Боль (ЛП) - Сузума Табита

— А по телефону ты мне сказал, что не ел.

— Я имел в виду, с тех пор, — говорит он, встречаясь с ее встревоженным взглядом и удерживая его достаточно долго, чтобы успокаивающе ей улыбнуться.

Всего миг она медлит, а потом отворачивается к остальным, их неугомонный энтузиазм ни на каплю не ослабевает, пока они поддразнивают, шутят и оживленно болтают друг с другом. Их движения подобны электрическому току: они повышают голоса, яростно жестикулируют и постоянно подтрунивают, отчего стол между ними чуть ли не раскаляется, пульсируя энергией. Матео чувствует, как токи окутывают его, накрывают все тело, окружают голову, но не могут проникнуть сквозь кожу, чтобы заполнить ледяную дыру внутри него своим теплом, силой и жизнью; они не могут растопить лед, заглушить мысли или уничтожить утренний ужас. На мгновение такой контраст сокрушает его, и он боится, что не сможет снова вернуться в свое обычное состояние.

Матео чувствует, что больше не может притворяться, что его истинные чувства вот-вот вылезут наружу. Его охватывает паника, как бы ему хотелось знать, что же не так. Может, дело в том, насколько все бессмысленно. Почему все мирятся с лицемерием, необходимостью носить счастливые маски, принуждать себя? Ответа он не знает, лишь осознает, что больше так не может. Он не понимает, что происходит. Были времена, не так давно, когда он был счастлив являться частью этой группы — самой популярной компании. Но, похоже, изменилось нечто важное. Сложно разобрать, но где-то в глубине души часть него отчаянно хочет встать и уйти, с криками рвется наружу… но от чего именно, трудно сказать. Он просто хочет вернуться в свою спальню, спрятаться и уснуть словно мертвый — такой же мертвый, каким ощущает себя внутри.

На несколько минут он отключается от них, превращаясь в тонущий камень, который медленно погружается в воду и идет ко дну, где остается лежать и глядеть на поверхность высоко-высоко. Его наполняет чувство потерянности — он может забыть, кто он, забыть все, что произошло, забыть то, каким ужасным человеком стал… Делая глубокий вдох, он пытается впитать царящее вокруг него настроение. Он понимает, что ему срочно нужно вырваться из своего странного угнетенного состояния, перестать все анализировать, забыть утренний ужас разгромленной комнаты, как будто ничего не было. Ему снова нужно стать популярным Матео, любимчиком фанатов. Потому что это тот, кто он есть. Это все, что он есть.

Девчонки хотят отправиться по магазинам, а Хьюго до сих пор говорит с ним о соревновании. Матео требуются все силы, чтобы показывать заинтересованность, отвечать, участвовать в общей беседе. Но он чувствует, что готов сломаться, и знает, что ему нужно убраться отсюда, пока это не произошло. В груди у него как дыра разверзается день и пульсирует солнце, которое обжигает кожу. Проходя через рынок, они минуют шумные и яркие летние ларьки. Воздух вдруг становится густым от невыносимого запаха рыбы. Их тушки лежат с выпученными глазами и открытыми ртами, серебристая и бронзовая чешуя блестит в лучах вечернего солнца. Туристы, как на шоу, собрались поглазеть, как разделывают свежую рыбу на прилавке. Торговец расправляется со своим товаром с молниеносной скоростью: хватает за хвост, острый как бритва нож вскрывает мягкое серебристое брюшко. Время от времени хвост продолжает дергаться даже после того, как рыба разрезана надвое и брошена в кучу, нервные окончания по-прежнему спонтанно реагируют в течение нескольких секунд после смерти. Или же после жестокого разреза мозг остается активным еще какое-то время — достаточное, чтобы почувствовать боль, чтобы понять, что борьба окончена. На рынке, конечно же, встречаются и другие морские создания. В кипящих чанах обезумевшие крабы пытаются забраться один на другого, размахивая длинными, охваченными спазмами клешнями в тщетной попытке обрести свободу. Они умрут намного медленнее: многие доживают до того момента, когда их увозят домой и бросают в кипящую воду, где они вынуждены продолжать свою безнадежную борьбу за выживание, двигая ногами как в замедленной съемке, пока наконец не уварятся до смерти.

