Рай под колпаком - Виталий Забирко

— Если переиздают, значит, нравится читателям.

— Не уверен, — поморщился он. — Сейчас такую полову издают и переиздают, что поневоле начинаешь сомневаться в себе.

— Что вы, право, так себя уничижаете, — сказал я.

— Упаси боже, если вы подумали, что я рисуюсь или кокетничаю, — вздохнул он. — Не скрою, раньше считал, что пишу «нетленку», и был о своем творчестве очень высокого мнения. Но после смерти Татьяны многое изменилось. Теперь я на все, что написал, смотрю, так сказать, с горних вершин, хотя в бога не верю. Все мои потуги — это суета и шелуха с точки зрения Вечности.

— Зачем тогда пишете? — спросил я, прихлебывая кофе. Кофе оказался на удивление вкусным, ароматным, и я с любопытством осмотрел банку. Наш, российский, а не хваленый «Nescafe». Понятное дело, пока за рубежом его приготовят да к нам привезут, он успевает выдохнуться, а наш — свежеприготовленный. Аромат в кофе — наиглавнейшее.

— Зачем пишу? Привык, к тому же это у меня получается. А потом, работа писателя ничем не лучше и не хуже любой другой. Например, рядового бухгалтера. Он-то никогда не думает, что за свой труд будет увековечен, так почему же я должен надеяться на занесение своего имени в скрижали Истории? Одна лишь разница у нас с бухгалтером: его вознаграждение за труд называется зарплатой, а мое — гонораром. Хотя в конечном счете и то и другое — деньги.

Все-таки писатель кокетничал: если работу бухгалтера оценивают только финансовые инспекторы, то творчество писателя — десятки тысяч людей. Но я не стал заострять на этом внимание.

— Не возражаете, если закурю? — спросил он. — Для заядлого курильщика кофе без сигареты — перевод продукта.

— Вы у себя дома, — развел я руками.

— А Сэр Лис возражать не будет? Мой Пацан табачного дыма не переносит, как заметит меня с чашкой кофе, тут же уходит в другую комнату. Видите, и не подумал сюда заглянуть.

— Тогда и Сэр Лис, если ему не понравится, может выйти.

Валентин Сергеевич достал пачку «Новости», вытащил сигарету с черным фильтром и закурил. Пес сморщил нос, отвернулся, но ни фыркать, ни демонстративно уходить не стал, будто понимал, что находится в гостях.

— Божественно! — пригубив кофе, объявил писатель.

— Вы только фантастику пишете?

— Сейчас — только.

— И вы верите во все это?

— Во что — все?

— В ЭТО.

Я указал на рисунок, стоявший на книжной полке.

— В это?! — несказанно удивился Валентин Сергеевич. — А чему тут верить? Американцы уже давно по Луне ходили, так что это непреложный факт, не имеющий к вере никакого отношения.

— Я имел в виду летающие тарелочки, внеземные цивилизации и тому подобное.

— Ах, вот вы о чем… — грустно улыбнулся он. — Нет, не верю. То есть в то, что где-то в необозримом космосе

существуют цивилизации разумных существ, я верю, но вот в контакт с ними… Вселенная настолько многообразна, что, несмотря на свою бесконечность, не терпит повторения биологических видов. А это первостепенное условие для контакта, поскольку интересы даже очень близких между собой биологических видов редко пересекаются. Второе немаловажное условие — одинаковая, а лучше всего близкая ступень развития. Ну о каком контакте может идти речь, скажем, между нами и питекантропами?

— Это почему же? — возразил я. — Во многих фантастических произведениях описаны контакты с доисторическими людьми.

Валентин Сергеевич рассмеялся.

