Братья Мендель - Владимир Галактионович Короленко

Бася опять пытливо посмотрела на тетку и продолжала:

– Проклинать? Почему же я не проклинаю моего отца? Вот аккурат так же думали и они. Они думали: «Мы больше знаем, чем бог…» И потому этот ширлатан хотел устроить всю историю. И надо вам сказать…

В это время дверь отворилась, и из комнаты сестры вышел Дробыш. Его лицо с буйным русым вихром над лбом было, как всегда, беззаботно весело… Он любезно поклонился и сказал, улыбаясь:

– Имею честь кланяться madame Басе… Мы тут занимались и невольно слышим, что вы рассказываете. Я тоже немного знаю об этой интересной истории. И знаете, что мне сказали об ней умные евреи?..

В глазах Баси на мгновение сверкнула гневная искорка, но тотчас же они опять загорелись веселым задором.

– Ну, что они могли сказать?.. Это, верно, господин Мендель… Он очень, очень умный, этот Мендель. Что же такое он говорит?

Брови Дробыша чуть-чуть сдвинулись.

– Господин Мендель даже еще не слыхал ничего об этой истории, – сказал Дробыш серьезно и с оттенком неудовольствия… – Вы думаете, во всем городе только господин Мендель умный еврей? Есть еще очень много умных евреев… И в нашем городе, и приезжих, хотя бы из Бердичева, или Гомеля, или Шклова.

– Ну, и что они говорили вам, ваши умные евреи?

– Они говорят, что если жених надел кольцо…

– Ну, а если он не надел кольца?..

– Все равно. Можно и не надеть непременно на палец… Можно просто дать кольцо или вещь, не дешевле одной перуты…

– Дать… Ну, а если она не взяла?.. Если кольцо просто упало на землю?..

– Ну, это еще вопрос, упало или не упало. И еще надо знать: упало оно ближе к нему или к ней?.. Если он успел дать его в руки, когда говорились слова, тогда – кончено. После этого надо непременно развод… А если тот жених – коган, из колена Левита, то ему (вы знаете?) нельзя жениться на разводке…

И Дробыш, улыбаясь, посмотрел на Басю…

– И это все, что они вам говорили, эти умные евреи?

Дробыш взмахнул несколько раз золотым пенсне на шнурке и сказал беспечно, чуть-чуть растягивая слова на еврейский лад:

– Ну-у?.. А что вы хотели бы еще…

Бася посмотрела на него и вдруг на ее лице заискрился такой веселый смех, что Дробыш несколько оторопел…

– Ну, они, видно, очень умные, ваши евреи. Пусть они будут такие умные, как Мендель. А все-таки они не знают…

– Чего же?

– Ну… – Бася прищурила глаз и лукаво посмотрела на молодого человека. Ну, я вам скажу… Этот господин, который похож на вас… он очень умный, ух, какой умный… Только еще не очень… Зачем он сам надевал кольцо?.. Закон такой… Ну, это правда: если еврей даст девушке кольцо или что-нибудь ценное и скажет такое-то слово… Вы знаете?.. Ну, она ему жена… А если гой даст что-нибудь, а еврей скажет слово… Кто же будет муж?.. Этот гой будет муж?..

Она посмотрела на него своими красивыми глазами и вдруг залилась молодым смехом… По выразительному лицу Дробыша прошла тень озабоченности и недоумения… Оно очень напоминало то выражение, с каким он подымался в детстве с цветочной клумбы, на которую его кинул Фроим…

Бася продолжала хохотать. Тетка с недоумением смотрела на происходящее, понимая, что тут не отвлеченный спор, но еще не отдавая себе полного отчета в происходящем[31].

Отрывок из рукописи «Метаморфоза»

В доме Менделей было печально… Любимец сын лежал больной, и торжество всего города как бы злорадно тяготело над их квартирой.

И вот в один день улицы нашего городка огласились оригинальными звуками своеобразного оркестра. В те времена еврейская жизнь еще не замкнулась в стенах домов и синагог, как теперь; евреи охотно совершали свои обряды на виду у города, и нам часто случалось видеть еврейские свадьбы… Самый обряд совершался на площади, перед синагогой. Молодые стояли под балдахином, и, когда раввин подносил им вино, – все головы тянулись, чтобы увидеть, как молодой растопчет рюмку… Потом процессия проходила по улицам в сопровождении огромной толпы, в сопровождении музыкантов. Оркестр состоял из одних флейт, волторн и кларнетов, и мотив был какой-то особенный: немного дикий, то оживленный, то тягучий и хватающий за сердце неведомой тоской… Старой такой, щемящей, занесенной бог весть из каких стран и времен… Медленно, размеренно, торжественно и печально переливались на высоких нотах флейты. Гобои вторили низко и глухо, и над всем стоял густой топот толпы… А в самом центре этой толпы, чуть мелькая среди моря голов, виднелось смуглое лицо Басиной внучки и рядом, поддерживаемый под руки, нетвердый на ногах, «как травинка», выступал молодой человек с нездоровым бледным лицом и длинными пейсами. Казалось, он совсем не участвует сознанием в происходящем и обдумывает какое-то запутанное воззрение рабби Шамаи или…

Звуки оркестра стихли где-то далеко…

По невольному побуждению, я пошел к дому Менделей. Симхе[32] было лучше, и товарищам позволяли посещать его, хотя ненадолго. В квартире Менделей было сумрачно и тихо. Окна были закрыты ставнями. Г-н Мендель вышел ко мне задумчивый и как будто растерянный. Израиль горячо пожал мне руку и провел к больному.

Г-жа Мендель вошла в комнату на цыпочках, и мне казалось, что она озабочена и испугана. Я успел только поздороваться с Симхой, как пришел доктор. Это был маленький человечек в золотых очках, с подпрыгивающей, будто танцующей походкой. Он спросил о здоровьи развязно, с той деланной свободой, какой доктора стараются внести в комнату больного уверенность и бодрость. Но маленькие глазки за золотыми очками бегали вопросительно и тревожно… Вообще в доме Менделей чувствовалась тревога и напряжение…

Когда я вышел из квартиры, над крышами уже угас закат и стояла яркая звезда, которую не затмило даже сияние подымающейся луны… Этот вечер с темными очертаниями крыш и синевой, пронизанной золотистым сиянием, навсегда остался у меня в памяти. И всегда мне кажется, что это был почему-то особенный, еврейский вечер… Может быть, потому, что как только за мной закрылась дверь Менделей, до моего слуха опять донеслись звуки флейт и кларнетов. Процессия возвращалась и, очевидно, должна была пройти мимо дома Менделей… Вскоре из-за дальнего угла показалась темная толпа и влилась в улицу… На крыльцо вышел встревоженный доктор и за ним Израиль. Они пошли навстречу процессии, а я стал смотреть им вслед. Вероятно, они хотят остановить шествие. Удастся это или не удастся?.. Толпа росла, выступала из темноты, над нею в центре сверкал балдахин, освещенный факелами. Свет месяца смешивался с огнями, и странная музыка звучала все ближе со своими яркими