Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.) - Александр Сидоров

Наконец, необходимо отметить, что на идише одесских уголовников «блат» означал ладонь, «дай блат» соответственно — «по рукам, договорились»; «по блату» — по договору с глазу на глаз, по взаимному согласию.

Однако и у «одесской» версии есть существенный недостаток. Дело в том, что слово «блат», как уже отмечалось выше, существовало в преступной среде в конце XIX — начале XX веков и означало любое преступление, а также группу, компанию, содружество уголовников (то же, что «кодло», «малина», «бражка» и пр.). В 20-е годы добавилось ещё несколько значений — например, подкуп, а также — тайный воровской жаргон («он по блату понимает», «он кумекает по-блатски»).

Безусловно одно: слово «блат» действительно имеет корни в немецком языке, а в русский попало, скорее всего, через идиш или польский, причём, конечно же, первоначально термин этот использовал исключительно преступный мир.

Что касается «блатного», здесь всё немного проще. Поначалу это производное от «блат» существовало в несколько иной форме: в XIX веке, например, «блатырями» называли конокрадов. В начале XX века появляются другие варианты. «Блатным», «блатским», «блатяком», «блатняком» стали называть либо скупщиков краденого, либо людей, близких к преступному миру, но не профессиональных уголовников. То есть не «уркаганов», но тех, кто имеет «блат» в криминальной среде. «Блатоватыми» именовали и сотрудников угро, милиционеров, тюремщиков, берущих взятки.

Но постепенно, уже к середине 20-х годов, «авторитет», значимость слова «блатной» стали возрастать. А в начале 30-х новорожденные «воры» придают слову новый смысл.

Теперь «блатными» стали именовать настоящих преступников, избранных в особую касту путём строгого отбора — «крещения», во время которого претендент подвергался всестороннему изучению и проверке. И только тот, кто выдерживал экзамен «достойно», принимался в ряды «блатных» и становился настоящим «вором». С подобной процедурой — ставшей обязательной для всего российского «воровского братства»! — профессиональный уголовный мир до сих пор не сталкивался, но вынужден был пойти на такой жёсткий отбор под давлением обстоятельств, чтобы оградить себя в дальнейшем от вторжения нежелательных чужаков. Подробнее об этом — в очерке «Сталинская перековка».

Смешные сказки о «ворах»

В последнее время у некоторых авторов, которые в своих произведениях касаются истории «воровского» движения, появилась тенденция совершенно удивительным образом объяснять как происхождение термина «вор в законе», так и появление самих «воров». Что любопытно: в этом смысле и «честняки», и «менты» неожиданно заняли одинаковую позицию!

«Воровское» толкование появления «законников» ярко отражено в книге журналиста Виталия Ерёменко «Воровской орден». Оговоримся сразу: это вовсе не «официальная точка зрения» «воровского братства». Но, во всяком случае, это попытка некоторых «честняков» задним числом отделить себя от неблаговидного прошлого, связанного с тем, что «воры» не всегда были «защитниками арестантов»; долгое время они грабили их и паразитировали за их счёт.

Мы не будем обсуждать подлинность «Письма прошляка» (то есть бывшего «вора»), которое приводит в своей книге Ерёмин. Во всяком случае, некоторые приведённые там легенды действительно бытуют в уркаганском мире. Одна из них — о появлении понятия «вор в законе»:

Вором мог назваться только оголец, то есть беспризорный, голый, у которого не было ничего: ни дома, ни родителей, ни еды. Воров, у которых всё было, мы презирали, называли их домашняками. О них говорили: «Не украдёт — его мама накормит».

Были ещё блаторилы — взрослые парни, которые собирали вокруг себя домашняков и недопонимающих огольцов, обыгрывали их в карты, всячески использовали, тем и жили. Это они, объявив себя ворами в законе, придумали коронацию. Как только они это сделали, воры из числа беспризорников стали называть себя «честными ворами». Звучит смешно, но мы не хотели, чтобы нас смешивали с блаторилами. Кодекс поведения (в любых ситуациях найти самое честное, самое справедливое решение), который у нас сложился, мы потому и назвали «законом», что его нужно было выполнять неукоснительно. Но сами себя ворами в законе не называли. Это слово пошло от ментов. Это они спрашивали на допросах: «Что, законник?», когда мы отказывались колоться, стучать или давать показания в роли потерпевшего…

Честно говоря, все эти «воспоминания и размышления» не могут не вызвать саркастическую улыбку у человека, знакомого с истинным положением дел. Почему? Разберёмся по пунктам.

