Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник) - Леонид Каганов

Борщ был наваристый и горячий, щедро сдобренный ложкой густой желтой сметаны и щепотью душистого укропа.

– Леха, – тихо сказал Антон, с сожалением отодвигая опустевшую тарелку. – Что тут за фигня происходит, а?

– Что?

– Слушай, ну очнись ненадолго, а? Я понимаю, что ты…

– Отвали, – Леха с грохотом отодвинул свою тарелку. – Ну, что не так?

– Слушай, – быстро зашептал Антон. – Пионерлагерь этот. Дурдом просто. Нас в часть отправили, а мы где?

– Тебе плохо, что ли?

– Смотрят они на нас, как на дед морозов. Сыночки, спасители, то-се.

– Ну, – Леха усмехнулся, покручивая в пальцах ложку. – Обычный пиетет деревенских перед городскими. Не?

– Издеваешься?

– Немного. – Леха отшвырнул ложку и наконец посмотрел на друга. – Мне, знаешь, Антон, плевать. Неинтересно, понимаешь? Это ты хотел в спортроте остаться. А я…

– Что?

– А я вообще просил меня в Афган отправить.

– Ты что?!

Глаза у Лехи были спокойными и невыразительными.

– Ты, что… Ты из-за Ирины, что ли?

– Отвали. – Леха поднялся из-за стола, резко отодвинув стул.

– Подожди! Еще… пацан этот рыжий… ты что, Леха?

– Ну?

– Помнишь, сказал, что вроде они здесь стреляют по вечерам. А? Ну, ладно. Это еще ладно, может, они для развлечения тут по тарелкам стреляют. Или по воронам. Но самое главное. Слышь? Карту помнишь? В кабинете майора?

– Ну?

– Тут, Леха, нет реки. Вообще никакой. Озеро есть, то есть лужа, коров поить – помнишь, проезжали? А реки – нет.

– Нет, – согласился Леха, подумав.

– Значит, и моста нет. Моста, понимаешь, нет – а у них там какой-то Дымко с ребятами на этом мосту. И, главное, на какого черта им гребцы, а? Коров пугать в луже?

– У нас режим, товарищ лейтенант, – неуверенно сказал Антон, наблюдая, как ловко лейтенант расставляет на столе алюминиевые кружки и плещет в них мутноватую жидкость из пузатой бутыли.

– Рекомендую, – сухо буркнул лейтенант Петя. Дернул шеей и в один глоток влил в себя самогон. Кашлянул и добавил: – Распоряжение товарища майора. Согласно фронтовым традициям.

Происходящее нравилось Антону все меньше.

Караульное помещение в пятом корпусе пионерлагеря. Майор, который спаивает подчиненных. Лейтенант-алкоголик с безумными глазами. Несуществующий мост, на котором дежурит «Дымко с ребятами». Да, теперь еще – «калашников», оттягивающий плечо. Антон осторожно поправил тяжелый автомат, норовивший соскользнуть на пол, и переглянулся с Лехой. Тот еле заметно хмуро кивнул в ответ. Мол – да, фигня полная.

– На шею надень, – посоветовал лейтенант, отследив движение Антона. – Мешать будет. Стрелять хоть умеем?

– Учили, – отозвался Леха.

– Ну-ну. Значит, так. Предохранитель поставить на одиночный огонь. А то магазин за три секунды ухлопаете с перепугу. Есть тут у нас деятели… Если что – стрелять на поражение. Преимущественно в голову.

– В чью голову, товарищ лейтенант?

– Гм, – смутился тот. – Разговорчики. Разберетесь по ходу. Вообще, вы оба будете не стрелять, а грести. Ясно?

– Так точно, – ответил Леха.

– Никак нет, – перебил его Антон.

– Вот и ладно, – одобрительно кивнул лейтенант. – Двинули.

В густеющих сумерках они пробрались через перелесок, раздвигая руками тесно сплетенные ветки орешника, оскальзываясь на влажном мху, спустились в низину. Под ногами зачавкало.

– Харитоныч! – позвал лейтенант, озираясь.

За высокими деревьями солнца уже не было видно. На фоне темнеющего неба огромные елки казались абсолютно черными. Не живыми, а будто вырезанными из жести угольного цвета. Но если долго вглядываться, становилось понятно, что на самом деле все не так. В действительности небо было вроде дряхлой пыльной тряпки, натянутой на пустоту. А прорези в этой тряпке, откуда дышала холодная и бесконечная чернота, просто казались похожими на елки… Антон задохнулся, тщетно пытаясь отвести взгляд от черноты, которая будто затягивала его в себя, выворачивала наизнанку – наружу слабым, теплым, беззащитным; жадно выпивала дыхание, биение сердца, душу…

За деревьями истошно и отчаянно прокричала какая-то птица. Антон дрогнул, моргнул – жуткая чернота опять обернулась просто густым еловым лесом с запахом влажной хвои, поскрипыванием и шелестом веток… Антон вцепился пальцами в автомат – прикосновение холодного металла успокаивало. «Фу-ты ну-ты, городской житель», – подумал он, усмехаясь с досадой и облегчением.

