Я буду рядом - Энн Вулф

Она сделала несколько жадных глотков. Во рту полыхал пожар, будто по нему прокатилась огненная лава.

— Что это? — прошептала Гермия.

— Самбал. Соус из засоленного красного чили, креветочной пасты и жареных орехов. Я же говорил, не переборщи с соусами…

— Откуда я могла знать, что такое эти соусы? — возмущенно спросила Гермия. — Мне и в голову не могло прийти, что местные жители каждый день исполняют трюк с глотанием огня…

— Все потому, что ты меня никогда не слушаешь, — прошептал Констанс. — Тебе все время кажется, что я пытаюсь над тобой подшучивать.

— Так оно и есть…

Констанс метнул в ее сторону выразительный взгляд. Гермия не осталась в долгу. Всю эту перепалку — вербальную и мимическую — Джамбата и Поная наблюдали с некоторым недоумением. Наконец Поная не выдержала и произнесла ровным тихим голосом несколько фраз на бахаза.

— Жена уважать мужа и слушать мужа, — перевел Джамбата. — Маленькое дело — не ругаться.

— Во как, — произнес Констанс, с некоторой издевкой поглядывая на Гермию. — Дело говорят.

Гермия ответила ему ядовито-зеленым взглядом, но все-таки решила смолчать. Суждений о психологии семейных отношений на сегодняшний вечер с нее более чем достаточно. И вообще, Констанс не ее муж и уже никогда им не станет. Тогда зачем играть в эту бессмысленную игру, которая все равно ни к чему не приведет?

Утешением для Гермии стал десерт, который Поная подала к имбирному чаю. Гермия с детства обожала сладкое, постоянно воровала конфеты из серванта, украдкой ела печенье в постели, оставляя на одеяле предательские крошки. С возрастом страсть к сладкому не ушла, и всегда, какой бы уставшей Гермия ни чувствовала себя после работы, она заезжала в кондитерский магазинчик и покупала себе миндальные пирожные или эклеры, или арахис, облитый карамелью, или воздушно-легкий зефир, или…

Ее глаза, несмотря на сытный ужин, разбегались по столу. Она даже пожалела, что наелась и не оставила места для того, что Поная принесла вместе с чаем. Банановый пирог, присыпанные сахаром орешки и еще масса вкусных вещей…

Уплетая за обе щеки здоровенный ломоть бананового пирога, Гермия с любопытством рассматривала жующих индонезийцев. Вся семья ела почему-то только правой рукой. Левая в ход не пускалась. Странный обычай… Гермия хотела было спросить об этом Констанса, но потом передумала. Ее мог понять Джамбата, а вдруг о таких вещах у них здесь говорить не принято…

Странная штука традиции. Почему-то лучше всего они сохраняются именно у тех народов, которых не слишком коснулась вездесущая рука прогресса. У этих людей все по старинке: жена должна слушаться мужа, браки должны благословляться родителями, каждый должен продолжать дело предков… Должны, должны, должны…

После ужина Гермия долго размышляла над вопросом: смогла бы она жить вот так, погруженная в мир, выдуманный за несколько поколений до нее? И пришла к выводу, что сошла бы с ума, если бы на нее постоянно давил груз традиций, придуманных кем-то, кто и понятия не имел о ней и о том, чего она захочет, когда появится на свет. Больше всего ее страт шило отсутствие выбора. Кто-то сделал этот выбор, и уже давно… А она осталась бы не у дел, была бы всего лишь марионеткой в чьих-то руках… Ей пришли в голову строки Омара Хайяма:

Мы послушные куклы в руках у Творца,Это сказано мною не ради словца:Нас, как кукол, по сцене на ниточках водятИ бросают в сундук, доведя до конца.

Впрочем, таким людям, как Джамбата и Поная, традиции прививают люди знающие, опытные. Они уж точно смогут объяснить маленьким детям, что, как, зачем и почему. И потом, общество никогда не даст тебе поступить не согласно его принципам, его основам. Тут уж волей-неволей смиришься и будешь соблюдать этикет предков. А если нет, кто-нибудь обязательно объяснит тебе — и нет никакой гарантии, что без рукоприкладства, — как нужно вести себя в этом обществе…

Слава богу, Гермия избавлена от всего этого. Она самостоятельная взрослая женщина, которая ни от кого не зависит. И никто, никогда не может приказать ей: слушайся мужа… А уж тем более такого мужа, как Констанс…

— О чем задумалась? — Лицо Констанса светилось лукавством.

— О том, какое все-таки счастье быть самодостаточным человеком.

— То есть?

— Ни от кого не зависеть, не быть никому обязанной. Знать, что никто не заставит тебя делать то, что противно твоей воле.

— Да, это здорово, — согласился Констанс. — Только вот абсолютной свободы все равно нет, как ни крути. Так или иначе человек зависит от своих родителей, от друзей, от любимого… Или любимой… — Последнее слово почему-то заставило его покраснеть. — И даже если это не материальная, а моральная зависимость, полной свободы все равно нет. А почему ты об этом думаешь именно сейчас?

Гермия на секунду усомнилась, ответить ли ему правду или отшутиться, но все-таки решила быть искренней:

— Поная так часто рассуждает о месте жены в семейной иерархии, что мне, честно говоря, не по себе. Не хотела бы я оказаться на ее месте…

— Она по-своему счастлива, — пожал плечами Констанс. — Для нее такое отношение — норма жизни. Так воспитали.

— Вот-вот. Так воспитали. Я радуюсь тому, что я воспитана в других традициях. Что я увидела бы в жизни, чего добилась, если бы каждый божий день занималась детьми, домом и готовкой пищи…

— Поверь, этого бы тебе вполне хватило. Ты не знала бы о том, что можно сделать больше.

— Но я, слава богу, знаю.

— Наверное… Вообще… это очень спорный вопрос.

— Спорный для тебя, Констанс. Потому что ты во все времена был бы свободен. Для мужчин свобода — данность, которой они бездумно пользуются. Потому что не знают, что такое зависимость.

— Ты начала философствовать? — усмехнулся Констанс. — Не замечал этого раньше. Наверное, подействовал хороший ужин.

Гермия вспыхнула.

— Не замечал? Странно, что ты вообще меня замечал… С тобой невозможно говорить о серьезных вещах. Ты любую трагедию превратишь в водевиль!

— Это не-еправда, доро-огая, — проблеял Констанс, пытаясь передать интонацию Пойта. — И потом, вре-едно волноваться перед сном…

6

Спала Гермия ужасно. Ей снился Поит, за которым гнались огромные драконы, больше напоминавшие динозавров. Снился Констанс, который что-то постоянно говорил ей, но Гермия была до того напугана, что не разбирала его слов. Снился ее офис в Мэйвиле, где вместо работников сидели какие-то странные существа с серой кожей, покрытой пупырышками. И снилось, что она сама такое же существо, только, может быть, чуть-чуть побольше ростом. Последний отрывок сна не вызвал у нее ни страха, ни отвращения, а только какую-то непроходимую тоску, чувство безысходности.