Во-первых, с кем мы имеем дело? По его собственным признаниям, автор письма родился в 1927 году. Первый срок получил в 12-летнем возрасте (когда «воровское» движение было уже в расцвете). Завершилась его «воровская» эпопея в 1958 году. Другими словами, основная уголовная деятельность «мемуариста» приходится на послевоенные годы. К этому времени уже давно сложились «воровские законы», обряды и традиции… Поэтому совершенно дико читать тирады типа «кодекс поведения, который у нас сложился, мы потому и назвали «законом»… Помилуйте! Да этот кодекс сложился — и «законом» его назвали — ещё до того, как вы перестали пешком под стол ходить!

Далее. Нелепо звучит утверждение о том, что якобы нехорошие «блаторилы» объявили себя «ворами в законе» и «придумали коронацию». Она придумана была, когда анонимному автору письма было года три-четыре! К тому же из объяснения совершенно непонятно, почему же эти самые «блаторилы» назвали себя не просто «ворами», а именно «в законе». И почему «менты» называли «честных воров» «законниками»?

К слову, о «честных ворах». Это словосочетание появилось задолго до того, как его «придумали» послевоенные «огольцы». О смысле и происхождении понятий «вор в законе» и «честный вор» мы уже говорили в предыдущей главе. И чтобы уж последним штрихом довершить картину: с первых лет появления верхушка «советского» уголовного мира именовала себя не только «ворами в законе» (или просто «ворами», или «законниками», или «честными ворами», или «честняками» — всё это синонимы), но часто рекомендовалась просто — «Я — в законе!». Считая, что этого вполне достаточно для обозначения своего статуса. Вовсе не чураясь дополнения «в законе», а как бы даже подчёркивая его.

Есть немало и других возражений, однако, думается, вполне достаточно сказанного выше.

Чекистскую версию возникновения «воровского ордена» подробно развили Георгий Подлесских и Андрей Терешонок в своей книге «Воры в законе: бросок к власти». По их мнению, каста «воров» вообще была создана… органами ОГПУ!

Эта теория настолько экзотична, что лучше всего предоставить слово самим авторам:

Приказ ОГПУ № 108/65 от 8 марта 1931 года предписывал органам ОГПУ проводить мероприятия по чистке личного состава милиции и УГРО (уголовный розыск), предупреждать проникновение в агентурный аппарат милиции и УГРО преступного элемента и вести наблюдение за проведением этих директив в жизнь.

И вот что интересно. В этом же приказе рекомендовалось привлекать классово близких пролетариату и крестьянству людей для выявления чуждых элементов, проникающих в органы милиции и УГРО. Практики совершенно однозначно трактовали данное положение как возможность использовать уголовников (!) в борьбе с врагами народа…

Подобного рода операции относились к прерогативе ОГПУ-НКВД. В частности, ими занимался так называемый отдел Уголовного Розыска Главной Инспекции ОГПУ, который разрабатывал методы борьбы с уголовной преступностью и внедрял их в практику.

…Разумеется, ОГПУ осознавало опасность того, что огромные массы людей, содержащиеся в ужасных условиях советских концлагерей, восстанут. Чтобы устранить эту опасность, в лагерях началась активная вербовка в качестве агентов ОГПУ уголовных авторитетов из числа так называемых «уркаганов», профессиональных уголовников. Были выработаны соответствующие инструкции для оперативной работы с этой категорией уголовников. В частности, рекомендовалось создавать контролируемые ОГПУ группировки во главе с завербованным уголовным авторитетом, который с помощью своих «соратников» мог бы обеспечивать необходимую дисциплину среди «троцкистов» (так называли осуждённых по статье 58). Эти группировки не должны были «лезть в политику», завербованным авторитетам запрещалось самим участвовать в насилии над осуждёнными; запрещалось иметь собственность сверх того, что положено было рядовому осуждённому. Однако были и существенные послабления в режиме содержания: завербованные уголовники не работали и имели возможность свободного передвижения по лагерю для встреч с подобными людьми и сбора информации; администрация же лагерей обязана была всячески поддерживать авторитет этих агентов. К подобной уголовной аристократии привилась кличка «блатные», на жаргоне — «блатари».