Похоже, тут полно крови — на самом деле, она здесь повсюду. Ребята ушли вперед в сторону блошиного рынка, но Матео во что-то вляпался, и на мысках его кроссовок какие-то темно-красные пятна. Мгновение он видит только красное — то же самое красное, что пульсирует перед глазами; то же красное, что сегодня во время утреннего душа стекало струйками по ногам.

Внезапно возле него оказывается Лола, ее ладонь ложится на его руку.

— Мэтти?

Его рука взлетает сама по себе, с силой отбрасывая ее ладонь. Он видит, как ее глаза потрясенно расширяются.

— Ой!

— Прости. Я просто… Я не хотел… — Он с трудом сглатывает, несмотря на рвотный рефлекс в горле. Во рту ощущается привкус крови. Эта кровь — откуда она взялась? — Лола, прости. Я плохо себя чувствую. Мне нужно идти…

Он видит, как ее лицо приобретает тревожное выражение. Она движется к нему, но он уже пятится назад, уклоняясь от запоздалых покупателей и быстро теряя ее в толпе. Как только его ноги начинают стучать по тротуару, небо прорезает мгновенная вспышка молнии, и воздух вокруг гудит и мерцает. Голову заполняют помехи, и он быстро зажмуривает глаза от накатывающей тошноты, изо всех сил желая, чтобы та отступила, его желудок начинает сокращаться. Нет, только не здесь, умоляет он. Не здесь и не сейчас. Но преломляющаяся темно-красная вспышка у него перед глазами медленно разлетается в разные стороны, как солнечный свет на движущейся воде. Чувствуя, что его легкие наполнены до отказа, он старается не терять концентрацию — одна нога ставится перед другой, снова, снова и снова. Земля под ним накреняется, пока он пытается удержать равновесие и не поддаться силе тяжести. Он спотыкается, тротуар опасно раскачивается под ним, и сворачивает на узкую мощеную аллею, двигаясь по следу смятых коробок, фруктовой кожуры и других остатков. А после, нырнув за высокий мусорный контейнер и впившись ногтями в стену, чтобы устоять на ногах, он складывается пополам. Его выворачивает в сточную канаву, снова и снова до тех пор, пока к горлу не начинает подкатывает лишь одна желчь, а в сжимающемся желудке ничего не остается.

5

Матео сидит, откинувшись на стуле, и пытается сосредоточиться на длинном списке важных пунктов, перечисленных на белой доске, а также на занудном гуле консультанта по профессиональной деятельности, сверлящем мозг. К середине утра сверло, похоже, вошло в один висок и вышло через другой. Голова совсем не варит, мысли медленные и вязкие, он пытается поспевать за монотонной речью. Лицо мистера Мейсона наполовину скрыто в тени, и временами Матео забывает, кто он такой. Опасается, что, если эта высохшая реликвия снова прочистит горло, то не выдержит и запустит тетрадкой в голову старика.

Голова на самой вершине позвоночника начинает склоняться под смертельной тяжестью мозгов, грозя соскользнуть с поддерживающей ее руки. Верхние ресницы стремятся встретиться с нижними, и все кажется каким-то притупленным, словно преломленным сквозь призму заляпанного стекла. В голове пусто как на вытертой доске. Он глубоко втягивает потный застоявшийся воздух в попытке подавить нарастающее в нем чувство разочарования. Как же нелепо. Все это. По сравнению с масштабами вселенной каждодневное сидение в классе настолько бессмысленно, что от одной только мысли об этом его грудь болезненно сжимается. Школа — это куча дерьма. И всегда ею была — просто до сегодняшнего дня он не задумывался об этом. И не слишком-то надеялся, что в университете, когда поступит туда в следующем году, будет как-то по-другому. Впрочем, как и сейчас: сидящие в классе ученики делают записи, словно от этого зависят их жизни. «Для чего все это?» — хочется ему закричать. Чтобы попасть в лучший университет и таким образом доказать себе, что ты лучше простых смертных? Чтобы доказать своим родителям, что они лучшие родители, чем простые смертные? Чтобы четырнадцать часов работы твоих отца и матери каждый день в офисе, оплачивающих твое гребаное частное образование, о котором ты не просил, не казалось жалкой тратой жизни?