий". Мне говорили: "Будь паинькой. Слушайся маму." И я верил. И я слушался. И я был паинькой. Как я ненавижу себя за это. Как я сжимаюсь при воспоминании о всех этих долгих годах полного мрака. "Слушайся маму". Я верил этому, я слушался эту суку. "Не огорчай мамочку" — говорили мне в детском саду и в школе. Если б они знали, к чему призывали меня. Если б они знали… "Иди-ка ко мне сынок" — говорила "мамочка", эта сука, это животное с лицом фотомодели. И в руках у нее поблескивала тонкая стальная проволока. "Иди к маме. Мама очень огорчена твоей тройкой по пению. Мы будем учиться петь." И я шел, ведь я не мог не послушаться своей мамы.