Паутина противостояния (сборник) - Рамиль Юсупов

Схинки резко замолчал и с опаской посмотрел на комиссара. Последние фразы были далеки от иронических подначек, которыми Схинки щедро разбавлял разговор до того, в последних фразах звучала искренняя вера в свою правоту, в победу Ярги, и Схинки ждал реакции.

Сантьяга зевнул, деликатно прикрыв рот пальцами левой руки, обронил:

— Посмотрим. — И предложил: — Давайте вернемся к нашей истории. По-моему, настало время свести вместе Грима и Манана Турчи?

— Сведем, — пообещал успокоившийся Схинки. — Куда мы денемся?

Нет на свете зрелища более нелепого и печального, чем неудачливый маг. Чем колдун, неспособный умело, а главное, с выгодой для себя или окружающих, распорядиться данной ему силой. Чем волшебник, допускающий досадные промахи в творимых заклинаниях. Не превращающий «грозу в козу», разумеется, но не умеющий добиться поставленной цели. И получивший за это обидное прозвище «Дерево».

Правда, Пафнутий Акимович Коряга жарко доказывал, что кличка его имеет прямое отношение к фамилии, но ему не верили. Улыбались и кивали головами: «Понимаем, мол, чего только не выдумаешь, дабы позора меньше…», но не верили. И вот ведь странность: Пафнутия в Тайном Городе любили. Челы — за участливость громадную, за то, что всегда бросался Коряга на помощь, забывая о себе и делах своих. Нелюди — за жизнерадостность, стойкость к неурядицам и безобидность. Все вместе — за безгрешность общеизвестную. Любили Пафнутия, однако заказами не баловали, предпочитали деньги в долг дать без возврата, чем на работу нанять. Потому как — Дерево. А в делах магических такое прозвище все равно что крест. И Пафнутий, конечно же, от того страдал.

Но виду не показывал.

Большую часть жизни бессемейный и бездетный Коряга проводил в кабаке «Скатертью дорога!». Выпивал, конечно, однако норму свою знал и за нее не выходил. К посетителям без нужды не лез, на подначки реагировал доброй улыбкой, никто и никогда не слышал, чтобы Пафнутий по-черному ругался. И в тот день Коряга вел себя по обыкновению тихо. Пристроился к компании развеселой, что в кабаке удачу гуляла, сидел на лавочке, выпивал, закусывал да прислушивался с интересом к хвастливым рассказам отчаянных магов-наемников. Одним словом, все текло своим чередом до тех пор, пока не вошел в «Скатертью дорога!» сам Сантьяга. В шубе из белых соболей, в кафтане белом, заморском, и с такой тоской в глазах черных, что враз притихли гости кабацкие, насторожились, а кое-кто даже обмочился от страха. Никогда еще в Тайном Городе не видели комиссара таким… непонятным. Никогда еще не чуяли столь явно Тьму, что под белыми одеждами таилась. Никогда.

Оглядел Сантьяга зал, увидел Пафнутия, подошел, да тихо, но так пронзительно, что сердца у всех похолодели, приказал:

— Колдуй!

— Что колдовать-то? — растерянно спросил Коряга.

И выступивший пот со лба утер рукавом грязным.

— Что хочешь колдуй, — отрывисто бросил Сантьяга. — Любое… Что хочешь, что пожелаешь — любое.

И Тьма, что до того в тенях пряталась свечных, вдруг изначальное черное обретать принялась. Оживать на глазах. Туманом зловещим по кабаку расползаться.

— Колдуй, Пафнутий, — тяжело повторил комиссар. — Колдуй.

Закрыл Коряга глаза — не в силах был он взгляд Сантьяги держать, — да прошептал что-то неразборчиво. И потянулась к Пафнутию Тьмы паутина черная, так потянулась, будто Коряга — самый что ни на есть нав. И сила, Тьмой разбуженная, каждого в том кабаке к земле придавила медведем невидимым, каждому в нутро залезла, слезы на глаза навернула да дыхание сбила. Каждому. Сила в тот момент была такая, что даже Сантьяга, черного этого самого порождение в соболях белых, даже он покачнулся. И лишь Пафнутий улыбался счастливо, ибо творил он колдовство необычное. Великое колдовство. До этого ему недоступное. А когда решился Коряга веки поднять, увидел он в своей руке правой кружку медную, аккурат такую, с которой монахи человские милостыню собирают. Увидел, обомлел и сил нашел прошептать только:

— Вот.

Счастливо прошептать, потому как сотворить настоящую кружку Коряга и мечтать не мог, а тут — получилось.

Подошел комиссар к Пафнутию, заглянул в кружку, скривил губы презрительно да сказал:

— Это всё?

Ушла тоска из черных глаз нава, лишь разочарование осталось, глубокое, как сама Вечность. И Тьма тоже спряталась, в серую тень обратилась, привычной стала, незаметной. Увела свою силу Тьма, плеснула на заклинание Корягино да увела.

— Это всё… — повторил Сантьяга.

Потом развернулся да из кабака вон вышел, в стужу зимнюю.

Челы же, в себя пришедшие, Пафнутия обступили, в кружку заглядывают и видят, что на дне медном кругляш золотой поблескивает.

— Ай да мастак, Дерево! Не подкачал! Не только медь сотворил, но и покрепче еще!

Вытащили гости червонец, глядь — а в кружке еще один появился! Новенький, только со Двора Монетного, лежит себе да подмигивает. Бери меня, бери! Еще есть!

Заволновались челы, переглядываться начали: чудо! Чудо Пафнутий сотворил! Вот тебе и Дерево! Вот тебе и неудачник!

За вторым червонцем третий появился. За третьим — четвертый. Два из них кабатчик себе взял и пир такой закатил, что только дым коромыслом. Корягу на лучшее место усадили, иначе как Пафнутием Акимовичем не звали, подносили да подливали, на кружку медную зыркали и не понимали, отчего Дерево неудачливое, враз величайшим сделавшееся, плачет, чуть не рыдает. Отчего печаль?

Не понимали, но не спрашивали — веселились.

А оттого не услышали догадку, Пафнутием прошептанную. Догадку верную, но страшную. Догадку такую, что Сантьяга ему любое желание предлагал, любое — на выбор. А он, человечишка несмышленый, только и сподобился, что на кружку медную с золотым секретом. Только на это.

И на рассвете умер Коряга от горя невыносимого. Умер, а кружка его медная в тот же миг растаяла…

…Именно так звучала официальная легенда «Кружки для неудачников», главного человского бара Тайного Города, однако Грим считал ее абсолютно фальшивой. Грим искренне верил, что уничижительное название концы́ придумали специально для того, чтобы лишний раз подчеркнуть отношение подданных Великих Домов к челам. Подчеркнуть превосходство представителей древних рас перед «ошибкой Спящего»… Впрочем, это мнение не мешало наемнику постоянно наведываться в бар, потому что именно через «Кружку» проходили и сплетались в затейливые узлы нити его повседневной жизни. Сюда приходили заказчики и посредники в поисках готовых на все сорвиголов, здесь обсуждались детали контрактов и заключались сделки, в «Кружке» праздновали успех и поминали погибших. Главный человский бар Тайного Города видел многое.