— Вы глубоко заблуждаетесь. Описаны не контакты, а встречи. Контакт прежде всего подразумевает обмен взаимовыгодной информацией. Спрашивается, какую интересную для нашей цивилизации информацию мы можем получить от питекантропов? Да никакую. Нет, конечно, в некоторых произведениях авторы кое-что предлагают, например, из области парапсихологии, которой якобы наши пращуры владели гораздо лучше нас, но это настолько надуманно, что не выдерживает никакой критики. Что же касается обратного потока информации, то есть от нас к питекантропам, то можно, конечно, насильственным образом внедрить в их среде современные технологии, и, вполне вероятно, питекантропы будут ими пользоваться. Однако в том, что они смогут понять, как устроен, скажем, телевизор, имеется большое сомнение. Обучить ездить на самокате можно и медведя, но понимание того, что такое колесо и принцип его действия, медведь никогда не усвоит. Для этого нужно иметь достаточно развитый мозг, а мозг питекантропа биологически еще не эволюционировал до того уровня, чтобы осмыслить многие чисто технологические процессы, не говоря уже об абстрактных понятиях. Возьмем, к примеру, такую абстрактную науку, как топология. Сколько ни вдалбливай питекантропу понятие о четвертом измерении, для него это будет темный лес. Мы же можем представить себе развертку четырехмерного куба, однако, в свою очередь, представить этот куб в четырехмерном пространстве не в состоянии. Вполне возможно, что с развитием цивилизации и эволюцией нашего мозга мы сможем свободно оперировать не только четырехмерным пространством, а и многомерным. Но! Вот здесь и возникает то самое «но!», потому что с точки зрения уже этой высокоразвитой цивилизации мы, теперешние, будем выглядеть питекантропами. И, исходя из всего этого, контакт между цивилизациями разных ступеней развития невозможен.

Да, лихо, писатель завернул. Я уж и не знал, кем себя со своими способностями чувствовать: то ли питекантропом, «якобы владеющим парапсихологией», то ли существом более высокого порядка, чем обычные люди.

— Допустим, все обстоит именно так, как вы говорите, — сказал я. — А разве невозможен контакт между представителями различных биологических видов, находящихся на одной ступени развития цивилизаций?

— Вот здесь вы и попались на антропоцентризме! — рассмеялся писатель. — Как я уже говорил, Природа не терпит однообразия, в частности, на Земле число известных биологических видов только животных и растений, не учитывая вирусов, бактерий, водорослей и прочих, около двух миллионов. А человек — единственный разумный вид из этих двух миллионов.

— При чем здесь антропоцентризм? — возмутился я. — Я считаю, что любой из видов может стать разумным и создать свою цивилизацию.

— Именно свою! — саркастически хмыкнул Валентин Сергеевич. — А вы утверждаете, что это будет цивилизация одного уровня с человеческой. В этом и проявляется ваш антропоцентризм. Вам кажется, что все цивилизации развиваются по техногенному пути и их уровни развития сопоставимы. Но ведь возможен биогенный путь, энергогенный, да черт его знает, какой еще. Поэтому цивилизация другого биологического вида будет настолько отлична от нашей, что трудно представить точки пересечения интересов. Знаете известную дилемму: козленок хочет бодаться, а щенок — кусаться? Приблизительно так и с цивилизациями, только пропасть между ними гораздо большая. Возьмем, к примеру, таких общественных насекомых, как муравьи. В первом приближении можно считать муравейник своего рода цивилизацией. Способ передачи информации у нас речевой и письменный, а у муравьев — тактильный (прикосновением), визуальный (дрожанием усиков-антенн) и одорантный (посредством запаха). Мы — двуполые, они в основном — бесполые; мы, каждый в отдельности, — личности; они, в силу своих функциональных особенностей, — скорее единый организм, чем сообщество. Мы замечаем муравьев только тогда, когда они поселяются в доме, они нас — когда кто-то вздумает ворошить палкой муравейник. Вот и все точки соприкосновения наших сообществ. Спрашивается, о каком контакте между людьми и муравьями может идти речь, если устройство наших цивилизаций столь разительно отличается?