– Тута я, Петр Егорыч, – в кустах затрещало и зашуршало, и из них выбрался Харитоныч – темная, скособоченная тень.

– Приготовил? – строго спросил лейтенант.

– А то как же, того-этого. Обижаете старика, чего ж я не могу…

– И вторую приготовил?

– А как же. Все, как велели. Сутки, почитай, не емши, не пивши, того-этого, а договоренности наши – как штык…

– Ну, пойдем.

– Дык, луна выйдет, того-этого, и значит…

– А не поздно?

– Не, Петр Егорыч, самое оно. Чего мы, первый раз, что ли?

– Ну ладно, – вздохнул лейтенант. – Ждем, – и уселся на поваленное дерево.

Харитоныч, кряхтя примостился там же – на почтительном расстоянии от офицера.

– Закурить бы, – неопределенно и мечтательно сказал он.

Лейтенант хмыкнул.

Через минуту в темноте замерцало два огонька, потянуло табачной дымной горечью.

– Левитан, Глуховской? – предложил лейтенант.

– Спасибо, товарищ лейтенант, – ответил Антон.

– Режим?

– Для легких вредно.

– Ишь, беда, того-этого. Болеете, соколики? – сочувственно поинтересовался Харитоныч.

– Спортсмены они, – сказал лейтенант.

– А, ну да. Того-этого, – с еще большим сочувствием согласился дед.

– Харитоныч, – помолчав, спросил лейтенант. – А вторая-то пойдет?

– Ну… почему не пойти… Того-этого. Может, и пойдет. За первой-то. А может, и нет…

– Плохо, – лейтенант резко раздавил окурок – искры прянули в разные стороны. – Не успеем.

– Не успеем, того-этого. Оне, Петр Егорыч, каждый раз все медленнее. Как что цепляет.

– Дальше-то что? – совсем тихо и почему-то беспомощно спросил лейтенант.

– А ты помолись, Петр Егорыч. – Огонек сигареты вспыхнул, освещая лицо старика, и в этот миг в алом дрожащем огне оно вдруг показалось вырезанным из дерева. Величественным и мудрым, как лик святого старца или мученика на потемневших от времени иконах. И голос был не голосом Харитоныча, а гласом этого самого древнего старца. – Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит…

Антону стало жутко, мурашки царапнули холодом позвоночник.

«Они здесь психи все, – подумал Антон. – А лейтенант этот еще и вооружен. И лес вокруг незнакомый…»

– А вы, соколики, – спросил дед. – веруете во что?

– Мы, – неожиданно отозвался Леха, и по его голосу Антон решил, что тот зло усмехается, – мы веруем преимущественно… в зарю коммунизма.

– Вот, в этом и беда.

– Ты что, Харитоныч? – удивился лейтенант.

– А ты меня, Петр Егорыч, не пужай. Я пуганый. И не об том я. Ежели б вы, соколики, того-этого, веровали истинно… хучь в святых угодников, хучь в зарю коммунизма… оно, ить, без разницы…

– Ты что, Харитоныч?

– Заладил. Ты, конечно, Петр Егорыч, у нас политически грамотный, и вон даже про африканских голодранцев умеешь жалостливо объяснять, но вот скажи… Сильно тебе она сейчас помогает, твоя грамотность?

– Ну, не помогает, – буркнул лейтенант. – Преимущественно.

– Во. Беда, соколики, в том, что не веруете вы ни во что. Ни в дьявола, ни в советскую власть. Ни в Бога.

– А он есть? – глухо спросил Леха.

Его лица в темноте было не разглядеть. Может, и хорошо. Можно думать, что рядом не теперешний Леха – безразличный ко всему, как снулая рыба, с потухшими мертвыми глазами, а прежний. Живой, веселый, открытый.

«А ведь случись сейчас что, – вдруг подумал Антон, – этот, теперешний Леха и пальцем не шевельнет. Скажем, начни лейтенант палить во все стороны из автомата, Леха так и будет стоять с безразличным лицом. Придется его из-под пуль утаскивать, а он еще небось и сопротивляться будет…»

– А это ты, соколик, не меня спрашивай.

– А кого?

– Его. Или себя. Если он молчит.

Когда луна тронула верхушки дальних елок, лейтенант поднялся.

– Двинули, – решительно сказал он.

Лодки лежали под раскидистой елью, небрежно прикрытые драным брезентом.

– Красавицы, – любовно сказал Харитоныч.

– Это что за антиквариат? – удивился Антон.

– Гм, – смутился лейтенант. – Ну, с оборудованием у нас того… Какое есть, одним словом.

– Лично проконопатил, – возмутился дед. – Сутки, почитай, не емши, не пивши, того-этого, как штык!

– И… э… где вы на них это… того-этого?

– Счас, – оборвал его дед, – не торопись вперед батьки, соколик, – зачем-то послюнил палец и воздел его вверх. – Во!

– Есть? – нетерпеливо спросил лейтенант. И рявкнул: – Левитан – нос, Глуховской – корма, взяли! И нежно! Это вам не какая-нибудь гоночная байдарка, а… антиквариат. Взяли! – и сам подхватил ветхую лодку за правый борт.