Из-за милой Фрэнси - Карен Смит

На качелях, свисавших с толстых ветвей платана, сидела Фрэнси. Увидев Ноя, она, похоже, не обрадовалась.

— Слишком холодно, чтобы качаться, — проговорил он.

Фрэнси с силой оттолкнулась от земли.

— Дома у меня не было ни минуты покоя. А мама замучила меня своими расспросами.

— О чем?

— О Бренте. О поездке. О том, что собираюсь делать в Нью-Йорке.

Ной и сам бы с удовольствием задал тысячу вопросов, однако воздержался.

— Позвольте я раскачаю вас.

— Тогда повыше, пожалуйста.

— Вы что, собираетесь дотронуться до луны? — пошутил Ной.

— Жаль, что это невозможно, — ответила она, взлетая вверх. Ей хотелось воспарить над землей, хотелось убежать от важных решений. Звездная морозная ночь вдруг показалась ей чудесным подарком судьбы.

— Вы знаете, что можно завести себе собственную звезду — спросила она, глядя в небо.

— Неужели?

— Джина показала мне как-то рекламу в журнале. Есть Рономический комитет, который заведует всеми вновь открываемыми звездами. Вы можете написать им, и они дадут звезде ваше имя и сообщат вам ее координаты.

— А вам бы хотелось заиметь свою звезду?

— Когда я впервые услышала такое, меня это потрясло. Я уезжала далеко от дома… А оказывается, можно взглянуть на небо, найти свою звезду и представить себе, что и твои родные смотрят сейчас именно на нее. Небо-то ведь одно над всеми. И звезды тоже. Вот такой простой способ… связи с теми, кого любишь…

Ее слова затронули Ноя. У нее потрясающее чувство привязанности, чего у него никогда не было. Она куда счастливее его.

Черные шелковистые волосы то закрывали прекрасное лицо, то отлетали назад. Когда она взлетала к небу, ее профиль походил на нежную античную камею. Ною до беспамятства хотелось коснуться этих чувственных губ, нежной линии носа, решительного подбородка. Но он лишь сжал ее плечо, и она перевела глаза с неба, со звезд на него грешного. Он остановил качели, протянул руку к ее растрепавшимся волосам и зажал одну шелковую прядь между пальцами. А потом в непонятном для него самого порыве зарылся ладонями в ее волосы и начал целовать их — снова и снова. Она качнулась к нему и в поисках опоры опустила руки на его плечи, ее глаза закрылись. И он, едва касаясь ее, обвел пальцами контуры ее классического лица, как бы запоминая его красоту. Но так и не прильнул к нему губам. Это он оставил на потом.

— Я так жалел, что не поцеловал вас. Но хочу избавиться от этих сожалений, — пробормотал он.

Когда он склонился над ней, она сжала пальцы на его плечах в кулаки. Он дал ей время и возможность уклониться от поцелуя. Но она не сделала даже такой попытки. Наоборот, подняла голову и с готовностью встретила его губы. Первое же прикосновение обрушило на него водопад ощущений, прежде им неизведанных. Он тщательно запоминал их, как и все, связанное с Фрэнси. Так истинный ценитель хранит хрупкий сосуд, доставшийся ему в наследство. Это уже превращалось в переживание, которое он будет помнить и лелеять всю жизнь. Перебирая пальцами ее волосы, он поудобнее устроил ее голову на своем плече.

Она была сама готовность, сладость и… страсть. Его губы становились все более жадными, он даже представить себе не мог, как оторвется от этого волшебства… Но когда-то придется… Эта мысль застала его врасплох. А Фрэнси приоткрыла губы, и Ной нежно прихватил зубами нижнюю, тронув ее языком. Фрэнси втянула воздух и тихо застонала, мгновенно доведя Ноя до исступления.

Он порывисто сжал ее в объятиях. Его куртка и ее дубленка создавали досадный барьер на пути их желания, путь друг к другу открывал только поцелуй. Желание пронзило его и отозвалось ломотой и болью внизу. Никогда он так сильно не жаждал близости. Никогда еще страсть так не перехватывала дыхание. А ведь они всего лишь поцеловались…

Холодный зимний воздух делал особенно пылкими их поцелуи. Ночная тишина создавала хрупкую интимность, которую он боялся нарушить. Губы Фрэнси были теплыми и сладкими, как мед в летний полдень.

Его язык искал ее язычок, но вскоре уже она превратилась в охотника, а он — в дичь. И эта игра становилась все лихорадочнее, все опаснее. Умом Ной понимал, что должен немедленно оторваться от нее, нельзя позволить себе зайти дальше. Но сознание этого превращало желание в мучительную пытку. Он хотел не только страстного поцелуя. Не только жарких объятий.

Фрэнси тоже хотелось большего. Она хотела бы почувствовать жар его кожи, услышать биение сердца в груди. Но мешала куртка, и тогда она положила руки на его шею и начала нетерпеливо гладить волосы на затылке. В соседнем доме топили дровами камин, и запах горящего дерева, смешавшись с ароматом его мыла и кожи, создал опасную, дурманящую смесь. И она забыла, что целовать его — роковая ошибка, что она еще не готова отдать свое сердце мужчине, тем более ему — все еще своему боссу.

Страсть уже разлилась в окружающем их пространстве. Фрэнси дрожала, но вовсе не из-за холода морозной ночи; виноват был Ной и его волшебные руки и губы. Когда он прижался к ней пахом, она охнула, ощутив его возбуждение. Неужели он так сильно хочет ее? Или ему подошла бы любая женщина? Когда Брент был близок с ней, он думал о другой. А о ком думает Ной? Это похоть или все же что-то большее?

Но все вопросы и мысли улетучились, когда Ной вновь затеял игры с языком. Это было настолько восхитительно, возбуждающе, вызвало такой шквал эмоций, что ее, словно щепку, понесло на волнах страсти. От поцелуя Ноя голова кружилась так же, как от полета в прыжке; сладко замирало сердце, словно она удачно приземлилась на коньки после двойного акселя; кровь отливала от щек, как во время смертельно опасной спирали в воздухе. Это требовало от нее всех сил, всей энергии, но и дарило такое наслаждение, такой силы вожделение, удовлетворить которые мог бы только он — Ной. Это сводило с ума, заставляло сердце трепетать и бояться, что поцелуй не может длиться вечно.

Она, конечно, тоже понимала, что он скоро оторвется от ее губ. И стоило промелькнуть этой холодной и трезвой мысли, как Ной тут же медленно разжал руки и замер. Затем его губы расслабились, даруя ей нежеланную свободу. Он еще продолжал что-то шептать ей в горячие губы. Но между ними возникло уже несколько дюймов прохладного пространства, хотя до конца он так и не освободил ее из кольца своих рук. Она открыла глаза, пытаясь вглядеться в его лицо, понять, что он думает и что чувствует. Но — нет. Он нежно склонился над ней, так что лица уже не рассмотреть, и поцеловал в лоб.

— Прощальный жест? — с хрипотцой в голосе спросила она.

— Нет. Я мечтал об этом с того момента, как вы впервые открыли мне дверь своего дома. Думал: вот поцелую вас и избавлюсь от этого наваждения. Я ошибался.